Знаменитые и великие скрипачи-виртуозы XX века

Она обладала сильной волей и действительно была нужным лидером для артиста, склонного к игре в карты, другим азартным играм, а по свидетельству некоторых близких друзей – иногда и к наркотикам… Понятно, что такие опасности на пути молодого человека требовали очень твёрдого руководства им в реальной жизни. Так как молодая подруга Крейслера была немкой и, понятно, говорила по-немецки, то ее появление в Европе было довольно впечатляющим – она, как американка не имела представления о европейских манерах и о поведении женщин в Европе. При посещении концертных агентств она по-американски клала ноги на курительный столик, что в Европе тех лет было совершенно недопустимо. Курила она также вполне на уровне мужчин, да и вполне «держала уровень» в употреблении алкоголя! Однако на первом месте её жизненных интересов была карьера мужа – её развитие в правильном направлении – как в художественном, так и в финансовом.

Она ревностно следила за всеми договорами с импресарио и менеджерами, чтобы гонорары её мужа не отставали от гонораров ведущих европейских исполнителей. Она так же внимательно следила и за композиторским творчеством своего мужа, чтобы его идеи никогда бы не пропадали и не исчезали, а всегда оказывались реализованными и изданными в ведущих музыкальных издательствах. В этом отношении влияние Гарриет Крейслер нельзя недооценивать. Однако в ней было одно крайне неприятное свойство, которое роднило её, как ни странно с другой выдающейся женщиной – Альмой Малер – женой великого композитора и дирижёра Густава Малера. Конечно, Альма Малер была в отношении своего интеллектуального развития и культуры на много голов выше Гарриет Лайиз, но общее качество у обеих дам было крайне неприятным – обе были принципиальными антисемитками! Если Альма Шиндлер-Малер не сомневалась в еврейском происхождении своего мужа, то Гарриет Крейслер уверила себя, что её муж – не еврей! Она настолько поверила в это, что когда-то, ещё в 20-е годы сказала знаменитому венскому пианисту Леопольду Годовскому, что «у Фрица нет ни капли еврейской крови», на что получила остроумный ответ Годовского: «О! Тогда у него, должно быть анемия\» Впрочем, она далеко не со всеми вела себя так. Например, после приезда в Вену, когда её муж представил молодую жену своим родителям, узнав, что отец мужа находится в очень тяжёлом материальном положении, воскликнула, что этого просто не может быть! Путём расспросов, ей удалось выяснить и понять причину всего – натуру доктора Крейслера и то, что он почти никогда не берёт денег с пациентов за свои визиты. Она настояла на своей проверке книги с записями его посещений больных пациентов и их посещений доктора Крейслера, записала их адреса, обошла их всех и принесла домой значительную сумму денег в чеках и наличными! То есть продемонстрировала с лучшей стороны настоящий американский прагматизм в бизнесе без всяких сантиментов. Теперь дни, когда молодой Крейслер играл ради удовольствия и часто просто бесплатно, ушли в прошлое – больше он не мог подвергаться такому обращению со стороны импресарио и менеджеров в любых странах мира!

Как уже говорилось выше, старые московские музыканты, которых я ещё застал и которые помнили выступления Крейслера в Москве в начале XX века, рассказывали о бурном романе Крейслера с Леей Любошиц – одарённой скрипачкой, окончившей с золотой медалью Московскую Консерваторию. Имя её и сегодня можно прочитать на площадке перед входом в Малый зал Консерватории, где находятся эти мраморные доски с именами окончивших Консерваторию с золотой медалью, начиная с её первого выпуска. У Леи Любошиц (1885–1965) был брат – пианист Пётр Любошиц и сестра Анна – виолончелистка. Она с братом и отцом эмигрировала после Революций 1917 года в Америку. Пётр Любошиц (1891–1971) был частым аккомпаниатором Крейслера во время его гастролей по

