Мир за дверью

– Вперед! – заорал командир, и наемники, дружно набросив шлемы на головы, побежали к обстрелянному дереву.

Еще древесная пыль и ошметки коры кружились в воздухе, медленно приближаясь к земле, когда они уже были на месте. Их ждало жестокое разочарование. Ни капель крови, ни, тем более, трупа нигде не наблюдалось. Зато, как только они остановились, огромный корень с треском вырвался из-под земли и мощным ударом отбросил метров на двадцать двоих из них. Тут же в бой вступили и другие деревья. Корни вырывались то тут, то там и били противника, сшибая с ног и прижимая к земле.

Надо отдать должное подготовке бойцов – ни криков боли, ни проклятий. Отлетавшие наемники вскоре поднимались и, придя в себя, снова вступали в бой. В ход опять пошли автоматные очереди, к которым периодически примешивались и пулеметы (от которых толку на данный момент было совсем немного – ведь расстреливать своих бойцы явно не собирались). Придавленные, но не раздавленные бойцы доставали мачете и рубили удерживающие их корни. Дуболес явно сдерживался и пока еще не давал волю своему гневу, иначе отсчет покойников уже был бы открыт.

Ратибор, выпустив стрелу, тут же перебрался на сзади стоящее дерево, а с него еще на одно (чем и спас свою жизнь, потому что пули крупного калибра пробивали по два, а то и по три ствола за раз) и пока что выжидал. Завязавшаяся битва с корнями постепенно отвлекла на себя практически все силы противника, и вот тогда лук снова оживился.

Первая стрела пробила подбегающему наемнику плечо, вторая ранила человека с пулеметом в ногу. Но на этом пришлось и закончить – семь оставшихся крупнокалиберных турбин взвыли, и свинцовый дождь продолжился.

– Переходим в наступление! – крикнул я, опасаясь за жизнь друга.

В бой были введены летучие отряды ос. Рассредоточенными рядами они вылетали из леса и окружали пулеметчиков. Только когда все были в сборе, я попросил Дуболеса отдать общий приказ о наступлении (мои-то словесные приказы пчелы не выполняли, я мог управлять только общим перемещением). Как оказалось, приказ прозвучал весьма вовремя. Верхушки почти всех ближайших к Ратибору деревьев (да и у дерева Ратибора) уже были сметены плотным огнем, так что вообще было непонятно, как он еще умудрялся выживать.

Осы напали весьма неожиданно, особенно для бойцов, которые привыкли стрелять с дальних дистанций, практически не участвуя в опасных стычках (за неимением возможности маневра, а бросать оружие, видимо, их не обучали). Они атаковали руки, точнее, голые пальцы стрелявших. Стрельба тут же прекратилась (лишь один из бойцов успел провести очередь над головами соратников). Бойцы били себя руками, трясли ими, но это мало помогало, удерживать крупнокалиберный пулемет и отбиваться от ос весьма непростое занятие. Досталось и командиру. То ли в силу привычки, то ли из-за показухи, но он шлем не надевал, чем серьезно поплатился. Точнее, поплатилась его голова, в момент облепленная осами, которые действовали весьма сообразительно: нападение – укус – отступление; небольшой отдых, опять нападение – укус – отступление. И так постоянно. К сожалению, этот налет они оплатили несколькими сотнями своих собратьев, но зато это дало Ратибору шанс снова вступить в бой (на самом деле, даже без дополнительных указаний, он вступил в бой в тот же миг, как прекратилась крупнокалиберная стрельба). Он успел запустить пять стрел (что равнозначно пяти раненым нападающим), прежде чем оставшиеся открыли стрельбу в сторону его местоположения.

Похоже, бой подходил к концу. Командир уже был не у дел. Пулеметчики, все же отцепившие свои агрегаты, держались руками за свои же руки. Это лишило их возможности стрелять на весьма продолжительное время. А оттаскивание пятерых раненых товарищей вообще отвлекло все силы (те, которые не были прижаты к земле). Как только противники отошли, Ратибор выстрелил по ногам оставшихся бойцов – тех, которые уже давно остались без ножей и мачете, так что шансов выбраться из-под корней самостоятельно у них уже не оставалось, а корни отбросили раненых прямо на подбегавших людей.

Что ж, бой можно было считать удачным. Мы потеряли несколько деревьев (как сказал Дуболес, семь), а также пару сотен ос, но вывели из строя шестнадцать вражеских единиц.

Почти вся неповрежденная сотня наемников в нерешительности топталась вокруг своего командира, кроме тех, кто ухаживал за ранеными.

