Мир за дверью

Тут же ветки оплели наши талии и с небольшого замаха запустили почти в самое пекло.

Жар стоял и вправду невыносимый. Деревья, еще не поврежденные пламенем, отступали. Мы помогали чем могли: сбивали пламя, рубили загоревшиеся ветки, расчищали место, чтобы огонь не смог никуда пройти. Бой с огнем оказался очень тяжелым. Трудно сравнивать, что труднее и опаснее – когда вокруг летают пули, а противник может атаковать с любой стороны, или когда всюду падают горящие ветки, а иногда и целые стволы. Ты стараешься увернуться, а искры разлетаются на десятки метров вокруг, и ты можешь лишь мечтать о том, чтоб эти искры не попали на сухую траву.

Мы были одиноки в этой борьбе, ни звери, ни птицы, ни насекомые не могли нам помочь. Панический страх огня, который у всех живых существ в крови, сумели преодолеть только люди (есть, конечно, некоторые насекомые, которые любят горячие места, но вряд ли от них сейчас был бы толк). Вдобавок дождем даже не пахло, а ручейки и ручьи помочь нам не могли. Единственное, на что мы смогли подрядить птиц – это набор воды из моря и ручьев и выплевывание ее на огонь. К сожалению, это, как говорится, были мертвому припарки (к тому же большинство птиц, боясь огня, близко не подлетало, а выпускало воду на подлете). Но Дуболес все же старался как мог, причем поступил он весьма умно: начиная прижимать к себе деревья от центра и дальше, добираясь до участков, объятых огнем, он оставлял вокруг него круг в двадцать-тридцать метров, убирая с него все деревья. Поэтому когда было покончено с самым большим пожаром (он образовался из-за падения первого вертолета, ведь бочковый запас на нем был еще не истрачен, а взорвался только на земле), дальше дел у нас практически не оказалось. Лично проверив все места возгораний, мы вернулись к Дуболесу.

В изнеможении повалившись возле него, мы только теперь обратили внимание, как сильно уменьшилась наша полянка. Деревья старались прижаться друг к другу как можно плотнее, создавая своеобразную непроходимую толпу.

– По-другому не получалось, – стал оправдываться Дуболес, но мы его сразу же уверили в том, что он все сделал замечательно и лучшего лесного пожарника нам нигде не найти.

Мы даже не заметили, что уже наступил рассвет.

– Так и не удалось поспать. Даже ночью нападают. Причем это было сделано специально, чтобы ни один репортер не догадался, а главное, чтобы никто ничего не снимал. А значит, это были противоправные действия, – выдвинул свою теорию Ратибор. – Кстати, было бы неплохо умыться, – добавил он. – У тебя все лицо черное.

– Не думаю, что у тебя светлее. Только лучше бы нам не умываться, тем более, как я вижу, на данный момент добраться до ручейка нам не грозит, – намекнул я на толпящиеся деревья, загородившие все вокруг.

– Ну, воду найти нетрудно, а если мерить расстояние полетами, то и до моря близко, – пошутил Ратибор.

– Но нам этого не нужно. Перед камерами лучше предстать в наихудшем свете, то есть в самом черном, – озвучил я пришедшую в голову мысль. – Как только они появятся, я сразу полечу с ними общаться.

Мы воззрились на карту. Пожары нанесли нам серьезный урон, а Дуболес сумел вырастить лишь половину намеченных деревьев.

– Дуболес, а ты не устал? Мы вон с ног валимся, а ты с чего-нибудь валишься или просто не обращаешь ни на что внимания? – поинтересовался я, только сейчас подумав о том, что о чувствах и силах Дуболеса мы ни разу не побеспокоились.

– Я трачу столько сил, сколько могу потратить на данный момент, так что перетрудиться у меня никак не получится. Только гибель моих друзей сильно влияет на мое, как это у вас говорят, душевное здоровье. Вчера гибли молодые, только что выращенные деревья, а сегодня гибли старые, умудренные жизненным опытом растения. Птицы почти все спаслись, но вот животным и насекомым досталось очень сильно. Мне очень горько и грустно. Еще парочка таких дней, и я точно перейду в наступление, а уж тогда будь что будет.

– Я слышал, что на пожарищах хорошо растут новые деревья, или это неправда? – спросил я.

– Да, это так. Если лес не будут трогать, то за неделю я восстановлю все попорченные участки. Жаль только, что старых друзей уже не вернуть. Это для вас деревья на одно лицо, но для меня они все разные, у каждого есть своя индивидуальность, свои мысли, свои устремления в будущее. А теперь у них этого будущего нет, – ответил Дуболес.

– А деревья мыслят? – Мне всегда было интересно знать, как думают другие существа, которые не являются людьми (но я не имею в виду нелюдей).

