Бомбардировщики

За период Ржевской операции с 1.08 по 26.08.42 совершил 59 успешных боевых вылетов. Сбросил на противника 5100 килограммов бомб. Разрушил 4 постройки, 1 блиндаж, создал 4 очага пожара, повредил переправу через Волгу».)

Служебное удостоверение адъютанта эскадрильи А. Н. Рапоты

– Вам лично доводилось видеть результаты своей работы?

– Нет, ни разу не видел. Просто не повезло проехать через те места, которые бомбил именно я. К тому же мы в течение года молотили где только можно. Разве все упомнишь? Вот штурмовики на этот вопрос могут ответить вам утвердительно. Во-первых, они работали днем, да и фотоаппараты уже устанавливали им на машины. С истребителями же вам беседовать – одно удовольствие. Все происходит на его глазах. А мы что? Ночью летаем, бомбим и даже не видим что. Так что здесь порадовать вас ничем, увы, не могу.

– В наградных листах упоминается, что вы сбросили много листовок.

– Да, листовки частенько сбрасывали. С ними тоже все проделывали вручную. Они пачками лежали у меня в кабине, но завязаны были так, что потянешь легонько за веревочку, и она сразу сходит.

– А вы не считали бесполезным разбрасывание этих листовок?

– Да кто в девятнадцать лет станет об этом задумываться? Задачу поставили – полетел, сбросил и доложил. Дошли эти листовки до людей или нет, никто в тот момент не думал.

– А когда вы летали под Ржевом, знали, какая бойня там идет на земле?

– Нет, тогда мы не знали. Но когда в марте 43-го город освободили, мне довелось проехать по нему. Ржев был практически полностью разрушен, все лежало в руинах. Лишь позднее, когда я стал интересоваться историей, понял, что к чему. Более двух миллионов погибших… Считаю, эти потери в определенной степени на совести маршала Жукова. Он же командовал этим фронтом, и три операции, разработанные им, окончились лишь большими потерями. Когда Симонов спросил Жукова, почему операция «Марс» под Ржевом оказалась фактически провальной, маршал ответил, что он не учел природные и погодные условия. Простите, но, будучи русским человеком, не видеть, что танки по лесу и по болотам не пройдут и не дадут такого результата, как под Сталинградом… Ведь нигде так и не сказано, чем закончилось танковое сражение в районе Погорелого Городища под Ржевом, а ведь оно было не менее значительным, чем под Прохоровкой. Там же участвовало полторы тысячи танков, но до сих пор никто ни сном ни духом…

– А какая обстановка была в вашем полку? Гнетущая или…

– Как ни странно, нормальная. Почему так говорю, потому что когда война только началась, то у нас в училище прямо дрожь по телу шла, когда мы слушали по радио новости с фронта. Думали, ну как же так? Ведь нам внушали, что у нас такая армия, такие песни пели, а тут передают: сдали, сдали, сдали… Что же это творится? Ну, а уж после разгрома немцев под Москвой у всех поднялось настроение и появилась уверенность, что мы можем и должны их бить! Поэтому в бой шли еще с тем настроем.

– К партизанам летать не доводилось?

– В районе Равы-Русской однажды летали. Но не садились, просто должны были сбросить им провизию и медикаменты. Они выложили знак из огней буквой «Т», а мы снижались насколько возможно и сбрасывали грузы. На место бомб закрепили контейнеры с ними, но что-то брали и в кабину и уже выбрасывали собственноручно.

– Груз не рассыпался, не портился от удара?

– Ой, не знаю. Это уж как повезет. Впрочем, все рассчитывалось, что дойдет в целости и сохранности. Естественно, парашюты мы не использовали, но упаковка была соответствующая. На следующий день в полк пришли данные, что мы отработали по сбросу груза неплохо. Оценку от партизан мы получили хорошую.

– Скажите, а прожекторы сильно досаждали?

– На самом деле они нам попадались очень и очень редко. На передовой немцы не держали прожекторы по двум причинам. Первая – очень легко было бы нашим засечь их позиции и отработать по ним артиллерией и авиацией. Вторая – необходим истребитель, чтобы взять меня в оборот. Но пока он со своего аэродрома поднимется, я успею сбросить весь свой боезапас и вернуться. Так что на фронте прожекторы практически не практиковались.

– А днем приходилось летать?