России. Их сестра Анна (1887–1975) – виолончелистка, позднее стала женой известного московского профессора – эндокринолога Шерешевского – одного из «убийц в белых халатах», то есть врачей, арестованных по состряпанному МГБ «заговору врачей» в 1953 году. С 1909 года она играла в трио с братом и сестрой (Трио даже выступало при царском дворе!) и выступала как солистка, а с 1931 по 1939 год была солисткой Московской Филармонии. Так что её сестра Лея и брат Пётр во всяком случае в те годы, в отличие от неё и её мужа, жили в безопасности и занимались своим делом – преподавали, выступали в различных камерных ансамблях. Молва говорила, что роман Крейслера с Леей Любошиц продолжался до самой Первой мировой войны, то есть до самой последней поездки Крейслера в Россию в 1912 году. Теперь уже нет ни современников тех лет, ни самих участников «интриг без затей», как писал поэт Жак Брель. Как бы то ни было, но ранний опыт общения с женщинами Крейслера был очень тревожным – бурная, увлекающаяся натура могла привести к довольно печальным результатам в общении с дамами разного круга общества и самых разных стран. В этом смысле «охранающее влияние Гарриет» гарантировало, по крайней мере полную личную и финансовую безопасность артиста. Его карьера шла по восходящей линии – Лондонское Бетховенское общество наградило его Золотой медалью в 1904 году, специально для него отлитой (второй раз за историю Общества) в честь выдающегося вклада в исполнение Концерта для скрипки с оркестром Бетховена. Первой медалью был награждён Йозеф Иоахим.

Крейслер выступает на главных эстрадах мира с самыми прославленными дирижёрами – Артуром Никишем, Гансом Рихтером, Василием Сафоновым (в Москве и Санкт-Петербурге) Он стал другом Сафонова и много с ним выступал позднее во время работы В.И. Сафонова главным дирижёром оркестра Нью-Йоркской Филармонии с 1905 по 1911 год.

Когда Первая «великая война» в августе 1914 года обрушилась на Европу, карьера Крейслера уже находилась практически в зените славы в большинстве стран Европы и Америки. Он был призван как лейтенант запаса в армию Австрийской Империи. Позднее он выпустил книгу о своём военном опыте «Четыре недели в траншеях». Его жена Гарриет последовала за ним на фронт в качестве сестры милосердия, получив предварительно права военной медицинской сестры, продемонстрировав этим не только преданность своему мужу, но и ответственность за его жизнь и здоровье и желание не оставлять его одного даже в условиях начавшейся войны. Она вместе с войсками делала пешие переходы по 20–30 и более километров в день!

В действительности, в настоящих траншеях великий скрипач был очень недолго. Его военный опыт ограничился ночной разведкой совместно с ещё одним офицером, неожиданно прерванной близко разорвавшемся снарядом, выпущенным со стороны русских позиций. Ирония судьбы! Именно «человек мира», великий артист, так часто игравший в стране, культуру и людей которой он очень любил, едва не стал фатальной жертвой случайного разрыва ночного снаряда. Крейслер вылетел из седла лошади и, по-видимому, был легко контужен, получив также ранение в ногу. Контузия проявилась через десятилетие в небольшом дрожании правой руки и ухудшении слуха— как бытового, так и музыкального. Некоторые страницы его книги напоминают по комизму описания, особенно старших офицеров (впрочем, вполне серьёзного!) страницы бессмертной книги Гашека «Приключения бравого солдата Швейка во время мировой войны». Но не забудем о том, с какой гордостью относился Крейслер к своему званию лейтенанта уланского полка, полученному им ещё в 1896 году!

Вскоре Крейслер был эвакуирован в Швейцарию, а оттуда с женой сумел добраться до США ещё задолго до окончания войны. Он высылал оттуда небольшие суммы денег своему отцу в Вену, что послужило после войны причиной бойкота концертов Крейслера, как «помогавшему деньгами вражеской стране». Большего вздора трудно было придумать! Но, как это часто бывает, мало кому приходило в голову спокойно проанализировать действительные факты – никто не хотел слушать интервью артиста, когда он ясно и честно говорил об истории всего этого вопроса.

