Без суда

– Не особо, – пожала плечами девушка. – А тебя?

– Честно сказать – да.

– Почему? – Наоми вскинула на него немного удивленный взгляд.

– Я хотел бы подобных сплетен, – сказал Сол.

– Прекращай это, – вновь смущенно произнесла Наоми и жестом пригласила Сола садиться.

– Ты выглядишь превосходно, – улыбнулся он, садясь за стол.

– Прекращай, я сказала. Правда, не надо, – Наоми серьезно посмотрела Солу в лицо, словно подтверждала свою просьбу, но, тем не менее, когда садилась в кресло, мимолетно улыбнулась, что не укрылось от острого взгляда ее гостя.

Сол видел, что Наоми приготовилась. Комнатка ее дышала домашним уютом. Занавески на окнах, покрывало на кровати, косметические принадлежности на комоде, даже расположение розовой свиньи и синего бегемота в изголовье кровати – все выдавало заботливую аккуратность, которая, впрочем, не ассоциировалась с маниакальной педантичностью. Сол знал, что переступил порог личной территории Наоми, и при этом наблюдал в себе двойное чувство: с одной стороны, ему казалось, что он уже привычен и приучен к этому уюту, с другой стороны, он ощущал, что еще никогда не пребывал в столь приятной обстановке – ни в роскошных отелях, ни в гостях, ни даже в родном доме, и уж тем более, в своей квартире в Касте.

Еще более Солу польстил внешний вид девушки. Сам он перед тем, как отправиться к Наоми, разумеется, тоже достал из сумки чистую футболку и джинсы, но прибегать к более тщательным приготовлениям не стал, полагая, что излишняя помпезность может смутить девушку. Наоми тоже явно не готовилась к грандиозному событию, и выглядела всего лишь хорошо, и немного эффектно. Во всяком случае, Сол впервые увидел ее с легким макияжем и осознанно отметил, что губы девушки, сиявшие бледным оттенком красного, его влекут. Одета Наоми была в светлые джинсы и черную рубашку – красиво гармонировавшую с ее черными волосами, – с рукавами чуть ниже локтя, открывавшими тонкие запястья.

Сол заходил к Наоми еще утром, но на его предложение прогуляться вдоль озера девушка ответила отказом, мотивировав его тем, что не стоит докучать друг другу накануне ужина, который было решено провести именно во флигеле Наоми. Сол почему-то не сомневался, что будет именно так. Наоми куда комфортнее чувствовала себя в собственных стенах, где бы эти стены ни находились, а кроме того, впустить чужого человека на свою территорию было для нее своеобразным актом глубочайшего доверия – Сол это чувствовал. Со своей стороны он тоже был рад, что не придется принимать девушку в своем неуютном и далеком от чистоты местном жилище.

– Я попросил на десерт один кусочек пирога и одну порцию мороженого, – сказал Сол, нарушая немного затянувшееся молчание, и разливая в бокалы вино из заранее откупоренной бутылки. – Ты что будешь?

– Пирог, пожалуй. Я вот только не знаю, съем ли я целую отбивную. Выглядит великовато.

– Есть тост?

– Да ладно тебе, тосты еще тут произносить. Ты с Терренсом или с Райзами произносил тосты? – улыбнулась Наоми, и Сол понял, что она старается либо нивелировать все моменты, намекающие на исключительность этого вечера, либо старается спровоцировать именно его на признание этого вечера исключительным.

– Тогда за тебя, – сказал Сол и сделал глоток.

– Спасибо, – ответила Наоми и последовала его примеру. – Нормальное, да?

– Да, ничего вроде.

– Я бы три попросила.

– Я тоже думал о трех, – засмеялся Сол. – Просто если уберем две, точно еще захочется.

– Ты вином часто напивался?

– Бывало. Помню, лет пять назад, на пике своей карьеры, у меня было три свободных дня в Будапеште, и вместо того, чтобы погулять по одному из самых живописных городов Европы, я купил себе бочонок вина в двадцать пять литров, и приговорил его за три дня и три ночи.

– Ты шутишь? – Наоми округлила глаза и остановила вилку у рта.

