Лэйла-стероид

– Балуйся, балуйся, – проворчала Марго, спрыгивая с кровати и направляясь к двери ванной. – И что вы все находите в этой игрульке? Ума не приложу.

– А ты зато в пятом классе тройки получала.

Девушка засмеялась и показала ему язык. Пока за ней закрывалась дверь, Майер стоял по стойке смирно, провожая Марго торжественным взглядом. Как только щелкнул замок розовой двери, легким движением шкодливого мальчишки Руди скользнул к столу и поднял крышку “ноутбука”.

Марго отвернула горячий кран до упора, добавив чуть-чуть холодной воды. Она всегда обожала исключительно горячие, почти обжигающие струи, бьющие по телу микрофонтанчиками. Девушка медленно поворачивалась, переступая босыми ногами по теплой эмали, подставляя под горячий поток то один бок то другой. Ленивые, а потому слегка путанные мысли заполнили голову.

Еще так недавно ей казалось, что жизнь кончена. Когда умерла мама. И в этом не было ничего странного, ведь если даже ты уже много лет живешь отдельно и считаешь себя абсолютно самостоятельной личностью, все равно в тот момент, когда этот мир покидает один из тех, благодаря которому ты вообще получил возможность дышать и видеть, ты испытываешь чувство, описать которое невозможно. Как знать, может именно так себя чувствует младенец, когда перерезают пуповину? Время перестало нестись вскачь, как делало это примерно уже года три. Марго не могла больше танцевать, ее балетмейстер рвал и метал, попутно пытаясь отыскать замену Маргарите Славиной, а многочисленные друзья вдруг перестали быть такими понимающими и чуткими. Она больше уже не могла и не хотела никого видеть.

А потом все закончилось. Также резко, как и началось и гораздо быстрее, чем сама Марго могла вообразить. Утихло кричащее сердце, теперь лишь иногда постанывающее в те минуты, когда накатывали воспоминания. Вновь стали получаться балетные па. Жизнь опять набрала скорость.

За это Марго была благодарна Рудольфу Майеру, робкому молодому человеку из семьи немцев, осевших после второй мировой войны в Казахстане. Он принес ей однажды после выступления огромный букет роз. Увидев его мягкие карие глаза, смуглую туго натянутую кожу на милом, по-детски наивном лице, Маргарита приняла цветы и рассмеялась, изящно поклонившись. В тот же вечер, она вдруг с удивленьем поняла, что жизнь продолжается. Боль, конечно, не ушла, нет, но затаилась где-то глубоко, в том темном чуланчике души, который хранит все неприятности, произошедшие на нелегком жизненном пути.

За это Марго прощала Рудольфу нерешительность, излишнюю для мужчины мягкость и покорность, детское пристрастие к компьютерным играм.

– Пусть в нем мало мужского, – прошептала она, подводя итог долгим размышлениям, – однако это совсем неважно. Руди разбудил во мне женщину и… маме с отцом он наверняка тоже понравился бы. Маме то точно. Жаль, что я настольно хорошо не помню отца, чтобы быть уверенной… Ладно, все это чушь. – Марго лениво улыбнулась, в ответ на мысль, выплывшую из глубины сознания. – От игрульки той я его все-таки отучу. Обязательно…

Внезапно перед глазами у нее качнулся металлический шарик. Маргарита услышала голос и увидела яркий блеск. Мир качнулся и взорвался с оглушительным грохотом. Тяжело дыша Марго потрясла головой и набрала в рот холодной воды.

Проведя рукой по запотевшей поверхности зеркала, она пристально посмотрела в свое испуганное отражение.

– Черт, – прошептала Марго, выплюнув воду. – Пора, наверное, принимать более холодный душ, а то тепловой удар обеспечен.

Она еще несколько секунд постояла, пока совершенно не пришла в себя.

– Мой нежный Руди. Почему-то мне кажется, что я знаю тебя очень много лет, прямо как в сериале, – Марго умудрилась эту корявую фразу пропеть, вновь обретая игривое настроение. – Пойдем к тебе за терапией, как всегда… На такую мягкую подушку как ты, так приятно прилечь.

Она вздохнула, в очередной раз приходя к мысли, что в жизни вообще и в мужчинах в частности, нет полного совершенства.

– Если бы не твоя мягкотелость, – бормотнула она. – Или я многого хочу?

С этими словами Маргарита потянулась за феном.

Майер в напряженной позе сидел на стуле, вглядываясь в светящееся на экране окно сообщения:

From

"Capella"

to

Nemezis:

"Крыса завелась в амфоре”.

Крышка “ноутбука” плавно захлопнулась. Марго, плавно помахивая феном над волосами, вышла из ванной.

– Ну как, радость моя, надеюсь ты уже решил, куда нам направиться?

Он меланхолично посмотрел куда-то мимо нее, будто стараясь поймать ускользающую мысль. Марго вдруг ощутила нечто вроде легкого беспокойства, которое, впрочем, очень быстро исчезло, смытое голосом Руди.

– Прости, дорогая, – задумчиво сказал Немезис. – Кажется мне сегодня придется поработать.

