Собака Баскервилей. Перевод Алексея Козлова

Сказав это, Холмс на время замолк и стал беззвучно мерить шагами комнату, вышагивая из угла в угол, пока наконец не остановился у окна. Его последние слова были произнесены с таким пафосом, что я чуть было не поперхнулся от смеха.

– Послушайте, Холмс, из чего у человека проистекает такая лютая убеждённость в его правоте?

– Из улицы! У наших ворот уже несколько минут скулит собака, которая привела хозяина к нашим воротам на приём! Не мечитесь, как сомнамбула в океане, Ватсон! Я не позволю вам улизнуть из этой мышеловки! Вы – коллеги с нашим гостем, вам легче поэтому будет найти с ним общий язык на ваши любимые паталогоанатомические темы, и посему ваше общество будет здесь не лишне! Ба-ба-ба! Ватсон! Роковой миг настал! Вот уже слышны шаги судьбы по коридору, Командор поднимается по лестнице, шаги всё ближе, они уже готовы вторгнуться в нашу жизнь, и никто пока не занет, что несут нам эти шаги – добро или зло! Итак, что нужно светилу медицины доктору Мортимеру от начинающего сыщика Шерлока Холмса? Войдите! Прошу вас!

Внешность гостя поразила меня. Я надеялся увидеть типичного представителя обширного клана сельских лекарей. А доктор Мортимер оказался очень высоким, почти высохшим человеком с торчащим далеко вперёд длинным носом, который сидел точно клюв грифа иежду маленькими, серыми, близко сидящими глазами, которые озорно блестели, под защитой очков в дорогой золотой оправе. Одежда его, по обыкновению людей его профессии, была изрядно неряшлива, пиджак производил впечатление, что его носили уже не одно столетие, а брюки у щиколоток завершались весьма живописной бахромой. Несмотря на то, что посетитель был явно молод, он сильно сутулился и вперяясь во что-либо взглядом, странным образом, как черепахаиз-под панциря, вытягивал шею. Первыми объектами его любопытства, само собой разумеется, оказались мы с Холмсом. Едва перейдя порог, посетитель сразу заметил свою трость в руках Холмса и радостно бросился к ней.

– Фу! Что за удача! А я уже было совсем запутался, где её забыл – у вас, или в пароходной компании! Потерять такое! Это было бы ужасно!

– Это подарок?

– Да, сир!

– Лечебница Чаринг-Кросс, если не ошибаюсь?

– Да, это подарок от моих друзей из этой лечебницы ко дню моей свадьбы!

– Вах-вах! Какая скверная штука! – закачал головой Холмс.

– Что вы имеете в виду? Что тут скверного? – удивился Мортимер, захлопав глазами.

– То, что вы сами нарушили логику ваших умозаключений! Итак, подарок был к вашей свадьбе?

– Да, сир! Только я женился, как мне пришлось оставить лечебницу, а вместе с этим забыть о всех надеждах на должность консультанта. Семья как-никак требует собственного жилья.

– Как ни странно, мы не очень-то сильно ошибались в своих прогнозах! А теперь, доктор Мортимер…

– Ну что вы! К сожалению вы имеете дело не с доктором! Увы, я лишь рядовой член королевского хирургического общества!

– И вы, смею предположить, человек с сугубо научным складом мысли?

– Опять-таки к сожалению, мистер Холмс, я имею весьма косвенное отношение к научной деятельности, и образно говоря, лишь брожу по берегу реки, изредка сбирая и рассматривая найденные ракушки, изучаю мелкие артефакты на краю великого океана научного знания. Позвольте спросить… как я понимаю, я веду беседу сейчас с многоуважаемым митером Холмсом, а не с…

– Доктор Ватсон напротив вас, прошу любить и жаловать!

– Весьма рад знакомству, сир! Весьма рад! Во всех известных мне публикациях имя вашего друга всегда стоит рядом с вашим именем! Не скрою, мистер Холмс, ваша персона более чем интересует меня! Представляя вас, я никак не мог ожидать, что у вас окажется такой интересный, сильно удлинённый, такой уникальный череп и столь развитые надбровные дуги! Можно мне, как специалисту по анатомии, ощупать ваш теменной шов? Любой антропологический музей мог бы поистине гордиться слепком такого изумительного черепа, по крайней мере до тех времён, когда на вернисаж не поступил бы его оригинал! Не сочтите за пустой комплимент, но это правда – любой знаток восхитился бы таким совершенным черепом!

Холмс улыбнулся и очень дружески стал усаживать разговорчивого гостя в кресло.

– Как мне кажется, сэр, мы оба являемся большими энтузиастами и знатоками своих увлечений! – вежливо сказал сыщик, – Не так ли? Впрочем, судя по вашему указательному пальцу, крученые папиросы любимы вами больше всего! Хотите закурить? Прошу, не стесняйтесь, прошу вас!

Посетителю дважды можно было и не повторять. Он одним движением вытащил из кармана табак и листки бумаги, а потом с необычайной ловкостью мгновенно свернул папироску. Его длинные, музыкальные, нервно подрагивающие пальцы ловко мелькали перед глазами Холмса и издали напоминали липкие щупальца какого-то морского гада.

Холм ничего не говорил, хотя кинжальные, острые взгляды, которые он метал в лицо гостя, говорили о том несомненном интересе, который возбуждал в нём этот странный человек.

– Я надеюсь, сэр, – наконец нарушил он молчание, – что вашими двумя визитами я обязан не только вашему интересу к форме моего черепа, но и какими-то более существенными причинами?

