Без суда

– Сантехник?

– Я вообще удивился, что ты это терпишь, – не обратил внимания на вопрос Терренс. – Осадил его, и правильно сделал.

– Спасибо, Терри, – улыбнулся Сол. – Но все же стоит просчитывать варианты. Мне кажется, в моем рассказе они услышали что-то личное.

– Черт возьми, его почему-то не волновало, что он своими вопросами может задеть что-то личное в тебе. А ты просто рассказал ему то, что он хотел знать.

– Я соврал, Терри, – улыбнулся Сол.

– Да ладно? – Терренс выглядел расстроенным.

– Во всяком случае, отчасти.

– То есть девушка в очках, в блузке с пуговицами…

– Не думай об этом.

– Но гнильца ведь одна у всех?

– С этим не поспоришь, – покачал головой Сол, и добавил спустя полминуты раздумий: – А ты знаешь, кто действительно сумеет сделать просто сумасшедший минет, которого мы не видели ни в одной порнухе?

– Кто?

– Эшли.

Терренс медленно покачал головой.

– Мне тоже так показалось.

Оба медленно улыбнулись и засмеялись тихим циничным смехом, как смеются над тем, над чем, вроде бы, смеяться не следует.

* * *

Пятый день. Пятый сеанс и вот уже Сол понимал, что не напрасно принял решение проверить эффективность методов доктора Майера на себе. Наконец он почувствовал, что на некоторые вопросы, которые ранее казались ему неразрешимым, ответы все же есть. И пусть эти ответы он найдет не сегодня и не завтра, само мысленное ощущение их присутствия, уже вселяло в него уверенность. А к чувству уверенности добавлялось еще и немного волнующее ожидание вечера с Наоми, хоть Сол и старался себя ограничить в каком-либо волнении относительно этого события. Но чем больше он старался это сделать, тем сильнее чувствовал вдохновение от предстоящей встречи с этим человеком и надежды узнать этого человека чуть ближе. Именно человеком, а не девушкой Сол называл Наоми про себя, и даже не понимал, почему так поступает, как и не понимал всего остального, что она заставляет его чувствовать. Сол понимал, что Наоми его привлекает, но как-то по-новому, как Сола еще не привлекала ни одна девушка. Он понимал, что ему доставляет огромное удовольствие наблюдать за ней, и что в эти моменты его съедает жажда прикосновений к ее телу, и что жажда эта если и носит сексуальный характер, то это характер такого секса, о котором Сол был совсем неосведомлен. А еще он понимал, что больше всего на свете не хочет обмануть эту девушку и доставить ей хоть какое-то огорчение, но ничего не мог поделать с тем, что на такой риск он уже пошел и назад свернуть просто не сможет.

Сегодня был ее одиннадцатый день. Оставалось еще семь. Там, на причале, она говорила, что чувствует прогресс, но что-то было не так. В свой пятый день Сол чувствовал себя совершенно другим человеком, хоть и допускал, что возможно это кратковременное чувство восторга. Но, тем не менее, ему впервые вовсе не хотелось сидеть в стенах своего флигеля и тихо ненавидеть и презирать всех вокруг себя. Попадись ему сейчас Терренс, он бы обязательно с ним поговорил, пошутил, посмеялся и предложил бы выпить вечером пива, если бы этот вечер уже не был занят. Может быть, завтра? Встретил бы он Филиппа, или Филиппа и Эшли (почему-то он не допустил мысли, что может встретить Эшли одну) обязательно бы извинился за свою вчерашнюю бестактность и попытался бы начать знакомство заново. Ему действительно сейчас хотелось жить в общем мире, а не в своем затхлом и забытом мирке, куда уже давно не поступал свежий воздух. Ему хотелось дышать общим воздухом, смотреть в небо вместе с миллионами других глаз, и говорить на языке души, понятном всему человечеству.

