Мир за дверью

Идея получалась весьма запутанной, но так как путаться предстояло мне одному, то я решил больше ничего не усложнять, а просто снова заснуть (проще этого решения на данный момент был только удар по голове тупым предметом, полностью вырубающим сознание, получился бы своеобразный удар по кнопке, как у робота, только выключала бы она человека).

Больше снов не было, а если они и были, то без моего участия, во всяком случае, без моего активного участия.

Солнечные лучи жизнерадостно светили в глаза, намекая на то, что некоторые уже проснулись, но так хотелось еще поваляться на этой твердой деревянной постельке (и это не сарказм, после таких трудных дней можно спать и на кровати, посыпанной битым стеклом). Краем уха я услышал, что проснулся Ратибор (точнее, услышал как он начал шевелиться, иначе как можно услышать проснувшегося человека, если он и не думает шевелиться или издавать какие-либо звуки?). Вскоре его шаги, скорее всего, с участием его самого, протопали к ручейку, а потом вернулись обратно. После чего послышался скрежет открываемых консервных банок (которые вчера были лишь слегка приоткрыты, чтобы не будить сонную птицу с утра пораньше) и довольное чавканье. Полежав еще немного и поглотав неожиданно подтекающие слюнки, я, даже не поворачивая головы, спросил:

– А чавкать обязательно полагается или это новая веселая традиция?

– Нет, это вместо будильника, – весело ответил Ратибор. – Вставай, пока все не остыло.

– А что могло остыть? – ничему не удивляясь, спросил я.

– Как что? Твое желание поесть!

Быстрые ответы нашего главного поедателя консервов наводили на мысль о том, что этот сценарий он уже где-то читал.

– Послушай, а ты раньше не бывал в этом мире? – снова я обратился к нему, но теперь уже спустив ноги на землю и мысленно поздоровавшись с Дуболесом, который никак не хотел вступать ни в какие разговоры, видимо занятый чем-то более важным (за важными делами всегда надо следить, а нашу тупую болтовню можно услышать в любое время суток и практически каждый день).

– Не-а.

– А-то мне показалось, что ты как-то хорошо обо всем осведомлен?

Я постарался его подловить, но безуспешно – его лицо оставалось непроницаемо благодушно-веселым.

– Да нет, конечно. Просто я мыслю по аналогии наших предыдущих приключений. Некоторые бывают похожими, а некоторые сильно отличаются от всего ранее видимого мною.

– О, кстати, ты мне напомнил про сон, который застрял в моей голове и сумел остаться в нем до утра.

Я рассказал Ратибору содержание сна, причем рассказ получился намного более веселый, чем само действие, происходившее на самом деле, точнее, во всамделишном сне.

Некоторое время Ратибор размышлял, стараясь переварить услышанное, а заодно и проглоченный паштет. Когда все переварилось или в какой-то степени достигло нужной кондиции, он рассказал, что был давным-давно такой вампирский мир, но мы побывали в нем всего один раз и, как назло, он там погиб очень быстро, причем даже не зная точно причины своей гибели, а я, когда вернулся оттуда, почти ничего не успел рассказать, как исчез. Так что если кому-то что-то и известно, то только мне.

– Кстати говоря, мы даже поволновались несколько минут, не зная, где ты и куда подевался. Но не в наших правилах задавать лишние вопросы и сильно беспокоиться, хорошее развлечение всегда можно отыскать.

– Помню, помню я обстрелянные доспехи, весьма интересное занятие! – поддел его я.

– А что такого? Шерлок Холмс стрелял в стены из пистолета, а чем я хуже? Просто стрелы очень плохо втыкаются в каменную кладку, разве что удастся попасть в стык между камнями, вот и пришлось бедным доспехам проходить проверку на профпригодность, – немного смущенно ответил Ратибор и дожевал остатки паштета.

За время нашего пребывания рядом с Дуболесом уже скопилась большая куча выпотрошенных консервных банок, которая была аккуратно сложена в пакетики. А так как в нашей среде дворников не наблюдалось, я предложил отнести все пакеты к опушке и передать телевизионщикам, пусть увезут в свою мусорку. Но Ратибор тут же предложил Дуболесу зашвырнуть эти банки в город, сил наверняка хватит, особенно если бросать их по одной. Но теперь уже встрял я, предложив подождать, если нападения продолжатся, будем выбрасывать мусор прямо в город, если, конечно, Дуболесовы ветки не подведут. Чем чуть его не обидел. Дуболес очень не любил, когда высказывались сомнения в каких-нибудь его способностях. А если договоримся, то придумаем что-нибудь другое, в крайнем случае, закопаем. Может, они сгниют через пару миллионов лет.

