Затеряный Мир. Перевод Алексея Козлова

Пришлось мне попотеть порядком, но в итоге получилось нечто, как мне казалось, вполне удобоваримое. Гордясь своей эпистолярной новинкой, я не без пиетета прочитал текст моему личному цензору:

«Дорогой Профессор Челленджер,» – гласила бумага, – Пребывая в статусе скромного естествоиспытателя Природы, я, как ваш скромный ученик, с интересом следящий за Вашими гипотезами, выссказанными по поводу серьёзных противоречий между фундаментальными основами теорий Дарвина и Вейсмана и имея возможность ознакомиться с Вашими ранними…

– Да вы просто какой-то инфернальный лгун! – промурлыкал Taрп Генри.

– «…выступлениями, в частности, вашей блестящей речью на Венском Конгрессе, считаю всё это величайшим и несравненным вкладом в мировую науку! Ваш доклад на конгрессе, с его незыблемой и железной логикой, мысли, изложенные в нём – всё это даёт полную, всеобъемлющую картину великих достижений современной науки. Между тем там есть одно место, вызвавшее мои вопросы. В частности вот этот параграф: «Я категорически отрицаю верность лживого с точки зрения академической науки утверждения, что любой обособленный живой организм – есть некий микрокосм, строение которого обусловлено историческими процессами в течение чрезвычайно длительных этапов истории, с постепенными изменениями в рамках многих поколений». Осмелюсь высказать вам моё мелкое критическое замечание и вопросить Вас, не собираетесь ли вы, Профессор, сообразуясь с новейшими данными, несколько пересмотреть свою точку зрения и внести необходимые поправки в свою теорию? Не считаете ли вы это некоторой натяжкой? Не откажетесь ли Вы, уважаемый Профессор в моей нижайшей просьбе иметь у Вас личную аудиенцию, с тем, чтобы прояснить некоторые научные вопросы, которые можно решить только в личном контакте? Если Вы не против, мой визит будет осуществлён послезавтра, в одиннадцать утра. Ваш верный покорный слуга,

Всецело уважающий Вас Эдуард. Д. Мэлоун.

– Ну и как вам? – спросил я триумфально.

– Ну, если ваша честь не вопиёт…

– Я держу её на голодном пайке!

– А дальше вы чем займётесь?

– Полечу к профессору на встречу! Мне бы только прорваться к нему в кабинет, а там я уж разберусь, что к чему. Я готов на всё! Даже на то, чтобы покаяться перед ним! Он не так прост, но если в нём есть живая жилка, он поймёт меня! Мне и не таким удавалось угодить!

– Удавалось угодить? Он вам так угодит чем-нибудь тяжёленьким, что можете и не очухаться. У вас есть бронежилет, средневековая кольчуга или на худой конец костюм для американского футбола? Хорошо! Тогда у меня отлегло от сердца, и я не стану оплакивать вас заранее! Судя по тому, как тут работает почта, ответ будет ждать вас в среду. Ну, если он вообще соизволит вам ответить!

Это дикий, всепожирающий хищник – предмет всеобщей ненависти и презрения. Студентов стращают им постоянно, и они всё время потешаются над Профессором. А что касается вас, лучше бы вы не не знали ни его самого, ни его имени!

Глава III

Совершенно невообразимый тип!

Феерическим ожиданиям моего друга не суждено было сбыться. Когда в среду я зашёл к нему, меня ожидало послание с Кенсингтонским штемпелем. Адрес, нацарапанный будто куриной клешнёй, был поразительно схож с куском погнутой колючей проволоки. Привожу содержание этого письма:

«Энмор-Парк, Кенсингтон.

