И грянул свет

– Тормента, – донья Роза ткнула пальцем в небо.

Тормента. Гроза.

Костя снисходительно хмыкнул в ответ, но, глянув вверх, удивлённо поднял брови. На голубом безоблачном небе чернильными пятнами разливались невесть откуда взявшиеся тучи. Густые, грозные. Вдали, за спиной старушки сверкнула молния, а через несколько секунд раскатисто прогремел гром. Донья Роза вздрогнула и засеменила в дом, а Кике испуганно вякнул и юркнул в суперконуру. Только Костя остался стоять на месте.

«Кто увидел молнию, готов к удару грома», – вспомнилось ему, и по спине пробежали мурашки.

2. НЕПРАВИЛЬНЫЙ СОЧЕЛЬНИК, НЕПРАВИЛЬНЫЙ ТУМАН

Испания, Малага / 24 декабря 1994 года

Стрелки старинных напольных часов напряжённо застыли без одной минуты пять, могучий маятник за стеклянной дверцей мерно ходил туда-сюда.

– Щас, щас.

Отец возбуждённо поправил очки, смахнул со строгого лакированного корпуса невидимую пылинку, и в этот момент часы начали бить. Яростно, хрипло, оглушительно. Мама отпрянула назад, а может, её отбросило звуковой волной. Костя устоял на месте, только скривился, Кике жалобно взвыл.

– Внушает, да? – восхищённо поинтересовался отец, когда часы наконец стихли. – Настоящий антиквариат! Как вам? А, Маринка? Константин, как тебе?

Костя понимающе переглянулся с мамой и осторожно кивнул:

– Внушает.

– А это, Игорь? – Мама с опаской глянула на большую картонную коробку. – Ещё один сюрприз?

– А, это? Сейф.

– Сейф? Зачем нам?

– А затем, сын, что деньги хранят в сейфе.

– Хочешь сказать, что после этого, – мама указала на громоздкие часы, – у нас ещё остались деньги?

– И не только деньги, – воодушевлённо продолжал отец. – Каждый из нас положит в сейф одну вещь, которую считает самой ценной.

– Самой ценной? – Костя пожал плечами. – Даже не знаю.

– Зато я знаю, – заявила мама.

Она решительно вышла из гостиной, а отец тем временем принялся распаковывать сейф. Нетерпеливо, жадно разодрал коробку, словно ребёнок – упаковку с подарком, повернулся и, указывая на массивный металлический куб, похвастал:

– Огнеупорный, электронный, высшая степень защиты. А как считаешь, – он доверительно понизил голос, – маме понравились часы?

– Думаю, она в восторге.

Костя никогда точно не знал, действительно ли отец не замечает иронии и не слышит критики или же просто умело притворяется. С одной стороны, если бы Игорь Доров в самом деле не чувствовал собеседника, то вряд ли бы стал успешным московским, а теперь ещё и испанским бизнесменом. С другой – если притворялся, то выходило очень убедительно. Вот и сейчас отец лишь неопределённо глянул на сына, а потом подошёл к ярко наряженной ёлке и принялся крутить пальцами стеклянную фигурку поросёнка. В красном колпаке и с надписью «Feliz Navidad!» на розовом пузе.

– Вот. В твой сейф, – мама вернулась в гостиную и протянула отцу фотографию.

Маленькую, чёрно-белую, выцветшую, на которой счастливые, совсем ещё молодые родители обнимали улыбающегося до ушей годовалого Костю.

– Не в мой, а в наш.

Отец ласково глянул на маму, и та расплылась в улыбке, будто школьница.

– А что сам положишь?

– Щас покажу. – Игорь многозначительно поднял указательный палец, скакнул к серванту, чуть не врезавшись в него, и вытащил с полки «Полароид». – А ну, подходите ближе!

– Так нечестно, – возмутилась Марина, едва сверкнула вспышка. – Ты украл мою идею.

– А может, это ты украла её из моей головы? Но я же не кричу. И вообще – любой талантливый человек спокойно разбрасывает идеи направо-налево. А любой приличный бизнесмен их собирает. Ну а ты, Константин, ничего не надумал?

Он замахал в воздухе полароидным снимком, то ли тряся им перед Костей, то ли желая скорее проявить изображение.

– Ему нравится девочка, – шепнула Марина, – но её ведь не сунешь в сейф.

– Мама! – возмущённо воскликнул Костя, краснея. – Ты обещала!