Время завтрака уже прошло, причем часа два назад, но никто из нас не торопился занять свое место у опушки. Разведчики были расставлены повсюду, а время доставки боевой единицы (меня или Ратибора) на место предполагаемого конфликта измерялось считаными секундами, так что мы предпочли немного расслабиться, и я попросил отправить меня к морю. Очень уж понравился мне его вид. Как всегда, очень быстрый полет (у которого было два недостатка: отсутствие стюардесс и еды, способной скоротать время полета, хотя куда уж его коротать) – и я на месте. Ратибор тоже не отставал, приземлившись рядом со мной буквально в следующую секунду.

Мы оказались на крутом утесе, сильно вдававшемся в море, на краю которого красовалось одинокое дерево, судя по виду – сакура. Спокойствие и штиль царили над водными просторами, заманивая нас окунуться в освежающую прохладу. Но некоторые обстоятельства нас сдерживали, и главным из них было метров двадцать до воды. Высота понятие относительное, но нырять с двадцати метров в неизвестное море, да еще и с непонятными перспективами забраться обратно, сразу отбивало все желание нырять. Зато ни капельки не влияло на желание смотреть. Взгляд сам направлялся вдаль, уносился куда-то за горизонт и не хотел возвращаться обратно, пребывая в мире своих видений и иллюзий.

Мы присели на самом краю скалы, свесили ноги и смотрели, смотрели, смотрели… Правильнее было бы сказать – созерцали. Смотреть без мыслей получается намного реже, чем мыслить не смотря. Вот мы и наслаждались этой свободой мысли (в смысле, мысли были свободны от нас, а мы от них), когда Дуболес позвал нас.

– Кажется, что-то готовится, вам лучше бы вернуться.

– Жаль, – сказал я, поднимаясь. – Еще минут пятнадцать, и я бы запасся созерцательностью на всю жизнь.

– Или, во всяком случае, на этот день, – поддел меня Ратибор и полез на ближайшее дерево.

Я тоже полез, но уже на соседнее. В голову даже как-то не пришло экспериментировать с тем, чтобы нас кидали обоих одновременно. Мало ли что. И хотя Дуболес нас уже успокаивал ранее, объясняя, что, скорее всего, все пройдет безопасно, во всяком случае, процентов на девяносто, но вот эти оставшиеся десять процентов никак не давали покоя (интересно, а откуда они могли бы его взять, то есть покой, если у процентов, кроме их самих, ничего нет?).

– Что бы это значило? – Я хотел сказать эти слова, но меня опередил Ратибор.

Карта показывала большое скопление народа на самом краю видимости. Причем народ все прибывал и прибывал, стараясь не приближаться, но задние ряды уже напирали на передние, так что толпа естественным образом подкатывала все ближе. Самое главное, что среди толпящихся не видно ни одного военного и ни одного транспарантника (а телевизионщики всегда там толпились, так что их я даже не считал). Кто же эти люди? Что-то назревало. По поведению людей трудно было что-либо понять: местами виднелись островки радостного оживления, в других местах – мрачной решимости, а в основном народ стоял в ожидании, но вот в ожидании чего, пока было непонятно.

– Если я правильно оцениваю время, то скоро полдень, – сказал Дуболес. – А я уже давно обратил внимание на то, что люди часто назначают важные мероприятия на полдень.

– Скорее всего, ты прав, – поддержал я его. – Ты слушай, что там происходит, а мы пока посидим, понаблюдаем отсюда, мало ли что.

Ровно без пяти двенадцать, если судить по часам, наблюдаемым через фасеточные глаза стрекозы, толпа начала расступаться в разные стороны, образуя широкий проход. Как только все остановились, в зону нашей видимости въехала серебристая машина с тонированными стеклами, из которой вышел небольшой человечек среднего роста[5 - Забавно звучит, конечно, но на тот момент я так его себе и описывал.], немного лысоватый и в больших круглых очках. Он сделал несколько шагов вперед (то есть к лесу) и поднес ко рту мегафон (услужливо поданный в его правую руку одним из человечков, вылезшим чуть раньше него из этой же машины – судя по всему, охранником или помощником). Он заговорил, его речь, со всеми вытекающими последствиями, нам передавал Дуболес (так как человечек торопился, то и Дуболес торопился, поэтому запятые и точки в пересказе быстро стали лишним элементом, а уж про эмоции я вообще молчу):

