И грянул свет

Хэд не подгонял, не выказывал нетерпения. Невозмутимо нависал и при необходимости, кажется, мог бы простоять так весь день, лишь улыбка играла на губах.

– У нас в школе есть одна девчонка, – наконец набрался смелости Костя, – и мне надо знать…

– Ты неверно меня истолковал, – мягко перебил Хэд. – «Всё знаю» не значит «всё говорю».

– Почему? Вам что, сложно? Сами ж сказали, правда – верный путь. Или как там? Покажите пример.

– Да, но ты сейчас клянчишь чужую правду, личную правду, – холодно заметил инструктор. – Хочешь знать, нравишься ли девочке – спроси у неё.

– Ну, ясно, – фыркнул Костя. – Вначале навешали лапши, а теперь – отговорки. Хорошее развлечение! Фелиз навидад.

Он рассерженно зашагал прочь и задёргал плечом, поправляя сползающий рюкзак.

– Поспеши, – окликнул в спину Хэд. – Кике уже налил лужу. В твоей комнате.

– Вот чёрт, – пробормотал Костя и побежал.

Пулей вылетел на улицу и едва не снёс нарядного пластмассового Папа Ноэля, стоящего на входе в парк. Полутораметровая белобородая фигурка в красном полушубке опасливо закачалась, но устояла.

– Нос вемос, – донёсся вслед насмешливый голос инструктора, когда Костя уже перебегал дорогу.

Он миновал пару оживлённых торговых кварталов, лавируя среди спешащих людей, колючих ёлок и набитых подарками пакетов. Промчался мимо длинной, змеящейся очереди в киоск за лотерейными билетами. Проскочил местную аптеку, где двое белоснежных фармацевтов расставляли в витрине рождественский вертеп.

А когда уже заворачивал на свою улицу, услышал за углом знакомые голоса соседок. Говорили быстро, возбуждённо, наперебой, донеслись обрывки фраз на испанском. Что-то про неукрашенный дом, решётки и несколько раз повторенное «сальвадес» – дикари.

Завидев выскочившего из-за угла Костю, женщины одновременно замолчали. Донья Конча и донья Аделия засуетились, заметались на месте, словно их застали за чем-то постыдным. Донья Густава, наоборот, обратилась в камень – застыла, чопорно вскинув подбородок.

– Буэнос диас, – пробормотал Костя и побежал дальше.

Уже на пороге он, запыханный и раскрасневшийся, запоздало сообразил, про какой дом сплетничали соседки. Один неукрашенный на всей улице, с решётками на окнах. «Сальвадес». Злость вперемешку со стыдом нахлынули в прихожей. А поднимаясь по ступенькам на второй этаж, Костя покосился на развешенные вдоль лестницы семейные фотографии и решил, что родителям ничего не скажет.

В комнате и правда была лужа. Даже не лужа, а скорее небольшое озеро, медленно разливающееся по полу. Кике лежал на безопасном расстоянии, положив морду между лап. Золотистый ретривер, успевший вымахать до размеров взрослого пса, но ещё по-щенячьи толстолапый. Увидев Костю, он радостно осклабился и замахал хвостом, но тут же сник от сердитого окрика.

– Плохой Кике! Плохая собака!

Ретривер поджал уши и, виновато пригибаясь, потрусил вниз по лестнице. Костя же отправился в ванную за тряпкой и ведром.

Минут за пятнадцать удалось осушить озеро, стереть следы его разлива, только вот мочой всё ещё несло. Костя распахнул окно настежь и задумчиво взглянул на оконную решётку. Ткнул пальцем в один из толстых металлических прутьев. «Сальвадес». Да, со стороны, возможно, так и выглядело, но отцу было видней.

Костя отвернулся от окна и обвёл глазами комнату. Задержал взгляд на плакате с ослепительно красным Ducati 916 – лучшим мотоциклом в мире – и брезгливо покосился в сторону зеркала.

Обрати Мария хоть какое-то внимание, прояви малейшую симпатию, и Костя наверняка бы изменил мнение о своей внешности в лучшую сторону. Но пока собственное отражение категорически не нравилось. Ни светлые курчавые, вечно непослушные волосы, из-за которых голова походила на одуванчик. Ни голубые коровьи глаза. Ни по-детски гладкое лицо, на котором вместо нормальной щетины едва пробивался жалкий пушок. И это в четырнадцать лет!