В Наоми этого заметно не было. Зато был заметен страх. И говорила она о страхе так, словно он был делом ее жизни, и Сол обратил на это внимание только сейчас. Все пациенты Майера боролись со своими страхами, но битва, в которой сражалась Наоми, казалась Солу самой жаркой. За одиннадцать дней ее страх не ослабел, не выпустил ее из своих когтей, не позволил покинуть ее затхлый и темный мирок. Возможно, она верила в свое исцеление, возможно, цеплялась за каждый отголосок этого исцеления, который слышался в ее сознании, но почему-то ему казалось, что Наоми далека от того, что должно было быть с ней у Майера на одиннадцатый день. И неприятнее всего Солу была назойливая мысль, что и он всего лишь отголосок, возможно, даже самый громкий, но, тем не менее, все-таки никак ни шаг вперед в ее жизни.

«Так, а что дальше?» – вдруг прозвучал в его голове вопрос. Сол прекрасно понимал, что мужская неопределенность – штука, крайне раздражающая женщин, способная даже перечеркнуть все первичные симпатии. И понимал, что у него осталось семь дней, даже меньше, чтобы покончить с этой неопределенностью и понять, чего он хочет от Наоми. Нет, не любви – это точно. Секса? Возможно. Но точно не любви, потому что с ней в жизни Сола все уже было решено и заклеймено печатью времени. А еще он знал, что те чувства, которые он испытывает рядом с Наоми, все-таки ему знакомы. Когда-то давно (вот только когда?) он уже переживал нечто подобное. Думая о Наоми, он чувствовал, как что-то шуршит в пыли его воспоминаний, как что-то просится на поверхность, натыкаясь на преграду всего знакомого и объяснимого.

Сол не спеша прогуливался по комнатам первого этажа особняка Майера, и понимал, что не заблудиться и понять свое местоположение ему помогают только окна, которые были далеко не во всех этих комнатах. По сути, единственным по-настоящему большим залом в доме была главная гостиная, где постояльцам подавали завтрак, обед и ужин. Но при выходе из гостиной начинался целый лабиринт различных помещений средней величины, свойственный постройкам викторианского стиля. Находясь в этом лабиринте, было трудно представить, как все это выглядело при планировке, и была ли вообще эта планировка, или дом строился на чистом вдохновении. Многие помещения были неправильной формы, с многоярусными потолками и полами. Из одной комнаты можно было попасть, например, в две смежных, причем в одну нужно было спуститься на несколько ступенек, а в другую, наоборот, подняться. Большинство из этих помещений представляли собой однотипные комнаты отдыха, убранные в классическом стиле, и преимущественно в красно-коричневых тонах. Основными предметами интерьера в них выступали наборы мягкой мебели, книжные шкафы, мягкие ковры на деревянных полах и причудливой формы люстры и светильники, в основном настенные. В тех комнатах, в которых не было окон, часто попадался камин, и именно они симпатизировали Солу более остальных, хотя камин в его флигеле немного раздражал его своей ненадобностью в летнюю пору. Иногда попадались карточные столы, а оказавшись в маленьком трапециевидном зале с низким потолком, Сол обнаружил и стол для бильярда. Кроме того, в этом зале его внимание привлекли два книжных шкафа, заполненные книгами в кожаных переплетах, примерно одного размера, на корешках которых не было никаких опознавательных знаков. Достав одну из них, под красивым переплетом Сол обнаружил пожелтевшие рукописные листы, полистав которые он понял, что перед ним то ли оригинал некой научной работы, то ли что-то вроде дневника наблюдений за небесными светилами. Сол поставил книгу на место и просмотрел еще две. Обе представляли собой нечто подобное, и обе также были исписаны вручную, только уже совсем другими почерками. Одна из книг, как понял Сол, была чем-то вроде сборников неотправленных писем некой пылкой женщины к своему возлюбленному, вторая и вовсе была на французском языке. Сол немного удивился такому собранию сочинений, которое, во-первых, должно было стоить немалых денег, а во-вторых, хранилось не в закрытой библиотеке или кабинете хозяина дома, а так запросто в обычной комнатке, из которой любой желающий, мог присвоить любую из этих книг.

