И бутыль мутноватую огненного первача.
Только вышла из горницы, якобы из уваженья,
А на деле чтоб скрыть торжествующий пламень в очах.
XXIX
Приподняв занавеску, украдкой она посмотрела:
На столе только кости.
И тихо мерцает свеча.
На диване лежит утомленное грузное тело
И отброшена в угол пустая бутыль первача.
XXX
И ее ворожба претворилась в неслыханном чуде,
Будто тут же глотнула живой чудотворной воды:
Вновь девичий румянец и рвут платье острые груди,
Словно дочь ее смотрит сквозь черный удушливый дым.
XXXI
Входит в горницу, отягощенная грузом неженским.
Руки действуют слаженно, словно не две, а одна.
Силою снова полны, без движений поспешных и резких,
Будто нет никого во всем мире —
лишь он и она.
XXXII
Сталью тонкой стянула колени ему и запястья,
Алюминия крест, где все писано наоборот,
Протолкнула ему в заскорузлые жирные пальцы
И свинцом залепила губастый трясущийся рот.
XXXIII
Как ужаленный, старый цыган со своей половины
Прибежал, слыша выстрел ружейный, а следом – второй.
Что он видит?
Жена или дочь рядом сыном,
Неживые.
Тогда он поник своей белоснежной главой.
XXXIV
До сих пор эта тайна жива и никем не раскрыта.
И судачат цыгане, собравшись на сход каждый год:
Милосерден Господь —
Он вернул старику его сына.
А жена или дочь – обе бабы.
Пусть плачется черт!
2019
Мгновение
Сказал чудила с пламенем в очах,
Что Страшный Суд никак не разразится,
То есть, приходит тихо, невзначай,
Как зреет плод или растет горчица.
Но как нам быть с физическим скачком,
Когда в кувшин преобразится глина,
Когда события растут, как снежный ком,
Чтоб вниз с горы обрушиться лавиной?
И как нам быть, что уйму долгих лет
Когда Он, Триедин, во мраке искру высек,
Сказав устало:
– Вот, да будет свет! —
И свет стал быть, или пресуществился.
За систолу, как грянет Страшный Суд,
Людские вины вспучатся заранее,
Настанет миг предательств, миг Иуд,
Лобзать устал которых Назарянин.
Тогда умрут напольные часы,
И сердце вдруг собьется на полтона,
Все, как всегда.
И только воют псы,
Почуяв серный дух Армагеддона.
Январь.
Delirium Cordi[1 - Delirium Cordi – безумие сердца, сердечное безумие (лат.)]
Любови Николаевне Н.
Вот октябрь. И сепия ненавязчиво сменяет пленэр сентября,
Избавляя от черновиков грехопаденья весь город.
В такие минуты особенно остро не хватает тебя.
И что-то мне говорит: беловик будет написан нескоро.
У «нескоро» есть старший двоюродный брат – «никогда».
У обоих – прапрадед косматый по имени Вечность.
Загадай что-нибудь на меня. Что-нибудь на меня загадай.
Зеркала, как положено, а между ними – две слезливые свечки.
С серебристым отливом мне вгрызается в сердце змея.
Только чудится мне, что меня не сегодня убили.
Кто-то рыжий, высокий, заразительно громко смеясь,
Повернет за спиной у меня незаметный рубильник.
Всю дорогу в окне совершает прыжки и кульбиты луна.
В этом поезде вход, но один.