В 1915 году, ещё до бойкота своих выступлений он успел сделать ряд граммофонных записей с оркестром Джозефа Пастернака, а также записал Двойной Концерт Баха с Ефремом Цимбалистом в том же году – единственную запись с другим скрипачом. В числе мелких пьес, записанных тогда, мы можем и сегодня услышать совершенно изумительную запись довольно заурядной пьесы Вальдеца «Цыганская Серенада», дающей представление о магическом искусстве Крейслера превращать «вполне банальный материал в драгоценный металл» (по выражению И. Ямпольского), пьеса Крейслера «Ля Гитана». Среди серии этих пьес находится также и переложение Крейслера для скрипки Арии «Песня Индийского гостя» из оперы «Садко» Римского-Корсакова, «Юморески» Дворжака-Крейслера, Фокстрот «Бедная бабочка», его оригинальная пьеса «Серенада Полишинеля» и другие. Ситуация в 1918 году в Америке стала очень скверной – истерия, охватившая много лиц и организаций, не давала возможности Крейслеру выступать перед публикой в течение всего сезона 1917-18 года. Его концерты бойкотировались под влиянием прессы и консервативных организаций. Пользуясь этим случайным свободным временем, он начал сочинять оперетту «Цветы Яблони», совместно с венгерским композитором Якоби: Крейслер написал 11 музыкальных номеров из 17-ти; остальное написал его соавтор. 7 октября 1919 года в Нью-Йорке в «Глоб-театре» на Бродвее состоялась премьера этой оперетты, имевшей большой успех у публики. Оперетта потом шла два года в том же театре и в ряде других городов США. Крейслер сам продирижировал «прогонами» двух актов своей оперетты на репетициях, но спектаклями сам не дирижировал никогда.

Яша Хейфец, Фриц Крейслер и Ефрем Цимбалист в доме у Цимбалиста в Штате Коннектикут летом 1919 года. Здесь была написана оперетта Крейслера «Цветы яблони»

На премьере присутствовали: С.В. Рахманинов, Осип Габрилович, скрипачи Яша Хейфец, Миша Эльман, Франц Кнейзель, Эжен Изаи, знаменитый тенор

Джон Мак Кормак. Вообще имя Крейслера, несмотря на бойкот, привлекло на премьеру целый сонм знаменитостей, как отметила газета «Нью-Йорк Таймс». Однако сезон гастролей 1917-18 года был сорван, несмотря на многие голоса в прессе в защиту Крейслера от вздорных обвинений в «сотрудничестве с врагом». Он смог вернуться на эстраду только после подписания перемирия – «Версальского мира» 28 июня 1919 года. Но ещё до этого Крейслер и его жена ощутили и испытали на своём собственном опыте всю силу массовой истерии и её результата – остракизма в частной жизни: многие знакомые и даже артисты переходили на улице на другую сторону, едва завидев Крейслеров, идущих навстречу по тротуару… Знакомая картина для нас, не так ли? Не боялись посещать Крейслеров только любители музыки – офицеры союзных армий Англии и Франции – в их отеле «Веллингтон». Вообще, даже на почти уже столетнем расстоянии от тех событий, поражаешься сходству стереотипов поведения людей при массовой истерии с поведением советских людей в 1930-40-е годы! Точно так же люди делали вид, что незнакомы; так же переходили на другую сторону улицы при встречах нежелательных в данных обстоятельствах коллег, друзей, да и просто знакомых. Вероятно так же дело обстояло и в Германии Гитлера при самых первых шагах «нового порядка», после начала изгнания из университетов, гимназий, школ, консерваторий и других учреждений лиц еврейского происхождения.

В Советском Союзе подобная картина наблюдалась в 1930-х и во второй половине 1940-х годов – при обстоятельствах, аналогичных «новому порядку» Кто этого не вспомнит из современников тех лет? Но удивительно, что первым совершили это США. Первое появление Крейслера на концертной эстраде после почти годового бойкота произошло только 27 октября 1919 года в Карнеги Холл – это был концерт в «Молочный фонд венских детей», то есть сбор средств для голодающих после войны детей родного города Крейслера – Вены. Публика, стоя приветствовала возвращение любимого артиста на концертную эстраду небывалой овацией. Это была очевидная демонстрация поддержки артиста.

В зале была слышна французская, немецкая, русская, английская, испанская, итальянская речь. Концерт этот было невозможно закончить – любимый артист играл бесконечные бисы, пока не начали гасить свет.

Однако вновь родившийся «Американский Легион» начал новую кампанию против Крейслера, и во время концерта на севере Штата Нью-Йорк в городе Итака легионеры обрубили электрический кабель, шедший в зал Корнельского Университета, где проходил концерт. Крейслер доиграл свои бисы в темноте: один из билетеров освещал фонариком ноты аккомпаниатора, и публика, несмотря на такую демонстрацию Легиона, была спокойна и удовлетворена тем, что смогла снова услышать великого скрипача! Крейслер много выступает в это время в концертах по сбору средств для разорённой Европы и в июне 1920 года едет в Европу с женой навестить своего больного отца в Вену и для участия в распределении собранной в Америке помощи Европе – денег, одежды и продовольствия. Концерты Крейслера в Англии привлекли рекордное количество слушателей, где выступал великий артист.