Вообще книги попадались практически во всех этих помещениях, но помимо маленькой библиотеки с бильярдом, Солу попался и большой зал с двумя окнами с видом на озеро, служивший библиотекой для любителей художественной литературы. Здесь было около тридцати книжных шкафов выставленных вдоль трех стен: вдоль одной стены шкафы были заполненными классическими сочинениями, вдоль второй – научно-фантастическими романами, ну а третья секция была отдана под любовные истории и детективы.

Только теперь Сол задумался, не зря ли он поселился в отдаленном флигеле, и представил, насколько загадочным и интересным мог бы быть ночной вояж по этим закоулкам со свечой в руках. Многими из увиденных им помещений не пользовались вовсе (просто потому, что некому было пользоваться), и хоть во всем доме поддерживалась чистота, частенько Сол натыкался на полосы пыли. Также Сол обратил внимание на обилие портретов, и полное отсутствие пейзажей или сюжетных картин. Портреты же, которых Сол уже увидел не менее сорока, представляли зрителю вовсе не генеалогическое древо семьи доктора Майера, как это обычно бывает в подобных домах, а видных деятелей науки и искусства. Половину изображенных личностей он узнал (здесь были и Моцарт, и Диккенс, и Эйнштейн, и многие другие), а тех, кого не узнал, окрестил влиятельными людьми в мире психотерапии.

Из библиотеки Сол прошел в светлую гостиную, которую называли малой, и которая была самым обжитым помещением после большой гостиной и спален, располагавшихся главным образом на втором этаже. Эта малая гостиная, предназначенная по умолчанию для вечерних посиделок после ужина, находилась в правом крыле здания, к которому примыкали уже достроенные позднее хозяйственные постройки. Сол знал, что боковая дверь этой гостиной ведет в небольшой коридор с двумя окнами с каждой стороны, который соединял жилой комплекс с хозяйственным, и знал, что за этим коридором начинаются владения Маттео.

Этот мрачный пожилой мужчина поначалу ничем не заинтересовал Сола, но после позавчерашнего разговора с Наоми он решил понаблюдать за ним внимательнее. Сделать это было сложно, поскольку Маттео в здешних краях был абсолютным чемпионом по нелюдимости, оставляя далеко позади даже Наоми. Высокий, сутулый и худощавый, с редкими седыми волосами и черными как смоль глазами, с морщинистым лицом, орлиным носом и длинными руками, в которых чувствовалась немалая физическая сила – он идеально подходил на роль главного злодея, если бы все происходящее в усадьбе было сюжетом для голливудского фильма ужасов. Целый день, от рассвета и до заката он был чем-то занят – что-то чинил, строил или облагораживал, ухаживал за животными или подстригал траву и живые изгороди. Вот только Солу теперь хотелось думать, что вовсе не от фанатичной работоспособности проистекала эта активность. Хотелось думать, что человек, который побывал в психиатрической больнице, и который, наконец, нашел успокоение в заведении Фридриха Майера, так и не смог сбросить какой-то страшный груз. И бесконечный труд – это не что иное, как способ ослабить давление этого груза.

Вчера, с просьбой о кресле-качалке, Сол нашел Маттео у входа в его мастерскую. Мужчина не показался ему грубым или злобным, напуганным или раздраженным. Он показался Солу просто уставшим. Он вежливо поздоровался, и поспешил выполнить просьбу Сола, при этом, правда, не прибегая к ненужным фразам приличия, и ограничившись только фактами. Тем не менее, Сол успел заметить, что ему очень некомфортно смотреть в глаза Маттео, в которых на фоне усталости сиял какой-то странный холодный огонек чего-то… действительно маниакального. Уходя со своим креслом, он обернулся и увидел, как этот рано состарившийся мужчина продолжает смотреть ему вслед, и какая-то нехорошая мысль пронеслась у Сола в голове, не имевшая четкой формы и больше похожая на предчувствие.

В этот раз Сол поначалу не намеревался набиваться в компанию к Маттео, и через малую гостиную вышел на задний двор усадьбы. Тем не менее, Маттео тут же попался ему на глаза. Он был занят на небольшом скотном дворе, который находился в самом конце усадебных построек, примыкавших к дому, и служил жилищем для нескольких десятков кур, трех или четырех коз, обитавших там под охраной двух немецких овчарок. Сол закурил и подумал, о чем все-таки можно заговорить с этим человеком, который явно не расположен к общению с людьми, но расположен к общению с собаками, одна из которых норовила лизнуть ему лицо, пока он насыпал ей порцию пищи.