– Нет, сэр, разумеется, это не так! – загорячился посетитель, – Правда, форма вашего черепа – это приятный бонус к моим пристрастиям, но возможность посетить вас вызвана совсем иными причинами, поверьте мне, мистер Холмс! Я, увы, не гений практицизма, это не моя самая сильная сторона, а меж тем, предо мной во весь рост вдруг встала одна слишком сложная для меня, слишком серьёзная и не простая проблема! Зная, что вы второй по величине европейский эксперт по…

– Изумительно! Изумительно! А, позвольте, можно удостовериться, кто же на этом Олимпе занимает первое место? – раздражённо, но с деланным смехом отреагировал Холмс.

– Ну, что ж… Известный вам господин Бертильон пользуется, как вы знаете, репутацией человека, облечённого большим авторитетом и очень популярен среди учёной братии…

– В этом случае вы могли бы заинтересовать его своей проблемой возможно больше, чем меня!

– Я сказал всего лишь о его популярности среди людей научного склада мысли, однако, ясно, что как практик, вы на целую голову выше его, это признано во всём мире! Кажется, я чуть не обидел вас! Это не входило в мои намеренья! Я ляпнул что-то лишнее?

– Так, чуть-чуть! – вяло повернул голову Холмс, – Итак, мистер Мортимер, время долгих преамбул кануло в лету! Полагаю, что склад вашего характера, и ваша несомненая серьёзность обратит ваше внимание на цель вашего визита, и сейчас же, без дальнейших экивоков, вы изложите мне суть вашей проблемы, так, чтобы я понял, чем я могу вам помочь!

Глава II. Проклятье клана Баскервилей

– Хорошо! Приступим! Сейчас у меня за пазухой лежит одна рукопись, которая, надеюсь, вас несомненно заинтересует! – сказал доктор Мортимер.

– Это было заметно, едва вы здесь появились! Причём, я сразу понял, что там лежит отнюдь не револьвер! – засмеялся Холмс.

– Эта рукопись едва ли не древнее библии! Шутка!

– Если это так, тогда библию написали в начале восемнадцатого века. Приятно быть почти ровесником праотцев!

– Вы меня почти поймали на слове! Откуда вам известно про восемнадцатый век?

– Ведя этот разговор, вы не смогли скрыть край своей рукописи, он торчит из вашего кармана не менее чем на два дюйма. Я был бы скверным экспертом, если бы не смог по внешнему виду установить дату создания документа с точностью до одного-двух десятилетий. Вам случайно не приходилось читать моё небольшое исследовательское эссе по этому поводу? Итак, я датирую вашу рукопись примерно тысяча семьсот тридцатым годом.

– Говоря точнее, это тысяча семьсот сорок второй год!

С этим уточнением, несказав больше не слова, доктор Мортимер вытащил из кармана пиджака кучу бумажек и продолжил:

– Итак, точная дата – тысяча семьсот сорок второй год! Фамильная реликвия нашей семьи была передана мне на хранение сэром Чарльзом Баскервилем, чья трагическая смерть три месяца назад так взбудоражила весь Девоншир. Я был не только лечащим врачом сэра Чарльза, но и попутно его ближайшим другом. Он был человек очень властный, прагматичный, более, чем умный и совершенно не летающий в облаках фантазёт типа вашего покорного слуги. Прочитав это, вы, сударь, поймёте, что он относился к этому делу очень серьёзно и по всей видимости был готов к тому концу, к которому готовило его Провидение.

Холмс вытянул руку, взял рукопись, и раскрыл её на коленях.

– Ватсон, обратите внимание на написание буквы «д». Характер написания её помог мне установить дату написания рукописи!

Взглянув через плечо Холмса, я увидел кучу пожелтевших листков с какими-то полузатёртыми письменами. По верху страницы значилось: «Баскервилль-Холл», а чуть ниже размашистой цифирью было написано: «1742»

– Это по-видимому запись чего-то!

– Вы угадали, это запись предания, имеющего хождение в роду Баскервилей.

– Простите, но мне показалось, что вы в первую очередь хотели испросить совета по какому-то практическому и не слишком отдалённому от нас по времени поводу?

– Да, тема животрепещущая, касающаяся именно сегодняшнего дня! Дело не терпит отлагательств, и времени на решение его не больше суток! Эта рукопись очень короткая, и несмотря на дату, имеет прямое отношение к сегодняшнему дню. Позвольте, я начну читать!

С видом абсолютной покорности судьбе Холмс свёл кончики пальцев, обречённо откинулся в кресле и закрыл глаза. Доктор Мортимер положил рукопись поближе к свету и довольно громким скрежещущим голосом принялся зачитывать весьма любопытную сагу давно минувших времён.

«Есть множество свидетельств явления собаки Баскервилей, однако, являяясь прямым наследником Хьюго Баскервиля и имея самые обширные свидетельства о сей собаке, которые оставил мне мой отец, который почерпнул многое от своего деда, я положил за благо описать сию прискорбную историю, ничуть не усомнившись в её истинности.

Дети мои, единственное моё желание заключается в том, что бы вы уверовали, что самый высший суд и самый высший судия, готовый карать нас за прегрешения наши, всевластен в то же время проявить и высшее милосердие, и оставить их в живых, отпустить на все четыре стороны, полагая, что нет в мире такого ужасного преступления, которое невозможны было бы искупить молитвой, постом и покаянием. Итак, предадим же полному забвению греховные плоды страшных прошлых веков, дабы снова они не вырывались наружу и не выпустили на свободу тёмные ядовитые облака наших страстей, которые доставили нашему роду столько горя и бед.