– Конечно, только, наверно, это не совсем правильное слово. Это люди и животные мыслят, а деревья ощущают. Ощущают все то, что близко, все то, что далеко, что на них воздействует и что нет, ощущают будущее и прошлое. Ощущение – это наиболее близкое слово, которое сейчас приходит мне на ум. Вы уж не обижайтесь, но объяснять всякие межвидовые премудрости очень тяжело. Мне трудно объяснить вам, как у них все устроено, но и не менее трудно объяснить им, как у вас все устроено. Я, конечно, пытаюсь, но, как вижу, получается весьма приблизительно. В вашем словаре не хватает словарного запаса, а в языке деревьев не хватает ощущательного запаса. Вот такие вот дела. – Дуболес сразу как-то замялся, соображая, что бы еще можно было сказать этим двум балбесам (то есть нам).

– Ты все хорошо объясняешь, просто жизнь слишком сложная штука, чтобы ее можно было так легко объяснить, тем более тем, кто с ней сталкивался лишь понаслышке, – махнул я рукой и снова обратил внимание на карту. – Сегодня снова я пойду. – Эти слова уже обращались к Ратибору (хотя и к Дуболесу тоже). – Ведь репортеры меня уже видели, а тебя нет. Не стоит сразу раскрывать карты, показывая, что нас больше чем один.

– Больше чем один экземпляр? – поддержал шутку (или немного поиздевался) Ратибор. – Иди, иди. Если что, я тебя прикрою.

– Правильнее было бы сказать «лети, лети», но и так неплохо, – пробубнил я про себя. – Запускай, Махмуд!

– Эта фраза что-то обозначает? – Недоумение Дуболеса отразилось на его движениях, замерших на полпути.

– Это старые воспоминания, из одного веселого фильма, только там было слово «зажигай», но я подумал, что сейчас это слово звучит слишком жестоко, поэтому и применил другое.

– Понятно.

Все также задумчиво Дуболес подхватил меня и бросил. Несмотря на медленный замах, бросок был весьма бодрым, а пронизывающий прохладный ветерок, бьющий в лицо, полностью привел меня в чувство (или к чувствам), прогоняя накопившуюся усталость и сонное состояние. Воздух казался холодным, но после такой жаркой ночи трудно было определить, что это за прохлада, настоящая или субъективная. Жалко, что со мной не было саламандры, она могла бы нам пригодиться, управляться с огнем она всегда была мастерица.

Самое странное, что все эти мысли успели пролететь через всю голову за время полета, за время которого мне еще удалось оборзеть, точнее, обозреть окрестности, которые местами весьма успешно дымились.

«Будет, что показать людям», – усмехнулся я, придревляясь.

Расслабляться, выискивать позиции и заниматься другими посторонними делами уже не было нужды. Машины с надписями ТВ были в сборе (жаль, что они уезжали на ночь, а то им было бы что поснимать), а люди, установившие камеры, смотрели в оба.

Не торопясь, тщательно проверяя каждую веточку, я спустился вниз и вышел из леса. Все камеры сразу же были нацелены на меня. Я, конечно, не мог видеть всех их, но то, что на тебя устремлены десятки глаз (хотя если считать с телевизионной аудиторией, то тысячи или миллионы), ощущалось самой кожей.

К сожалению, на этот раз телевизионщики благоразумно встали немного подальше, так что идти мне пришлось дольше, чем ожидалось. Мысли в голове путались, общая речь, точнее, общая тень речи в голове была, но вот что и какими словами произносить – это казалось серьезной проблемой. Надо было собраться, четкий и ясный голос намного сильнее воздействует на аудиторию, чем сбивчивый и повторяющийся. Но собирайся, не собирайся, как всегда, очутившись перед микрофонами и увидев нацеленные на себя камеры вблизи, я тут же забыл весь стройный ряд предложений и реплик, сложившихся в голове.

– Здравствуйте! – Несмотря на важность всего происходящего, вежливость все равно должна быть на первом месте. – Вероломное нападение, совершенное сегодняшней ночью на лес, сильно отразилось на нашем моральном состоянии. Если вы или ваши представители не хотят все решить поединком, придется нам, как я и обещал вчера, перейти в наступление. Вы только представьте – все птицы, животные и насекомые ворвутся в ваш процветающий, пока еще, город. Вы уже видели, что может произойти с вооруженными людьми, теперь представьте, что будет с теми, кто не вооружен! – Я сделал паузу, давая зрителям прочувствовать весь ужас возможного будущего. – Но мы на это никогда не пойдем. Мы не убийцы, не воры, не террористы, не обманщики, не прохиндеи. Мы боремся за нашу территорию, оставьте ее нам. Хватит проливать вашу кровь и наши соки. Если вы так хорошо развиты, то почему еще не развили свои мозги до понимания других? Как вы можете общаться с космическими созданиями, которые, вполне возможно, не будут на вас похожими, если вы не можете общаться с представителями вашего мира? – Я сам задумался над своими же словами, которые так и рвались наружу. – В общем, вам решать. Или положить конец войне, разменной монетой которой станет мой труп или три трупа ваших наемников, или же продолжение полномасштабной войны. Но вы видите этот дым? – я показал рукой на лес, из многих мест которого еще шел дым. – Сегодня они применили зажигательные бочки, а что применят завтра? Атомную бомбу? Что ж, если вы хотите уничтожить нас ценой уничтожения города или всего человечества, продолжайте в том же духе. Это будет ваш выбор!

