Нумизмат. Роман

«И то верно! Неужели штаны с носками в ход пойдут?!» – подумал Бобров и вопросительно уставился на прокурора, ох извините, на Дмитрия Сергеевича. Такие люди, как Бобров, если им тему подкинуть, что хочешь, навыдумывают, и кого хочешь, запутают, не говоря уже о себе.

– Все, хватит с меня! Давайте меняться и прощаемся! Я больше не выдержу чушь в вашей голове читать.

– А вы не читайте! – сказал Рублев.

– Не могу, Егор Игоревич, интересно!

– Нет, чем вы подтвердите, что он девятнадцатого века? – нежданно-негаданно сказал Аистов, и все удивленно посмотрели в его сторону.

«Ты ошалел, Борис Борисович?! Мне срок светит, а ты – в шляпе не уверен!» – возмутился про себя Бобров.

– Справедливо! – сказал Дмитрий Сергеевич и обратился к Аистову: Хотя вас я понимаю, у меня тоже были сомнения, когда Иван Иванович подарил мне цилиндр со словами, что этот головной убор принадлежал Александру Сергеевичу!

Рублев округлил глаза.

– Да, да, именно так, Егор Игоревич, я тогда тоже, как и вы, чрезмерно удивился.

– Кто такой, этот ваш Александр Сергеевич? – спросил Аистов.

«Молчи, дурак, а то доплачивать придется!» – про себя воскликнул Бобров и зверем посмотрел на Аистова.

– Однозначно! – строго и решительно сказал Дмитрий Сергеевич, и Бобров почувствовал себя скверно, представив себе переезд из благоустроенной квартиры в центре города в деревню к теще.

– Так кем будет Александр Сергеевич?

– Что значит, кем будет?! – возмутился Дмитрий Сергеевич.– Он один из лучших сынов человечества! Человек, который благодаря своему гению, подарил России язык, с помощью которого о ней узнал весь мир! И стыдно не знать звезду, которая взошла на небо не в каком-нибудь Зимбабве, а в России! Справедливости ради будет сказана, Петруша и здесь отличился, в первую очередь ему обязана Россия за поэта с мировым именем. А о Петре Великом только и слышно, как он стриг бороды и парился с девками! А то, что именно ему Россия обязана всем, начиная от флота, северной столицы, фейерверков, нового года с елкой, вплоть до первой газеты, музея, Академии наук, введению арабских цифр, упрощению алфавита и массе полезных вещей, все молчат! Другими словами, никакой справедливости!

– А доказательства?! – сказал Аистов.

– Ну, знаете! Вам что, Александра Сергеевича с того света призвать, чтобы он сам подтвердил?!

Аистов посмотрел на Боброва и мотнул головой в знак того, что овчинка выделки не стоит. У Боброва полезли глаза на лоб, и он указательным пальцем покрутил у виска.

– Я что, для себя одного стараюсь! – воскликнул Аистов.– А если цилиндр не настоящий, куда мы его потом денем?!

– Я его носить стану! – взорвался Бобров. – Тебе этого мало?!

– Вот если бы имелся каталог, и можно было сверить! – сказал Аистов.

– Каталог? На что?! На цилиндры! – изумился Дмитрий Сергеевич, а Рублев не выдержал, и рассмеялся.

– Да, именно на цилиндры!

– А библию с автографами Отца, Сына и Святого Духа вам не надо?!

– А есть?!

Дмитрий Сергеевич задумался и серьезно сказал:

– Ну, в принципе можно устроить!

– Сколько вы хотите?

– Вашу жизнь!

– Дороговато, конечно!

– Вы еще сомневаетесь?!

– Доказательства!

– Они вам распишутся!

– Кто – они?

– Те самые!

– Я подумаю!

– Думайте, у вас два года осталось!

– Это много, я могу решиться уже сегодня вечером.

Дмитрий Сергеевич улыбнулся:

– Хорошо, я пришлю к вам Ивана Ивановича с кувалдой, чтобы вы наверняка получили автографы!

– Я подумаю!

– Что значит, подумаю?! Вы решили или нет?!

– Я не знаю!

– Тогда не морочьте голову и давайте меняться!

Аистов посмотрел на Боброва. Тот был подавлен и от нервного потрясения, что теперь уже однозначно придется жить у тещи, а не в пятикомнатной квартире, у него дергался левый глаз.

– Не мешало бы все-таки посоветоваться со специалистом по цилиндрам, чтобы было уже наверняка! – сказал Аистов, и у Боброва в придачу к левому глазу задергался правый.

– Доказательства? Хорошо, вот вам доказательства! – сказал Дмитрий Сергеевич. Рублев вздрогнул. Бобров перестал трястись. Аистов не понял.

Улица растворилась. Наступила гробовая тишина. Повалил снег. Вокруг Дмитрия Сергеевича и вышеперечисленных героев ни одной живой души.

Рублев лихорадочно крутит головой по сторонам. Бобров ничего не делает, но восклицает про себя: «А еще говорят, бабы- дуры! Моя – не как все! Она купила шубу! Предчувствовала, что резко похолодает».

Аистов громко спрашивает:

– Что это?