– Ну-ну, нечего стесняться, – подбодрил Игорь. – Если встретил хорошую девочку, надо только радоваться. А я рассказывал, как встретил твою маму?

– Да, пап. Сто раз, – Костя безнадёжно вздохнул, понимая, что сейчас всё равно услышит заезженную историю в сто первый раз.

– Это было в Нефтезаводске. – Игорь снял очки и мечтательно уставился вдаль. – В душной столовой, где я ел разваренный, похожий на клейстер геркулес и пил тёплый водянистый компот из сухофруктов. Пихал в себя эту гадость и считал дни до возвращения в Москву. И вдруг вошла твоя мама. Вместе с другими практикантками, в толпе, но в то же время будто одна на целом свете. Помню, что в первую секунду в глаза бросился её сарафан. Белый в синий горошек. Примерно такой носила моя соседка по московской коммуналке. Вздорная баба, она вечно скандалила из-за немытой кастрюльки или мокрого пола в ванной. Но теперь в один миг я полюбил и сарафан в горошек, и тёплый компот, и геркулес. Но больше всего, конечно, твою маму. Помню, в вазе у кассы стояли красные гвоздики. Настоящие, свежие, яркие. Откуда они там взялись – не представляю. Я выдернул цветы из воды, а когда кассирша возмущённо загудела, сунул ей чуть ли не ползарплаты. И тут же, – он перевёл взгляд на жену, – побежал с цветами к тебе.

– Да, – уныло подхватил Костя. – Это было тринадцатого июля, и с тех пор каждый месяц тринадцатого числа ты даришь маме красные гвоздики. Как символ вечной любви.

– Уже шестнадцать лет, – Марина подошла к высокой вазе с гвоздиками, стоящей на тумбочке у двери. Нежно тронула один из бутонов. – И ни разу не забыл.

– И ни разу не забуду, – заверил отец. Ещё несколько секунд он висел где-то между прошлым и настоящим, а потом бодро хлопнул в ладоши. – Ладно, хватит ностальгии. Щас настрою сейф, и выберемся погулять. Сегодня ведь ночебуэна.

* * *

Костя предложил поехать в центр, в какой-нибудь ресторанчик. Празднично украшенный – с ёлками и развешенными всюду гирляндами. И лучше туристический, шумный, с рождественской музыкой и танцполом – в таком месте легче слиться с толпой и поверить, что впереди нормальный, привычный, московский Новый год. Со снегом и мандаринами, а не с пальмами и виноградом.

Но мама захотела пойти порисовать море.

– И то верно. Зачем идти в чужой ресторан, если скоро у нас будет свой собственный? – с видом подкаблучника согласился отец и поплёлся за мольбертом.

В мелочах Игорь мудро уступал жене, благодаря чему в более серьёзных вопросах Марина в свою очередь поддерживала мужа и говорила, что «папе видней». Костя же всегда оказывался третьей стороной, которая могла бы в случае чего разрешить начавшийся спор. Но поскольку споров не начиналось, то и мнение третьей стороны не учитывалось.

Вообще мама по природе своего таланта была портретистом, но упорно пыталась рисовать морские пейзажи – видимо, лавры Айвазовского не давали ей покоя. И сегодня погода как нельзя лучше подходила под творчество знаменитого мариниста – на море бушевал шторм, небо заволокли низкие серые тучи, ветер порывами бил в лицо и трепал волосы, а трёхметровые волны с силой накатывали на песчаный берег. Рисуй хоть «Гнев морей», хоть «Бурю над Евпаторией», хоть сам «Девятый вал».

Однако характер погоды вступил в тревожный резонанс с характером мамы. После нескольких минут борьбы с летящим в лицо песком и порывами ветра, выдирающими кисть из руки, щёки Марины опасно побагровели. Тогда Игорь осторожно, словно сапёр, гладя жену по плечу, сложил мольберт и сунул себе под мышку.

В канун католического Рождества – или, по-испански, ночебуэна – пляж пустовал. Родители пошли вперёд, Костя поплёлся следом, а Кике ни с того ни с сего обрадовался и начал носиться туда-сюда. Даже какую-то собственную игру с морем затеял – трижды облаивал каждую набегающую волну, затем храбро преследовал отступающую воду, а когда та переходила в наступление, разворачивался и в ужасе мчался назад. Лапы предательски тонули в мокром песке, из-за чего ретривера уже пару раз окатило водой, но он только отряхивался и снова рвался в бой.

– Сынок, – полуобернулась мама, – присматривай за Кике. Он глупый и ещё плохо плавает.