– На боевые задания нет. Впрочем, наши самолеты иногда использовали и в интересах связи и управления войсками. И вот однажды во время такого задания погиб мой командир экипажа – Василий Семченко. Приехал офицер связи. Ему надо было срочно попасть в штаб фронта, и командир полка ставит Васе задачу доставить офицера на место. Вместо меня этот связист и полетел. Чтобы не засекли, летали на предельно малых высотах, но не повезло. Немецкий истребитель сбил мою машину. (По данным ОБД «Мемориал», командир экипажа 884-го армейского смешанного авиационного полка младший лейтенант Семченко Василий Иванович погиб 22 сентября 1942 года в районе аэродрома Климово.) Точно так же днем погибли и Петя Рыжов, и еще один летчик…

Но, конечно, основные потери несли в ночных вылетах. Почти половину полка потеряли за полгода… Бывало, и сбивали, но опаснее всего это усталость. На третьем или четвертом вылете уже смертельно хотелось спать. Так у нас погибли два или три экипажа. Самолеты с полным бомбозапасом просто врезались в землю… Хотя на По-2 ведь дублированное управление, и в крайнем случае штурман мог вести самолет из своей кабины. Но у меня, например, был такой случай, когда мы оба уснули. К счастью, вовремя проснулись и пришли в себя. Но подобное имело место лишь при полете над своей территорией. За линией фронта весь сон снимало сразу.

– А от налетов немецкой авиации несли потери?

– Я как раз хотел рассказать. Как-то в апреле 1942 года после ночных полетов мы отправились на аэродром, чтобы помочь техникам, после чего предстояло получить задачу от командира полка. Техники работают, а маскировочные ветки отбросили в стороны. Вчетвером на них легли, на солнышке греемся и видим, как со стороны Ржева идет звено бомбардировщиков без прикрытия. Мы были уверены, что они летят на Торжок, но вдруг немцы разворачиваются и идут прямо на нас… Мы даже не успели спрятаться, но все закончилось относительно неплохо. Погиб только часовой и был поврежден один самолет. Нас даже смех разобрал: и это так они бомбят?

Но уже через четверть часа со стороны Ржева идет уже, наверное, с полста машин! Кинулись в укрытие, но какой же мощный получился налет… «Юнкерсы-88» и «Хейнкели» отбомбили примерно с полутора тысяч метров, а вот штурмовики Ме-110 с пушек и пулеметов прочесали нас по полной программе. В результате у нас из всех самолетов осталось только две рабочие машины. Три или четыре сгорели, а остальные вышли из строя. С этим налетом связана и одна анекдотичная деталь. Во время него два наших техника прыгнули в выгребную яму. Как говорится, и смех и грех…

– Вы помните фильм «Небесный тихоход» с Николаем Крючковым?

– Конечно.

– Там был такой эпизод, когда девушка с пренебрежением говорит: «Я думала, вы ас. А вы – у-два-с!»

– Когда тебя пересаживают с истребителя или штурмовика на такой самолет, то ломка, конечно, присутствует. А когда на других ты просто не летал…

– Я имею в виду, не было ли пренебрежения к вам со стороны других летчиков – истребителей, бомбардировщиков, штурмовиков?

– Нет, ничего подобного никогда не было. Я вам больше скажу. Они к нам относились с сочувствием. Почему? Их самолеты были действительно защищенными. У штурмовиков вообще корпус был бронированный. В некоторых самолетах даже присутствовало отдельное место для стрелка. Мы же были абсолютно беззащитны. Если тебя засекут, считай, что самолет фактически сбит.

– Вас ни разу не сбивали?

– Нет, слава богу, нет. Хранил меня бог… Только однажды чуть не разбился во время аварийной посадки.

– Расскажите, пожалуйста, об этом.

– Как-то нам с Васькой Семченко командир полка поставил задачу: «Летите первыми, но если погода очень плохая, возвращайтесь!» В этом случае он бы запретил полеты и другим летчикам.

Вылетели, но минут через 10–15 увидели впереди черную стену, которая опускалась до самой земли. В условиях такой облачности продолжать полет, конечно, было невозможно. Решили вернуться и предупредить экипажи, чтобы не вылетали.

Только приземлились, и тут выясняется, что все вылетели, не дождавшись нас. Но не успели даже толком удивиться: «Как же так, ведь командир намеревался задержать вылет экипажей до нашего доклада?», как подбегает комиссар: «В чем дело?» Ну, я и объясняю ему, что к чему и как. Но этот редкостный мудак выхватывает пистолет и орет на нас: «Струсили?!» А Васька был парень горячий, он тут же дал по газам, почти на месте развернулся и, не выруливая на старт, пошел на взлет. Но не прошло и пяти минут, как мы воткнулись в ту облачность. Лететь под облаками мы не могли – шел снег и сильно болтало. В таких условиях выйти на цель и выполнить задачу было совершенно невозможно, и мы приняли решение – пробить облачность и идти над облаками.