Сказав последнюю фразу, я резко развернулся на пятках и быстро пошел к лесу. Больше не о чем было разговаривать. Дорога обратно заняла намного меньше времени. Страсти, кипевшие в моей душе, добавляли сил и энергии.

Пробравшись подальше в чащу и вскарабкавшись на одну из сосен, я вернулся обратно уже по веткам – хотелось сложить у людей впечатление своего ухода. Сложилось оно или разложилось, не знаю, но они проторчали на своих местах до самого вечера, видимо ожидая продолжения банкета (точнее, злобного действия). Такой радости им никто не предоставил, и у меня появилась возможность посмотреть, как люди могут бездарно тратить свое время.

Гелиос продолжал катить солнце в своей тачке по небу, не обращая ни на кого внимания, а бог облаков, которого я никогда не знал, предпочитал находиться подальше от нашего леса, оставляя догорающим головешкам шанс самим распорядиться скоростью своего затухания (или разгорания, за счет подручных средств). Этот подозрительный дым от пожарищ постоянно поддерживал в нас состояние тревоги. Как всегда, случайно разлетевшиеся искры могут доставить нам массу дополнительных и весьма разнообразных развлечений.

Конца людского рабочего дня я так и не дождался, очень уж хотелось обратно на поляну. Так что остаток дня я провел наблюдая за телевизионщиками по карте. Больше никто не появлялся, давая нам день передышки.

Вернувшись, первым делом я бросился к ручейку, к которому Дуболес проложил для нас неширокую дорожку, он по своему опыту понимал, что нам нужна вода, не так, как деревьям, конечно, но все же весьма, и весьма, и весьма, и весьма… (ну, в общем, вы поняли, что я имел в виду). Первая и главная необходимость воды проявилась в смывании черной маски, которая уже заскорузла, прикипая к лицу на долгие годы, так, во всяком случае, казалось. Во-вторых, попить, что тоже было весьма актуально (странно, я уже несколько раз за последние три предложения повторил это слово «весьма», хотя сам толком не понимаю, что же оно обозначает – то ли я весь в каком-то Ма, то ли это просто недописанное слово).

Жизнь продолжалась. Среднему теперь придется поломать голову, чтобы придумать средство нашего уничтожения. Может, он все-таки отступится? С одной стороны, такая мысль радовала, заставляя подумать о прекращении войны и свободе (во всяком случае, спокойствии), с другой стороны, получалась какая-то незавершенность всего происходящего, что-то вроде «разошлись как в море корабли». А чего встречались-то, если сразу разошлись? Я всегда был сторонником полного понимания всего происходящего, а так как ничего просто так не происходит, стараясь иметь всякие причинно-следственные связи, то эти связи или причины, хорошенько покопавшись в своем сознании (или, лет через двадцать, случайным образом), можно было узнать. Или хотя бы немного прочувствовать, что могло бы быть небольшим даром предвиденья. В прошлом мире меня иногда называли каркушей, за то, что мои пожелания или предсказания часто сбывались. Но при чем здесь каркушничество? Если я предупреждаю: «Не суйте пальцы в розетку, вас ударит током», то, когда человек сует туда пальцы и его, естественно, бьет, он кричит на меня, что я, каркуша, накаркал такую неприятность. То же самое бывало и со мной, меня предупреждали о чем-то, а я не воспринимал (самым ярким примером было указание: «Ложись в постель, скотина, а то получишь по морде!»; один раз я попробовал не лечь, так ведь сбылось!)

Мои умопотрясающие умозаключения уже заканчивались, когда сквозь пелену этих умных мыслей ко мне продрался голос Дуболеса:

– А ты и вправду выйдешь на поединок?

– Обязательно, и ты не сомневайся, я тебя не подведу!

– А если проиграешь, то мне придется отдать лес без сопротивления?

– Если они все сделают честно, то да. Но я не проиграю!

– Многие так говорили. Я верю в тебя, верю в твою удачу и везение. Несмотря на подкорный[4 - Не путайте с подкорковым, у дуба есть кора, а не корка.] страх, мне бы хотелось посмотреть на тебя в бою. Я уже более тысячи лет не видел хорошей драки на мечах. А за меня так вообще никто никогда не дрался, значит, теперь я смогу стать настоящим болельщиком.

– А откуда ты знаешь про болельщиков? – удивился Ратибор.

– Часто смотрю телевизор. Наверное, зря я это делаю, но любопытство перевешивает все. Я могу познавать мир через живых существ, но это будет лишь небольшой участок этого мира, поэтому я стараюсь использовать любую возможность для самообразования.

– Это здорово. – Я даже не знал, что тут можно добавить.

– А давайте сыграем в слова? – предложил Ратибор. – Физическими упражнениями заниматься не хочется, а спать еще рано. Я буду загадывать слово, а вы отгадывать, пойдет?

– Давай попробуем, – ответил Дуболес. Я поддержал его.

– Итак, это слово из семи букв. Вы можете назвать три буквы.

– Арбалет, – сразу же ответил Дуболес.

– Как ты так быстро догадался? – возмущенно-удивленно спросил Ратибор.