– Нет, – улыбнулся Сол.

– Двадцать пять литров за трое суток – это вообще как?

– Понятия не имею, честное слово. Но оно лилось как вода, и никогда после я столько не выпивал. Это был единичный случай, который навсегда вошел в мою личную историю.

– У тебя же печень могла отказать.

– Может быть. Но в то время у меня был крепкий и стабильный моральный фон. Я не был так морально отягощен, и все мои проблемы, в принципе, меркли по сравнению с уверенностью в себе, в своем будущем. Потому и вино лилось. Но вот концерт во Франкфурте после выхода из этого маленького запоя я помню очень хорошо.

– Почему ты так скромен? – спросила Наоми после того, как Сол замолчал.

– Разве?

– Да. Когда речь заходит о твоих успехах, у меня такое ощущение, что тебе неприятно о них говорить. Может быть, это и не скромность вовсе?

– Наверное, нет, – ответил Сол и взял паузу, чтобы прожевать порцию пасты.

– Будапешт, Франкфурт, двадцать пять литров вина – мне просто дико это слышать, в хорошем смысле, потому что я даже близко не была рядом с таким успехом.

– Просто… все изменилось, и я уже совсем не тот, кем был в ту пору. И если в ту пору я был одним из самых перспективных пианистов своего поколения, и если тогда у меня не было недостатка в гастролях, и все это едва после выпуска из консерватории, то сейчас я уже на задворках, и на плаву меня держат только отзвуки тех успехов. Но скоро и они стихнут, и тогда место мне в каком-то заурядном оркестре или вовсе в музыкальной школе.

– Как это все случилось?

– Как-то странно, – Сол перестал есть, отложил вилку и откинулся на спинку кресла.

Вопрос девушки вызвал в его памяти волну приятных воспоминаний о своем пути, а Сол уже давно не испытывал приятных воспоминаний о своем прошлом. Он сосредоточил взгляд на вечерних сумерках, пробивавшихся сквозь тонкую синюю занавеску на окне, и в какой-то общей картине вспомнил свои юношеские годы, наполненные музыкой, страстью мечтаний и их будущих свершений, постоянной усталостью от тренировок и дисциплины. Такой приятной усталостью, без которой, наверное, не бывает полноценной жизни.

– Сначала было тяжело, – вновь заговорил Сол с непроизвольной улыбкой на лице. – Потом первые плоды, уважение, пророчества блестящего будущего, бесконечная мотивация и вера в себя. Какая-то пугающая работоспособность… по крайней мере, сейчас она мне кажется пугающей, – засмеялся Сол и вновь посмотрев на девушку, увидел, что она тоже откинулась на спинку кресла и смотрит на него с грустной улыбкой. – Ну, а потом этот конкурс молодых талантов в лондонском Альберт-холле, на последнем курсе консерватории, и несмолкаемые аплодисменты от лучших пианистов современности, от членов королевской семьи. Господи, я ли это был?

– Ты занял там первое место?

– Да. Эйн стал четвертым.

– Ты рано звезду поймал?

Сол пожал плечами.

– Не знаю, Наоми. Правда, не могу тебе сказать, когда произошел надлом. Если бы знал, то не был бы здесь. Три года между двадцатью тремя и двадцатью шестью, словно в дымке. И вроде бы все начиналось так хорошо, и не было видимых причин все испортить, но… все испортилось.

– Это не усталость?

– Нет. Разумеется, первое время я все списывал на усталость, но потом этот самообман перестал помогать. И… – Сол горько засмеялся и покачал головой. – Если бы я хотя бы точно знал, что мне все это не нужно, то всем моим проблемам пришел бы конец, но, черт возьми, я этого не знаю. Я не знаю, хочу я быть музыкантом или нет? Не знаю – музыкант я или нет?

Сол взял бокал и выпил его до дна.

– Я выгляжу жалко?

Наоми отрицательно покачала головой и тоже немного выпила.

– Нет. Искренность чувств никогда не выглядит жалкой.

– Это хорошо. Я не хочу, чтобы ты жалела меня.

– А чтобы гордилась?