– Мам! – спускаясь по лестнице, Костя жадно втянул ноздрями аромат свежей выпечки. – Кике должен жить во дворе. Он уже большой.

– Большой, но не взрослый. – Мама выглянула из кухни, держа прихватками противень с пирогом.

– Ну хорошо. Он… он – подросток.

– Ты тоже. Но живёшь в доме.

– Очень смешно, – хмуро согласился Костя. – Ну а зачем тогда отец купил суперконуру?

– Сынок, твой папа – генератор идей, это тебе хорошо известно. Вот, например, из новенького. – Она тряхнула противнем. – Пироги, конкурсный отбор. Моя задача – испечь пять вариантов с разными начинками, из которых два вида войдут в меню. Как будто мы открываем кафе со дня на день. И это при том, что ещё даже не определились с местом.

– Конкурс пирогов? – Костя покосился на противень. – Чур, я в жюри. Буду отбирать.

– Будешь печь, – урезонила мама. – Это наш семейный рецепт, а значит, ты должен его знать.

– Мам, ну я ж не девчонка!

– Нет, ты – семья. Ай, Кике! – она споткнулась о крутящегося под ногами пса. – Брысь!

Ретривер послушно побрёл к двери, но едва мама отвернулась, как тут же пошёл обратно – поближе к пирогу.

– А ещё он в моей комнате налил, – пожаловался Костя.

– Ну это вина не пса, – мама упёрлась руками в бока, – а того, кто обещал с ним погулять сразу после уроков. А пришёл на час позже.

В свои четырнадцать Костя уже успел перерасти маму почти на целую голову, однако сейчас под строгим взглядом, направленным снизу вверх, съёжился, ссутулился и пробормотал:

– Щас погуляю.

– И не тяни. Донья Роза сказала, будет гроза, а её прогнозы точней, чем у синоптиков. Наверно из-за артрита.

– Не будет никакой грозы, – фыркнул Костя уже в коридоре, застёгивая на Кике ошейник. – Солнце светит, а у доньи Розы не все дома.

Во дворе у пса имелся личный вольер. Огороженный сетчатым забором, с мягким зелёным газоном и конурой, похожей на миниатюрный дом. Каркас из строганного бруса, стены из первосортной вагонки, черепичная крыша, просторное крыльцо.

Именно так около месяца назад отец нахваливал купленную конуру, прежде чем решился назвать маме астрономическую стоимость. Потом передумал, перерешил, и с тех пор ретривер крутился в доме, а супержилище пустовало. Но отцу было видней, а Кике опасливо обходил конуру стороной, будто подозревал в недобрых намерениях. Даже фиолетовую косточку, заманчиво лежащую на крыльце, пёс считал, кажется, чем-то вроде приманки в капкане.

– Так, Кике. Хватит дурить, – Костя решительно нахмурился. – Дуй в свою виллу.

Но заманить собаку в конуру оказалось невозможно. Костя приказывал, просил, уговаривал, махал перед мордой ретривера резиновой косточкой и кулаком, а потом сбегал в дом и вернулся с куском пирога. Но даже это не помогло – Кике не двигался с места и только переминался с лапы на лапу. А когда Костя схватил пса за ошейник и попытался затащить внутрь силой, тот вспахал газон всеми четырьмя лапами, но всё же вывернулся и отбежал на безопасное расстояние. В итоге пришлось показать пример и залезть в конуру самому.

– Вот, видишь. Совсем не страшно. – Костя высунул голову. – Ко мне, Кике.

Ретривер в ответ трижды гавкнул и отвернулся – похоже, слушаться человека, сидящего в собачьей конуре, пёс считал ниже своего достоинства.

– Балбес, – буркнул Костя, на четвереньках выбираясь наружу.

– Буэнос диас, – скрипнул старческий голос.

От неожиданности Костя вздрогнул и ударился спиной. Поднимаясь на ноги, поздоровался в ответ:

– Буэнос диас, донья Роза.

Старушка-соседка, подслеповато щурясь, выглядывала из-за угла живой изгороди, лукавая улыбка играла на смуглом, морщинистом лице.