Решив не заострять внимания на тонкостях характера Маттео, Сол посчитал верным заговорить с ним как с человеком, о котором ему совершено ничего неизвестно, и которого он видит как бы в первый раз. Минут пятнадцать Маттео возился с животными, не замечая Сола, после чего вышел за ограду, нагруженный опустевшими посудинами, и двинулся в сторону входа в помещение, по всей видимости, служившего чем-то вроде кухни для животных. Дождавшись, когда Маттео скроется за синей деревянной дверью, Сол прошел следом и постучал.

– Добрый день, Маттео, – поздоровался Сол, когда тот открыл незапертую дверь и посмотрел на непрошеного гостя с удивлением и недоверием.

– Здравствуйте, господин Кеин. Чем могу помочь? Что-то не так с креслом?

– Нет-нет, все в порядке с креслом, не волнуйтесь. Просто я немного обживаюсь и знакомлюсь с особенностями местного быта.

Такой ответ, казалось, нисколько не удовлетворил Маттео, в напряженном взгляде и выражении лица которого Сол прочитал оттенок нетерпения. Словно Маттео куда больше удовлетворил бы ответ о сломанном кресле, чем намек на пустую болтовню и трату времени.

– Здесь я готовлю еду нашим животным, – как бы упреждая вопрос Сола, прокомментировал Маттео.

– Можно взглянуть?

– Не думаю, что это окажется для вас интересным, господин Кеин.

– Да ладно вам! Я пять дней потратил на акклиматизацию, и только сегодня во всей полноте впервые ощутил всю прелесть усадьбы. И кто как не вы сможет рассказать мне о ней что-нибудь интересное, – без ложного воодушевления, но, все же стараясь выглядеть заинтересованным, ответил Сол.

– Если вы хотите узнать историю дома, вам стоит поговорить с Луизой, господин Кеин, – прохладно ответил Маттео, по-прежнему стоя в дверном проеме.

– Почему же? Она живет здесь дольше вас?

– Нет. Просто она сильнее меня сведуща в этих вопросах. Живем мы здесь одинаковое количество времени.

– Как долго? – спросил Сол, не успев подумать о степени приличия такого вопроса.

– Около двадцати пяти лет, – ответил Маттео после недолгой паузы.

– Двадцать пять?!

Сол покачал головой, не зная, что еще сказать, хоть понимал, что говорить необходимо, так как молчание в данной ситуации было в пользу Маттео, который мог просто сослаться на занятость.

– Вы можете найти ее сейчас в гостиной, как мне кажется, – подтверждая догадку Сола, Маттео сделал шаг назад и подтолкнул вперед дверь.

– Успею, – ответил Сол, и нагло шагнув вперед, заглянул через плечо Маттео. – Ничего себе, – добавил он, заметив идеальный порядок, никак не соответствовавший сараю. – На кухне ресторанов порой не так чисто, как здесь у вас.

Такой комплимент нисколько не расположил Маттео, на хмуром лице которого отразилась досада, словно он понял, что просто так не отделается, и придется некоторое время потерпеть нежелательную компанию.

– Знаете, однажды в Париже я стал свидетелем очень неприятной сцены. Я завтракал в ресторане и на моих глазах в ресторан этот зашел местный работник, и он то ли не заметил меня, то ли не принял в расчет. В общем, он подозвал официантку, сунул ей в руки коробочку по типу зубной пасты и попросил отнести это на кухню. Вот только я успел заметить, что коробочка эта была средством от тараканов.

– И вы не подумали, что, скорее всего, это была мера предосторожности, а сразу сделали вывод, что тамошняя кухня кишит тараканами? – спросил Маттео, когда Сол замолчал в ожидании реакции.

Выдержав еще одну паузу, Сол глуповато улыбнулся и покачал головой.