– Уважаемые защитники леса вас приветствует мэр этого города то есть я Зантон Зимовил, вот мои полномочия. – На фоне продолжающейся речи человечек показал на длинную золотую (а может, и позолоченную) цепь, висящую на его груди, на конце которой, где-то в районе его пупка, болталось что-то кругленькое и блестящее, вполне сходившее за символ определенной власти). – Наш совет и я в том числе обдумали ваше предложение и решили что поединок будет весьма разумным поступком войны не хочется никому собственно говоря мы мирные люди и никогда не думали ни с кем воевать если вы согласны то давайте обо всем договоримся, – здесь проскочила маленькая пауза, позволяющая догадаться, что это конец предложения.

Зантон постоял немного, скорее всего, надеясь на наш выход, а потом продолжил:

– Вы можете нас не бояться. – Он тут же спохватился и поправился, потому что еще неизвестно было, кто кого боялся. – Точнее не опасаться наши мирные переговоры никто не прервет все будет по-честному я сейчас подойду на середину дистанции от машины до леса а вы подходите ко мне для того чтобы вы поняли почему мы так решили могу сказать следующее мы точнее весь город не можем позволить себе содержать одержимых людей которые своей одержимостью скорее разрушат весь город чем отступятся от своей цели наш город это наше всё. – Он снова замолчал и пошел вперед, отмеряя половинное расстояние до леса.

– Вот теперь пора. Я пошел.

Эти слова, естественно, принадлежали мне, ведь я предлагал поединок, а не кто-то другой. Меня никто не отговаривал.

– Мы тебя прикроем, если что, наши летучие лазутчики повсюду, ни один снайпер не пролезет, – поддержал меня Ратибор, а Дуболес, поддакивая, кивнул всем своим огромным телом, точнее, стволом.

С большим сожалением я оставил вооружение – все-таки, выступая в качестве парламентера, мне казалось немного некорректно выходить с оружием.

– Думаю, сейчас скрываться нет смысла, так что запускай меня, Дуболес, прямо на самую опушку, меньше идти придется.

Мгновение спустя мое тело уже летело вместе со мной (несмотря на быстрый бросок, мое сознание всегда успевало за телом, даже как-то странно получалось). Мягкое приземление и тут же спуск вниз, который сегодня оказался наиболее трудным, потому что осознание того, что за тобой наблюдают, а еще вдобавок и снимают, мягко говоря, действовало задеревеняюще (в смысле, все мышцы становились как деревянные). Я никак не мог ударить в грязь лицом (хотя грязи поблизости и не было), ведь весь лес сейчас был в моем лице (заметьте, не на моем лице, а в моем лице, хотя и та и другая фраза не отражает сути вещей).

Я шел навстречу безоружным, да и зачем вооружаться? Если убьют издалека, то ничего и так не поможет, а если попытаются поймать, то есть большая вероятность, что я успею добежать до леса, тем более, корни могут помочь намного раньше.

– Здравствуйте, как поживаете? – Я постарался начать разговор в непринужденной манере.

– Здравствуйте, спасибо, хорошо. – Даже здесь дипломат остается дипломатом (хотя является ли обычный среднестатистический мэр дипломатом или нет, я сказать не мог). – Мы можем подозвать одного репортера, чтобы все люди могли знать исход нашего диалога?

– Вполне, но только одного. Если вы со мной что-нибудь сделаете, то останутся другие, и ничего не изменится, кроме наших отношений, – смело сказал я, осознавая возможную опасность, но, с другой стороны, игра стоила свеч.

Мэр махнул рукой, и от толпы журналистов отделился человек с небольшой переносной камерой.

– Надеюсь, ему не обязательно подходить к нам вплотную? – Я постарался намекнуть на возможно большую дистанцию между мной и лишними людьми (в данном случае оператор был лишь относительно лишним).

Когда всё и все были готовы, мэр снова обратился ко мне:

– Я говорил абсолютную правду. Праведас обманом уговорил нас заняться лесом, хотя негласная договоренность о неприкосновенности у нас соблюдалась неукоснительно уже несколько столетий.

– Праведас – это человек, который все затеял и который последний раз еле-еле успел убежать от нас на машине? – спросил я, уточняя. Раз появилась возможность узнать имя своего врага, надо ее использовать.