И грянул свет

Пёс тем временем увяз лапами в песке по самое брюхо и бешено забарахтался. Вытягивая его за ошейник, Костя промочил ноги. Сердито похлюпал прочь от воды, пробормотал:

– Балбес.

Носок кроссовка уткнулся во что-то твёрдое, и Костя глянул вниз. Уже темнело, на пляже быстро сгущались сумерки, но глазам удалось выхватить из песка нечто странное. Чёрное, круглое, массивное на вид, размером не больше камня, но точно не камень. Скорее талисман. Оберег, выброшенный на берег. Амулет.

С нарастающим любопытством Костя наклонился, протянул руку, но едва коснулся чёрной округлой поверхности, как талисман внезапно ожил. Изнутри молниеносно вырвался ослепительно яркий солнечный свет, заливая всё вокруг. Злые серые тучи растворились в воздухе, будто их и не было, а вместо штормящего моря до самого горизонта протянулись раскалённые песчаные барханы. Оказавшись посреди знойной, безмолвной пустыни, Костя ошарашенно разинул рот, вытаращил глаза, закрутил головой. Но стоило убрать руку с талисмана, как тучи, море и сумерки сразу вернулись на прежние места. В лицо ударил ветер, а в уши – грохот бьющихся о берег волн.

– Константин, чего застрял?! – окликнул отец.

Костя растерянно заморгал, забегал глазами по песку, зашарил рукой – ничего!

– Показалось, – пробормотал он, будто убеждая сам себя.

Кике, похоже, тоже что-то показалось – к воде он больше не подходил, а на Костю поглядывал странно. Послушно, как на поводке, шёл вровень с родителями и слушал их разговор.

– Игорь, хватит талдычить про навидад и ночебуэну! – взмолилась мама. – В нашей семье нет ни испанцев, ни католиков.

– Что ж, раз мы – русские, то возьмём балалайки и будем танцевать вприсядку? – полюбопытствовал отец.

– Не передёргивай. Ты понял, о чём я. Это не наше Рождество и не наш сочельник. Мы не должны подражать, как попугаи.

– Не подражать, а вливаться, Марин. Даже если это неправильный сочельник, нужно уважать местную культуру. Мы живём здесь почти год. И среди дружелюбных людей, кстати. Разве соседки всей толпой не звали нас к себе на Новый год?

– Звали, – нехотя признала мама. – Донья Аделия, донья Конча и даже донья Густава. Её младший сын – одногодка Кости, так что скучно им не будет, и я думаю…

– Хорхе насмехался надо мной, – выпалил Костя, останавливаясь. – И соседки тоже.

– Что?

– Почему?

Родители удивлённо обернулись.

– В прошлую пятницу я бежал из школы и слышал, как они сплетничали. Говорили, что наш дом один не наряжен.

– Мы нарядили, – мама нервно улыбнулась. – Внутри.

– И ещё про решётки.

– А что решётки? – нахмурился отец.

– То, что мы… – Костя стыдливо запнулся, – сальвадес.

Наверное, целую минуту все стояли молча и старались не встречаться взглядами. Потом Марина непонимающе развела руками:

– Зачем же они звали нас в гости?

– Для смеха, – предположил Костя, уткнувшись глазами в песок.

– Ну да, – кивнул Игорь. – Виноград мы наверное тоже едим, как… сальвадес. Или ещё чего-нибудь. Ладно. – Он хлопнул сына по спине. – Идёмте домой.

Пока возвращались с пляжа, погода поменялась – ветер стих, заметно похолодало, и начал сгущаться туман. Для Малаги это было явлением совершенно обычным, но сегодня, в этот «неправильный» сочельник страсть как хотелось чего-то необычного.

– Как будто снег пойдёт, да? – тихо заметил Костя и для большей наглядности зарылся носом в воротник куртки.

Отец промолчал, а мама вдруг стала напевать:

– Ма-аленькой ёлочке холодно зимой.

Тихонько, ласково. Будто колыбельную ребёнку. Отец широко улыбнулся и запел в унисон.

– И-из лесу ёлочку взяли мы домой.

– Как дети, – притворно вздохнул Костя и тоже подхватил.

Оказалось, что песню целиком знала только мама. Она старательно пела все куплеты подряд, Костя сбивался и прыгал с пятого на десятое, а отец вообще не заморачивался и раз за разом затягивал первые две строки. Причём всё громче и громче. Когда подходили к дому, он уже буквально горланил слово «маленькой», да ещё и пытался вальсировать с мольбертом. Бешеное пение эхом разносилось по всей улице, Костя хохотал в голос, даже бока заболели, а Кике пытался подвывать.

В соседских, окутанных гирляндами домах горел свет. Где-то шумели голоса, где-то громыхала «Feliz Navidad». Для испанцев эта песня была примерно тем же, чем для американцев – «Jingle Bells» или для русских – «Ёлочка». В общем, местные вовсю праздновали, и вряд ли кто-то слышал кошмарный отцовский вокал, но маме всё равно стало неловко.

– Вливаться, – напомнила она.

– Да ладно, – Игорь хмыкнул. – Мы же сальвадес.

Снова повисло тяжёлое молчание, все погрустнели, задумались.

– Сынок, – вдруг обратилась мама. – А почему ты бежал?

– Бежал? Когда?

– Ты сказал, что бежал из школы. Тогда, в пятницу. Но ты пришёл на час позже. Так откуда ты бежал?

– Из парка. Ну, в общем… Я там встретил одного человека. И он сказал, что Кике налил лужу в моей комнате. Понятия не имею, как он узнал, но…

– Что за человек?

– Какой-то инструктор.

– Костя, – Марина остановилась на лужайке и строго упёрла руки в бока. – Мы ведь с папой уже сказали – никакого мотоцикла до шестнадцати лет. Никакого вождения, никаких инструкторов.

– Нет, он – инструктор не по вождению, а… – Костя смутился. – Я толком не понял. Хотя говорил он по-русски.

– По-русски?! – отец, уже открывая входную дверь, вздрогнул. Обернулся и впился внимательным взглядом в сына. – Как он выглядел? Что говорил?

– Как выглядел? Очень высокий, за два метра. А говорил… – Костя наморщил лоб, вспоминая. – Про солнце. Что оно слишком яркое с непривычки. А ещё он знал, как меня зовут.

Мама с отцом напряжённо переглянулись.

– И сказал, что знает всё, – вспомнил Костя. – А потом, когда я уже убегал, крикнул: «Увидимся!». Ну, по-испански – «нос вемос».