Из машины выскочил Средний:

– И это все, на что вы способны?!

– Нужна техника, – отозвался один из бойцов. – Завтра все будет, а так нападать смысла нет, только людей потеряем.

Средний немного повопил да поругался, тряся кулаками (первый раз он не сдержал своих эмоций), залез в машину и хлопнул дверью. Командира забирать с собой он не собирался. Машина рванула с места и быстро покатила прочь.

Наемники тоже действовали оперативно: быстро сложили раненых товарищей в машины, помогли покусанным и уехали.

Репортеры еще что-то возбужденно рассказывали, тыча пальцами в сторону леса и размахивая руками. Сегодня им очень повезло – такие репортажи порадуют зрителей и принесут много пользы показавшим их каналам.

Люди с транспарантами, которые попрятались кто куда во время военных действий, теперь все повылезали, радостно горланили разные песни (причем, каждый горланил свою песню) и показывали надписи на плакатах. Но вскоре тоже притомились и свернули свою деятельность, пообещав прийти сюда завтра (так передали нам уши настойчивой вороны, которая кружила над толпой, выискивая, чем бы поживиться).

Ратибор дождался полной эвакуации (в смысле, того момента, когда все пришедшие покинули нашу обозримую территорию) и только тогда вернулся к нам. Его лицо было в царапинах, а на рубашке видны порезы и кровавые потеки.

– Ты ранен?! – спрашивая-утверждая высказался я.

– Да нет, царапины. Ни одной пули не появилось в моем организме, это лишь ветки да разлетающиеся щепки. К сожалению, от них уворачиваться намного труднее.

Я прошелся с ним до ручья и помог стянуть рубашку. Царапин было много, и все они были весьма разнообразные, но тщательный осмотр показал их неопасность для жизни, а значит, и для дальнейшего существования Ратибора в этом мире. Пока он промывал раны, еще сдерживался, но как только мы пошли обратно, его прорвало (наружу вырвалось то, что уже долгое время сдерживалось внутри).

– Жестоко, ничего не скажешь, – радостно-возбужденно заговорил он. – Никогда не думал, что в перестрелке так забавно участвовать!

– Это все потому, что в тебя не попали, – постарался немного остудить его я. – А так, случайный выстрел в голову – и ты готов, даже мозги собирать не придется.

– Это все так, конечно, но хочешь жить, умей предвидеть полеты пуль! – сказал Ратибор.

– Пуля – дура. Не знаешь, что ли, такой присказки? – я решил напомнить ему некоторые элементы воинского искусства.

– Пуля не дура, она просто слишком прямолинейна, – ответил он.

После непродолжительного диалога мы вместе порадовались такому исходу первого боевого дня и отметили победу рыбными консервами (поделившись с вороном-открывашкой). К сожалению, завтра нам предстояло столкнуться с техникой (что это будет за техника, мы не знали, да и не очень-то хотели знать (правда, на наше мнение все чихали, поэтому хотим мы этого или нет, но встретиться завтра с этой техникой все равно придется, если, конечно, наемники сдержат свое обещание)).

Из-за пережитых волнений очень хотелось спать, а с другой стороны, наступило такое состояние эйфории, что решение предстоящей проблемы теперь казалось таким простым и совсем не опасным (как же мы ошибались!).

– Мне очень не хочется их убивать, – говорил Ратибор. – Но если так пойдет дальше, выхода не будет. Сколько их может быть? Тысячи! Шестнадцать раненых человек дела не решают.

– Ты прав. Будем держаться до последнего, но как только дело примет опасный для нас поворот, как говорится, когда вопрос будет стоять «или он, или ты», лучше выбирать «ты», точнее, себя, а значит, «он» должен будет удалиться, а уж в больницу или в царство мертвых – судьба рассудит.

Тема была весьма злободневной, и нам не хотелось ее обсуждать. Так что, когда были расставлены все точки над «i», она закрылась сама собой.

Дуболес в этот вечер был очень молчалив. Мы понимали его состояние: погибшие деревья, погибшие насекомые (ведь погибли не только осы, погибло очень много мелких существ, мирно живших на деревьях и убитых шальными пулями, а также тех, кого убили тяжелые сапоги да и падающие тела наемников). Мы постарались его утешить, хотя и понимали, что это всего лишь начало, а значит, жертв может быть намного больше. Наконец он произнес:

– Да, если так пойдет дальше, я буду убивать! Сегодня я лишь потешился с корнями, а завтра… Ну, что будет завтра, завтра и посмотрим.