СЭР, – Я получил ваше письмо, в котором продемонстрирована поддержка моих идей, каковые, серьёзно говоря, совершенно не нуждаются в чьей-либо поддержке! Должен Вам заметить, что в начале вашей эпистолы, Вы блеснули словом «Гипотеза», даже не удосужившись осознать, насколько это слово, использованное в вашем конкретном контексте, оскорбительно для меня! Однако дальнейшее ознакомление с Вашим посланием убедило меня в том, что я имею дело с человеком с приличными намерениями, но бестактным до наивности и глупым до невежества. Посему я не обижаюсь на Вашу природную бестактность! Далее в Вашем послании приводится вырванная из контекста цитата, смысл которой, по всей видимости, едва ли доходит до ваших тупых мозгов. Мне казалось, что такие простые постулаты могут быть недоступны только неразумию тлей, микробов или муравьёв, или для ещё более диких и недоразвитых сущностей. Но вы опровергли моё заблуждение! Однако в силу того, что в Ваши заблуждения ещё не проник первый луч Солнца благотворного научного знания, я могу внести в это дело свою лепту и готов принять Вас в указанное Вами время, не считаясь с тем, что всякие пустые посещения и досужие посетители мне отвратительны! Далее, касаясь Ваших поправок к моим теориям, то они, да будет Вам теперь это известно, по моему зрелому рассуждению, совершенно неуместны, ибо я не имею плебейской привычки менять свои устоявшиеся взгляды и воззрения! Ежели Вы прибудете в положенное время, потрудитесь показать моему лакею конверт этого письма, зовут его Остин, и его главной миссией является обязаность ограждать мою персону от наглых, навязчивых мерзавцев и шакалов, именующих себя журналюгами.

Всегда Ваш Джордж Эдвард Челленджер».

Таким было это письмо, которое я громко зачитал в кабинете Тарпа Генри. Он появился в своём кабинете гораздо раньше положенного времени именно из-за интереса к содержанию этого письма. Ему было просто любопытно, чем окончится моя смелая до безрассудства попытка. Прослушав всё, Тарп ограничился кратким резюме: «Есть новое кровоостанавливающее лекарство – кутикура! Существует множество людей, которые полагают кутикуру более эффективной, чем арника!»

Юмор некоторых особей воистину уникален!

Не позднее десяти тридцати я получил это письмо, и к счастью кэбмен доставил меня к месту назначения своевременно. Передо мной возник солидный особняк с тяжёлыми колоннами и лепниной. В окнах висели тяжёлые дорогие шторы, и общее впечатления от этого домовладения было впечатлением о богатстве и несомненном материальном благополучии этого профессора.

За открывшейся дверью оказался сухопарый, смуглый до черноты мужчина неявного возраста, облачённый в смоляную матросскую куртку и тёмно-коричневые, кожаные гетры. Я узнал потом, что это был шофёр Челленджера, которому поневоле приходилось исполнять разные приватные поручения своего шефа. По моим сведениям рядом с ним не мог долго ужиться ни один лакей. Его холодные колющие светло-голубые глазки ощупали мне я головы до пят.

– Вам назначен визит? – спросил он.

– Да, назначен!

– Давайте письмо! Оно при вас?

Я полез за конвертом.

– Всё правильно!

Нет, этот не из тех, кто будет попусту тратить слова! Я пытался не отставать от него, когда он стремительно понёсся по коридору, и исчез, когда из дверей, вероятно столовой, навстречу мне стремительно вылетела женщина. Живые, чёрные глаза её, маленькая фигурка говорили, что это скорее француженка, чем британка.

– Минуточку! Минуточку! – сказала она тоном истинной леди, – Остин! Подождите-ка! Сэр! Пройдите! Сюда-сюда! Можно у вас осведомиться? Вы знакомы с моим мужем? Встречались раньше?

– Никак нет, мадам! Не имел чести! Мы не знакомы!

– Что ж… тогда позвольте заранее выразить вам своё сочувствие и высказать извинения за дальнейшее поведение этого совершенно невозможного человека! Да, совершенно невозможного! Предупреждён – значит вооружён! Заранее прошу извинить его будущие выходки! Ради бога, будьте снисходительны к большому ребёнку! И да храни вас господь!

– Ваше внимание, мадам, для меня бесценно!

– Слушайте внимательно! Если будет хоть малейшее свидетельство того, что он входит в ярость, сразу бегите сломя голову вон из комнаты! Старайтесь ни в чём ему не перечить! Уже очень многие поплатились за такую дерзость! Самое печальное заключается в том, что многие пострадавшие потом разносят о нас дурную славу, и огласка произошедшего ужасно отражается на состоянии наших дел! Вы случайно не собираетесь его спрашивать о поздке в Южную Америку?

Я ответил… С детства я не приучен лгать женщинам!