Помню, ярко светила луна, и казалось, мы плывем над белыми вспенившимися волнами. От вспышек снарядов и пожаров заметно тянулась светлая полоса. До цели оставалось не меньше двадцати километров, а нам уже надо было разворачиваться. Что же делать? Продолжать дальше полет означало остаться без горючего, а значит, садиться в поле, что весьма непросто в такую погоду. Но тут в облаках появились разрывы, и мы приняли решение снизиться.

Скоро я увидел впереди небольшие огоньки, похожие на огонь подфарников автомашин. Я дал команду, и Вася быстро встал на боевой курс. Еще минута-другая, и я сбросил бомбы. Теперь скорее на аэродром. Хорошо, ветер был попутный, и мы быстро проскочили линию фронта.

Я старался держать курс, но шел снег, видимость очень плохая, да еще самолет швыряло как спичечную коробку. По моим расчетам, должны уже были выйти к нашему аэродрому, но его все не было. Что делать? Бензин на исходе, надо садиться. Вася сделал круг, выбрал снежную поляну, примыкавшую к хуторку, и пошел на посадку. Благополучно сели и, не выключая мотор, вылезли из кабин. Прыгнули на снег и тут же провалились в него почти до самого пояса. С трудом добравшись до хутора, Вася восстановил ориентировку. Оказалось, что до нашего аэродрома всего 12 километров. Выбора нет, нужно лететь.

Но только взлетели, как нас чуть не перевернуло ветром и начало бросать из стороны в сторону. Вася еле удерживал ручку, чтобы не дать самолету упасть. Такой болтанки я не испытывал больше никогда в жизни. Но главное, пролетев несколько минут, мы так и не обнаружили свой аэродром. Принимаем решение – произвести посадку.

Вася начинает снижаться, а потом вдруг как хватит на себя ручку, я даже о козырек головой ударился. Оказывается, мы за снегом не заметили, что начали планировать прямо на деревню.

Со второго круга стали садиться на поляну. Уже лыжами коснулись снега, а самолет все несет, несет и несет. Вдруг слева откуда ни возьмись береза, и мы об нее как стукнулись, и после удара самолет встал на нос… Вот тут, я помню, такие мурашки пробежали по спине…

На ночь нас приютили в ближайшей деревне. Утром пошли к самолету, а он лежит, как раненый солдат на поле боя… Общими усилиями с жителями деревни все-таки поставили самолет на «ноги». Осмотрели его, оказывается, винт треснул и помята кромка обтекания нижней плоскости. Кромка ладно, а вот винт надо менять. Вдруг один шофер из местных говорит: «Снимайте – мы его вмиг исправим!» Не совсем веря в то, что он сказал, принимаем с Васей решение – самолет на поле не оставлять. А пока мы возились у самолета, освобождая его от снега, в этой деревне шоферы мастерили нам винт. И вот уже, чуть ли не бегом, довольные своей работой, они притащили наш винт: «Пожалуйста!» Мы с Васькой глянули. Оказывается, они его под прессом выправили и наложили бандаж из жести. Проверили, насколько это прочно, но совершенно не подумали о том, как он будет себя вести, когда запустим мотор. Установка винта много времени не заняла, и Вася сел в кабину. Мотор заработал и тут же весь задрожал, да с такой силой, что казалось – вот-вот рассыплется на части. Через какие-то секунды мотор остановился – нарушилась центровка винта. Теперь у нас остался единственный выход – добираться в полк, взять там новый винт и приехать сюда.

Вася поехал в полк, а меня на два дня приютила одна семья. На третий день он вернулся с механиком и новым винтом, который мы тут же установили и подготовили самолет к вылету. И рассказывает мне: «А нас-то в полку уже считали погибшими…» Оказывается, в ту ночь из 16 или 18 экипажей на аэродром вернулись только четыре… Трое вообще так и не вернулись с этого вылета, видать, их сбили. А остальные, как и мы, совершили вынужденные посадки кто где, и почти все машины нуждаются в ремонте… Вот таким печальным результатом закончилась та памятная ночь. По-хорошему за такое этого комиссара стоило бы к стенке поставить, а этот еще и новое назначение получил.

– Вы упомянули, что у вас был летающий комиссар.

– Этот тоже был летающий.

– А вы сами могли поднять и посадить самолет?

– Конечно, мог! Это было нужно прежде всего мне самому. Ведь нередки были случаи, когда летчик бывал ранен или даже убит, поэтому подобный навык иметь было жизненно необходимо. Еще раз напомню, что парашютов у нас не было. Так что если самолет не сбили, он обязан вернуться!

– Известно, что летчики достаточно суеверны. У вас, например, были какие-то приметы?

– Лично у меня ничего подобного не было.