– Дуболес, а ты выращивай деревья каждую ночь, вот мы и будем продвигаться все дальше и дальше, оттесняя врага. Драться на их территории лучше, чем на своей, – сказал я перед сном.

– Выращивать деревья на смерть! – Эта мысль ужаснула Дуболеса.

– Ну почему же на смерть. Они послужат для того, чтобы выжили все остальные. Да, мы еще посмотрим, кто кого будет убивать – они нас или мы их! – в сердцах сказал Ратибор и отвернулся.

– Надо расставить дозорных как можно дальше, мало ли, что они придумают, – сказал я Дуболесу.

– Уже сделано. Все расстояние до города, а это ни много ни мало, а двадцать километров просматриваются, прослушиваются, пронюхиваются. Так что ни один человек не проскочит незамеченным, – с гордостью ответил Дуболес, показывая свою сообразительность и дальновидность.

Засыпать со злыми мыслями нельзя. Только сохранив добро в сердце можно жить и бороться за правое дело (коим мы считали защиту леса). Я успокоил свое сознание и мысленно устремился к звездам. Зачем людям понадобился этот небольшой (по космическим масштабам) клочок земли, когда перед ними открыто все небо? Вон, в некоторых репортажах, подслушанных в домах, говорилось о межпланетных экспедициях. Тогда зачем им все это? Неужели желание одного-двух человек может играть такую роль? Неужели Толстый и Средний должны здесь всем распоряжаться? Мне кажется, что они именно те люди, уничтожение которых повлечет за собой освобождение и леса и людей от этой бесполезной войны.

Эти мысли, посетившие меня на самом краю сознания, отложились где-то там, на задворках памяти, но в дальнейшем мне придется их выудить оттуда, чтобы теория могла обрести практическую реализацию.

Ночь своим мягким и нежным крылом закрыла мне глаза, отправляя сознание в безбрежные фантастические дали (которые в последнее время становились все мрачнее и кошмарнее).

Огонь, огонь! Всё вокруг в огне! Неужели напалм? Плохо дело, надо отступать, а отступать-то и некуда, огонь повсюду. Кольцо сжимается все быстрее и быстрее. Треск стоит такой, что барабанные перепонки выдерживают напряжение с огромным трудом. Слева раздается взрыв, и, обернувшись на грохот, я успеваю заметить падающее на меня дерево…

Рывком сев в корневой кровати, я провел рукой по лбу, стряхивая капли крупного и немного липкого пота.

– Жаркий сон, не так ли? – спросил Дуболес, и если бы не отсутствие лица, я подумал бы, что он улыбнулся.

– Что-то вроде того, – ответил я и пошел умываться.

Вставать было еще рано, так что Ратибор пока не думал подниматься (не знаю, заметил он мои передвижения или нет). Ну а мне спать уже не хотелось. Смотреть продолжение сна или же смотреть новый кошмар? Зачем! «Кто рано встает, тому судьба поддает» – вспомнил я присказку одного своего знакомого. Поддаст мне судьба сегодня или нет, посмотрим позднее, а пока можно доесть сардину, банку с которой непонятно зачем открыли вчера (точнее, открыл клюв ворона, который, вероятно, слишком увлекся своей работой). Зато теперь она оказалась весьма кстати. Чтобы никого не разбудить (хотя, кроме Ратибора, уже никто не спал), я отправился к ручейку, и, стараясь чавкать как можно тише, по-быстрому уделал всю банку. Видимо, страшные сны отнимают приличное количество сил, несмотря на то что организм должен отдыхать, а не растрачивать энергию, добытую с таким трудом (или даже без труда).

Солнце еще не взошло, и темнота только начала сдавать свои позиции, а я уже был полностью готов к трудностям сегодняшнего дня.

– Пойду-ка я, точнее, полечу-ка я занимать место получше, пока остальные не разобрали, – сказал я Дуболесу. – На карте пока не видно ничего подозрительного, пойду пройдусь по полю, так что поставь поближе деревья с низкими ветками, чтобы я в любой момент мог на них вскарабкаться, мало ли что.

Выражая свою просьбу, я поглаживал Дуболеса по стволу. Мы знакомы всего несколько дней, а мне уже будет грустно с ним расставаться. Но если я оставлю его в добром здравии, это будет не так плохо. Хуже будет, если мы не справимся. О плохом лучше не думать, а то еще, не дай Бог, притянешь не вовремя (хотя может ли плохое прийти вовремя?).