Полведра студёной крови

Грязнули тем временем сволокли неведомую зверушку с телеги и потащили к одному из бараков, при ближайшем рассмотрении оказавшемуся двумя рядами клеток под общей крышей.

– Ты бывал в зверинце?

Мой четвероногий компаньон удивлённо приподнял морду и фыркнул.

– Нет? Тогда пойдем, взглянем, пока это сраное шапито не свернулось.

Мы тихонько спустились с холма, но едва приблизились к частоколу, не дойдя метров семидесяти, как загривок Красавчика ощетинился, а верхняя губа поползла вверх.

– Что встал? Брось, ты же один из них.

Не обращая на меня внимания, Красавчик потянул носом и попятился.

Если бы у моего неизученного наукой напарника был хвост, уверен, он оказался бы плотно прижатым к яйцам. А Красавчика мало что могло напугать. Не считая последствий психотропной атаки в Москве да недавнего демарша на плотине, проявлений трусости я за ним не замечал.

В начале зимы, когда зверёныш был габаритами едва ли вполовину от нынешних, мы по колено в снегу пробирались через нижегородские леса. Места это поганые. Ещё во времена беспечного детства мы с пацанами под шмаль и самогон пересказывали, сидя в коллекторе, байки о здешних вепрях, вспарывающих человека снизу доверху одним ударом, и об огромных волколаках, вырезающих за ночь обоз, не выдавая себя даже шорохом. Ходили слухи о тварях и пострашнее. Но о том, что встретилось нам в то морозное декабрьское утро, я ни от кого прежде не слышал. Можно ли не заметить с двадцати метров в зимнем лесу существо раза в полтора крупнее матёрого лося? Оказалось, можно. Думаю, я подошёл бы и ближе, не учуй Красавчик подвоха. Поначалу я решил, что перед нами попросту коряга, припорошенная снегом. Под такими любят устроить берлогу медведи. И то, что Красавчик забеспокоился, меня ничуть не удивило. В подсумке лежало с десяток двенадцатых «магнумов», снаряжённых точёными стальными болванками, а наши запасы провизии приближались к исходу. Я охочусь на двуногую дичь, её выследить и добыть умею, а что до прочей живности… Никогда не питал тяги к убийству тварей божьих. Но уж растормошить заспанного медведя и пустить ему пулю в сердце сможет даже такой профан. А голодный профан – тем более. Я уже схватил подходящий дрын, когда Красавчик встал между мною и «корягой». Лохматый заморыш, чуть побольше средней собаки, прекрасно осознавая в отличие от меня, что перед ним находится, приготовился дать бой. И тут «коряга», видимо, поняв, что сюрприза не выйдет, ожила. Снег посыпался с твари, открывая грубую безволосую шкуру. Четыре длинных узловатых ноги пришли в движение, поднимая и разворачивая кряжистое туловище с низко расположенной, напоминающей огромный лошадиный череп головой. В провалах глазниц блеснуло отразившееся солнце. Чудовище опустило голову к самой земле, выдохнуло облако пара и, оскалив внушающие уважение клыки, попятилось. Похоже, это был его первый вдох-выдох за те несколько минут, что мы находились рядом. Будучи обнаруженным, мимикрирующий засадный хищник предпочёл убраться. Я не стал возражать. Только потрепал Красавчика по загривку, глядя, как жуткое существо, переставляя ноги-коряги, уходит в чащу. Если бы не этот зубастый, подобранный мною в Москве комок шерсти, кто знает, возможно, мои ошмётки, разбросанные по близлежащим кустам, до сих пор служили бы источником пропитания для синиц и ворон, а в обглоданных, обсосанных костях по весне нашли бы кров мелкие лесные твари.

И вот теперь матёрая зверюга, которая, будучи щенком, не позволила мне столь близко приобщиться к природе, даёт задний ход, едва не скуля от страха.

– Да что с тобой?

Ответом мне стал кошмарный, вгоняющий в оцепенение рёв. Он был настолько громким, что казалось, источник его находится не дальше десятка метров, даже при моём слухе. И я знал, что это за источник. Медведь. Но – чёрт меня дери! – какого же размера должен быть зверь, чтобы производить на свет божий такие звуки?!

– Дьявол! Хочу на это посмотреть. Держись за мной, ссыкло.

Я в сопровождении боязливо семенящего позади Красавчика приблизился к частоколу со стороны слепой зоны моего предыдущего наблюдательного пункта и, найдя прореху, прильнул к ней глазом. Но и отсюда главная сцена оказалась невидна. Хотя местная примадонна стала гораздо ближе. Тяжёлая звериная вонь шибала так, что чувствовалась даже не носом, а языком. Красавчик от такой близости совсем приуныл и, уже не смущаясь собственной слабости, трясся всем сжавшимся в комок существом. Казалось, он стал в два раза меньше, открыв в себе доселе неизведанный талант перевоплощения. Ещё немного усилий, и шестидесятикилограммовая тварь вполне сошла бы за напуганного барсука, готового броситься наутёк в любую секунду. Наверняка он так бы и сделал, если б не наша недавняя воспитательная беседа.

Не имея возможности насладиться созерцанием звезды здешних подмостков, я стал слушать.

– А ну заткнись! – выхватил потрясённый очередным рёвом слух из тревожного гомона обитателей местного зверинца. – Назад, скотина!

– Легче! Шкуру попортишь.

– Насрать. Пушной зверёк, бля. Заткнись, сказал! Эй! Какого хуя?!