– Бог ты мой! Нет темы опаснее! Вам всё равно не удасться поверить ни одному его слову, даже если вы глупее ребёнка! Не удивляйтесь этому! Прошу вас только об одном, никогда не выказывайте публично своего недоверия или насмешки, в ответ вы получите припадок бешенства! Он начинает буйствовать практически без повода! Кивайте головой, соглашайтесь с ним, притворитесь, что сказанное им – чистая правда, и всё, дай бог, кончится благополучно! Вам не следует забывать, что он фанатически убеждён в своей правоте! Не сомневайтесь, он просто фанатик! При этом вы не отыщете во всём мире человека чеестнее его. Итак, вы выслушали инструкцию, теперь идите, если поймёте, ччто опасность слишком сильна, стало в самом деле опасно, звоните изо всех сил в колокольчик, и попытайтесь сдержать его до моего появления, я сразу прибегу и тогда у вас есть шанс уцелеть – я обычно справляюсь с этим бизоном в одиночку даже в самой чудовищной ситуации!

На этом оптимистическом напутствии леди завершила дозволенные речи и предала меня бронзовой статуе, в которую во время нашей беседы превратился и так не слишком разговорчивый и канонически скромный Остин.

Молчаливая бронзовая статуя повела меня дальше в глубь дома. Короткий стук в дверь, вопль разъярённого льва изнутри, и через мгновение я оказался в Колизее лицом к лицу с разъярённым профессором-ретиарием.

Он восседал на вращающемся кресле за бескрайним столом, заваленном горами книг, какими-то смятыми картами и бумажками. Едва я переступил порог, как кресло резко повернулось. При виде этого человека я поперхнулся. Хотя воображение и рисовало мне необычную и непредставимую личность, реальность превзошла все мои ожидания. Первым делом меня потрясли необъятные размеры тела профессора. Вторым потрясением была его величественная осанка. Такие величественные головы я видел только в Британском музее в размеле античных голов и торсов. Но даже там не было таких чудовищных голов. Осмелься я тогда схватить на вешалке его цилинд и напялить на себя, моя голова утонула бы в нём по самые плечи. Личина и борода патриарха науки сразу напомнила мне об ассирийских быках. Лицо слегка обрюзгшее, очень мясистое, квадратная бородища, чёрная, как смоль, пологом упавшая на грудь. Необычна была причёска, увенчанная длинной прядью, словно приклеенной к огромному, воистину сократовскому лбу. Под мохнатыми густыми бровями, в глубоких впадинах, своей жизнью жили его ясные, большие серо-голубые глаза. Он вперил в меня свой взор, полный властного и критического скептицизма. Передо мной высились его могучие, широченные плечи, грудь колесом и две огромные сильные конечности, обильно заросшие чёрной густой растительностью. Общую картину завершал подобный раскатам грома рыкающий, звероподобный бас. Если вам удалось ознакомиться с моим описанием, то вам станет понятно моё первое впечатление от встречи с великим учёным и естесствоиспытателем – профессором Челленджером.

– Ну и? – проревел он, вызывающе уставившись мне в глаза, – И что же вам будет угодно?

Я прекрасно понимал, что если сразу признаюсь в своих намерениях, о заветном интервью можно будет забыть навсегда.

– Профессор! Вы были бесконечно добры, согласившись принять меня! – смиренным тоном начал я, протянув ему конверт.

Он треснул ящиком стола и вынул из него бумагу. Это было моё письмо.

– Ваше?

– Да!

– О, итак, предо мной тот самый дерзкий молодой человек, которому не внятны элементарные азбучные истины! Однако, если не обращать внимания на прискорбные мелочи, можно констатировать, что мои взгляды в общем и целом удостоились вашей похвалы… Не так ли?

– Сэр! Без всяких сомнений, так!

Говоря это, я постарался вложить в свои слова как можно больше трогательного пафоса.

– Вот как обстоят дела, оказывается! Нате вам! После вашей похвальбы мои позиции в науке стали просто непоколебимы! Я вижу! Что ж! Ваша молодость и внешность являются надёжной опорой моим делам и посему вдвойне ценны! Мне приходится иной раз делать выбор! Мне в моём положении поневоле приходится выбирать вашу доморощенную поддержку хрюканью стада свиней, которые толпой набросились на меня в Вене, хотя их мерзкое хрюканье детский лепет даже в сравнении с английским боровом!

Его глаза сверкнули такой яростью, что он сам стал поневоле похож на разъярённого хрюкающего борова.

– То, что мне известно, лишь доказывает возмутительную низость этих людей! – успел подмахнуть я.