* * *

Ресторан “Амфора” был одним из тех немногих заведений, которые предлагали россиянам утолить голод и жажду в атмосфере довольно-таки странного пиршества. Клиенту для начала предлагалось полюбоваться внешним видом ресторана, являющим собой некое подобие здания в готическом стиле, что совершенно не соответствовало названию, но вполне соответствовало утверждению, что нет на свете ничего совершенного. После чего, одобрительно кивнув своему отражению в зеркальной двери, клиент проходил внутрь, где попадал в руки предупредительного персонала. Его сопровождали к свободному столику и тут же приносили меню. Если же вдруг приходилось немного подождать, то шум фонтана, стоящего в центре зала приятно успокаивал. Стены, расписанные черными силуэтами древнегреческих спортсменов и воинов, навевали иногда мысли о покрытой пылью истории. Хотя чаще взгляд ожидающего у бара клиента останавливался на дне сегодняшнем, представленном перекрестиями лазерных лучей, покрывающих пластиковый пол яркой сеткой. Ноги посетителей словно ступали по облакам, поскольку лазеры сплетали узор в непонятно как державшемся только внизу тумане.

Вошедший объект не обращал внимания на атмосферу, на лазеры и вообще ни на что. Его внимание было целиком сосредоточено на роскошной блондинке с томными зелеными глазами, просвечивающими даже сквозь слегка затемненные элегантные очки.

– "Гуччи", унисекс, – хмыкнула Нилина. – Самая дорогая модель. Богатые родители или богатый папик. Все-таки скорее первое. В облике и поведении чувствуется привычка к роскоши.

– Что делаем? – улыбнулся Смирнов, поднося руку Леночки к губам.

– Пусть похавает напоследок, – пожал плечами Скалин. – Как всегда. Да и так быстро отрывать его от такой дамы… мы же не звери.

– И сытого-пьяного брать легче, – Леночка стрельнула глазами в Володю.

– Извращенка, – пробормотал тот.

Объект тем временем отодвинул стул, помогая даме сесть, причем сделал это настолько неуклюже, что едва не придавил спутницу. Метрдотель разместил их там, где и нужно было, за два столика до компании Скалина. Едва слегка покрасневший объект уселся напротив несколько вымученно улыбнувшейся блондинки, вернулся официант с горящей "Альгидой".

– Кто она – неизвестно, но не из его окружения, – быстро прошептал он, водружая блюдо на стол. – Случайное знакомство, причем по его иннициативе.

– Разделяй и властвуй, – сказал Скалин.

– Понял.

Степа Разин. Так звали этого толкового, хоть и не опытного официанта, приставленного к группе Скалина с легкой руки их куратора в ФСБ, полковника Кадышева.

– Родители были или отчаянные юмористы или идиоты. Прибыл по рекомендации из Рязани, а у них там как известно и грибы с глазами, может у таких двух грибов он и уродился, кто знает, – сказал полковник, тот самый Мефистофель, которому Скалин продал не только свою душу, но и души Смирнова и Нилиной. Три души, по цене одной, как с мрачным юмором думал Евгений, после окончания разговора в Юрмальском кафе.

Они сидели тогда в тени двух роскошных сосен, крепко вкопавшихся в песок чертовски много лет назад. «Чертовски» – вообще было ключевым словом тогдашнего разговора.

– Та работа, что я вам сейчас предлагаю, – тенорок Кадышева звучал чертовски уютно и чертовски убедительно, – как раз и называется спасение утопающего. Говорю прямо и без экивоков. Дела у вашего детективного агентства аховские. Кредит вернуть собственными силами вы не можете и достаточно крупных контрактов не предвидится. Соглашайтесь, и будете заниматься все тем же любимым делом, просто у вас появится постоянный клиент, который обеспечит вам верный кусок хлеба с маслом, а значит и уверенность в будущем.

Скалин полемизировал только с близкими друзьями. С такими вот малознакомыми типами он предпочитал выслушать аргументы, а потом молча над ними поразмыслить, прежде чем дать ответ.

– Групп, подобных вашей, если таковая случится, – тонкие губы Кадышева на мгновение приоткрыли безукоризненно ровные и белые зубы, – не так уж много. Мы называем их «сталкерами». Об их сотрудничестве с госорганами знает только один человек – куратор. Даже мой непосредственный начальник, – полковник ткнул куда-то в небо, полным значительности жестом, – будет знать только о вашем существовании, да ваш порядковый номер, вот и все.

– И что же мы будем делать? – Скалин толкнул разговор на нужные рельсы, так как вагон покатился не туда.

Кадышев откинулся на спинку стула и несколько секунд помолчал, словно обдумывая ответ. Внезапно Скалин заметил, что при абсолютной прозрачности стекол полковничьих очков, за ними совершенно невозможно рассмотреть его глаз.

– Будете делать то, – тихо сказал Кадышев, – в чем категорически не должно быть замешано государство.

– Скалин, очнись, – шепнул Володя Смирнов, суя ему в руку десертную ложечку. – Пожуй хоть для вида, старик, я тебя не узнаю.

Спохватившись, Скалин зачерпнул «Альгиды» и молча прислушался к ощущению прохлады на языке. Этот нехитрый прием, секундное, полное сосредоточение на каком-либо физическом ощущении, позволял привести в порядок мысли.