– Дай сюда. Дуров не заплатит сполна, если зверь будет выглядеть больным.

Судя по интонациям, дрессировщик-самоучка только что получил пиздюлей и лишился дрына, которым самозабвенно тыкал несчастное животное.

– У меня башка скоро лопнет от его рёва!

– Он голодный.

– Да он всегда голодный! Уже полкоровы сожрал!

– Так дай ещё.

– А сколько Дуров обещал забашлять? Эта тварь нас по миру пустит с таким аппетитом!

– Не твоего ума дело! – сорвался на крик защитник животных. – Накорми! И не смей больше мне перечить, щенок! – Раздался звук смачной затрещины. – Ты меня понял?!

– Да, пап.

– То-то же.

– Э-э… А с этим что решил? Оставь, а? Мы бы с Ганькой на нём Бурана натаскали.

– От вашего Бурана, окромя говна по углам, никакого толку.

– Так будет толк! Обязательно будет!

– Я и так у вас на поводу пошёл, его не сбагрив. Теперь ещё и добро переводить? Нет уж. Дурову люди для боёв нужны. А этот, по снаряге видать, калач тёртый. Продам, авось по дороге не сдохнет.

– Ну, пап!

– Я всё сказал. И займись уже делом наконец! Игнат! Игнат!!! Где тебя черти носят?!

– Тут я.

– Баржа вот-вот будет! Почему клетки не на причале?!

– Так ведь это… близнецы только вернулись. Мне что ж, с бабами клетки-то тягать?

– Вернулись – пусть впрягаются!

– Дай пожрать хоть! – донеслось из ближней избы. – Замордовал, бля, хуже старика!

– Не поминай при мне эту гниду! Бардак, кругом бардак и дегенераты…

Это точно. Надо же, насколько близки могут быть мысли двух совершенно разных людей. Признаться, я проникся симпатией к главе здешнего семейства. Или как тут у них называется? На секунду я даже задумался о возможности договориться, выкупить «таинственного» пленника. Однако учитывая, что нуждающийся в медицинской помощи, да и просто в элементарном человеческом сочувствии бедняжка Ткач вместо этого поимел перспективу стать мясом для неведомой зверушки местной детворы, либо тем же мясом, но для зверушек некоего Дурова, зародившаяся в моей голове мысль о цивилизованном диалоге дольше секунды не прожила, замещённая новой.

– Ну, дружище, – повернулся я к глядящему из-под еловых лап Красавчику, – догадываешься, о чём я размышляю?

Мой четвероногий напарник жалобно пискнул и полностью скрылся за хвоей.

– О да-а. Ты угадал.

Я прокрался к воротам со стороны пристани, те оказались не заперты. Люблю простых деревенских тружеников – открытые, гостеприимные, ни мнительности, ни паранойи. Люди от сохи, душа нараспашку. Жаль, что их осталось совсем мало. А скоро станет ещё меньше…

Ряды клеток вдоль частокола были заполнены от силы на треть, но экспонатам, в них содержащимся, позавидовал бы зверинец любого уважающего себя города. Чего стоила одна только сука, кило под восемьдесят, похожая на миниатюрного быка с пастью от уха до уха – Красавчик бы оценил, будь он посмелее, – не говоря уже о недавно доставленной гуманоидной твари, покрытой словно выдубленной шкурой, хранящей на себе множество отметин от клыков, пуль и даже, как мне показалось, частично обросший плотью обломок клинка в высоком загривке. Прочие обитатели живого уголка тоже не отличались миловидностью и пристрастием к растительной пище, на что указывало обилие обглоданных костей в клетках. Держать таких в доме я бы не посоветовал. А вот на арене им самое место.

О, арены! Я их обожаю! Дикие утехи дикой толпы? Жестокость ради жестокости? Да. Для чопорных обывателей Мурома, Коврова, Сергача и тому подобных «прибежищ человечности». Для того же, кто не кривит рожу, дабы прослыть гуманистом, арена – сама жизнь в миниатюре, её эссенция. Тот путь, что обычно занимает годы, здесь проходится за минуту, а то и быстрее. Придя без гроша на арену, будучи везунчиком, можно уйти богачом. Ну а неудачник рискует пойти зверью на корм. Лотерея? Ни в коем случае. Удача – лишь один из необходимых ингредиентов в рецепте счастья. Без должной ловкости, силы и смекалки удачей станет не победа, а быстрая безболезненная смерть. Зверь против человека. Неукротимая мощь против хитрости. Клыки и когти против кинжала в твёрдой руке. Вот что заводит толпу! Заставляет последнего скупердяя с готовностью отдавать золото в обмен на букмекерские купоны. Ставки, ставки, ставки! И здесь уже не важно, мутант ты или лац, то есть венец творения или грязное животное. Толпа любит победителей. А проигравших… Да кому нахуй нужны эти драные куски мяса?!

Звук корабельного гудка застал меня на подходе ко второму ряду клеток. Выскочивший на крыльцо дородный мужик в видавшем виды костюме-тройке при заправленных в сапоги брюках поскользнулся и едва не нырнул вниз.

– Бля! – с трудом сохранил он равновесие, после чего оправил свой парадный наряд и зашагал к воротам, на ходу отдавая приказы: – Кто-нибудь, в конце концов, оторвёт жопу от деревяшки?! Второго, третьего, седьмого и девятого на пристань! Живее!

– Подождёт твой Дуров, не состарится, – донеслось из открытого окна, откуда сквозь тяжёлую звериную вонь потянуло щами.