Фриц Крейслер выступает в лондонском Альберт Холле в начале 1920-х годов с оркестром Лондонской Филармонии. Дирижёр Сэр Андриан Боулт

Англичане, как писала пресса, «за годы войны уже забыли о таком великом исполнительском искусстве, и теперь от всей души были благодарны артисту за его приезд на Британские острова». Крейслер также выступал в благотворительных концертах с известной английской певицей «Дамой» (эквивалент рыцарского звания для женщин) Нелли Мельба. Крейслера встречали необыкновенной овацией; необычными были и количество публики, и огромный денежный сбор от этих концертов. Всё это способствовало популярности Крейслера в Англии. Он подписал пожизненный контракт с фирмой грампластинок Victor – «His Master Voice».

Важным элементом в искусстве Фрица Крейслера было его партнёрство с рядом выдающихся пианистов-ансамблистов на протяжении многих десятилетий. Сам Крейслер – блестящий пианист, писал аккомпанементы к своим пьесам, рассчитывая на партнёра гибкого – артиста, в подлинном смысле этого слова, мгновенно предугадывающего замысел исполнителя уже прямо на эстраде во время концертного исполнения. С 1919 года таким постоянным партнёром Крейслера был немецкий пианист Михаэль Раухайзен – сам бывший скрипач, потом органист в Мюнхене, работавший с Крейслеромдо 1931 года.

Крейслер со своим любимцем фокстерьером Джерри прослушивает свои записи в студии «Виктор» в Лондоне. Начало 1920-х годов.

Как только началась заря эры нацизма Раухайзен больше с Крейслером не выступал. Он стал важной персоной – заведовал отделом камерной и вокальной музыки на берлинском радио, а также занимал важный пост в «Имперской музыкальной палате» после изгнания оттуда Рихарда Штрауса, за что после окончания войны в Германии он остался практически безработным, за исключением редких выступлений с другой бывшей активной нацистской коллаборанткой – певицей Элизабет Шварцкопф. Она разрешила свои политические проблемы довольно просто, вышла замуж за бывшего венца, пересидевшего войну в Лондоне – Вальтера Легге – одного из продюсеров граммофонной фирмы «His Master Voice». Имея большие связи, Легге сумел без особого труда помочь своей жене избежать запрета на выступления в послевоенной Европе, как это случилось с Гербертом фон Караяном.

Вернёмся к первым послевоенным годам «Версальского мира». Крейслер возвращается на эстраду Англии, играя как сольные концерты в крупнейших концертных залах, так и участвуя в благотворительных концертах наряду с другими знаменитостями. В Европе и Америке это был традиционный сбор средств для пострадавших от войны стран и многих групп населения, чаще всего в «детские фонды». Крейслер выступает в знаменитом лондонском «Альберт Холле» собрав рекордное количество слушателей. Критики отмечали, что уже больше десятилетия не были свидетелями исполнения такого уровня и художественной силы. То же самое происходило в Париже, где Крейслер дал подряд два сольных концерта на сцене прославленной оперы «Гранд Опера», несмотря на некоторые антигерманские статьи, которые даже рекомендовали бойкотировать выступления великого артиста. Выступил Крейслер и в родной Вене, как в благотворительном концерте, так и на сцене Оперы. Всем его выступлениям сопутствовал триумфальный успех – его бессмертное искусство побеждало все политические предрассудки. Наконец Крейслер едет в сопровождении жены

Гарриет и пианиста Раухайзена в Китай, Корею и Японию. Спустя много лет Михаэль Раухайзен писал, что в Японии они оказались в непредвиденной ситуации – вместо традиционной программы тех лет скрипачей-виртуозов, японцы захотели слушать подряд шесть вечеров только… сонатной, камерной музыки! Это было настолько неожиданным, что на первом концерте артист обратился к публике с беспрецедентной просьбой – принести ему все ноты камерных сонат, имевшихся в личных библиотеках слушателей! Раухайзен писал также, что они обошлись минимумом репетиций, хотя он точно знал, что Крейслер не играл эти сочинения долгие годы! Но память держала их в голове артиста-композитора и в пальцах скрипача-виртуоза! И, к изумлению Раухайзена, Крейслер играл весь «заказанный» в последнюю минуту репертуар практически без всяких «помарок» в тексте исполненных произведений!

С 1924-го года основной резиденцией Крейслера в Европе стал Берлин. Ещё в первом десятилетии XX века в районе Тиргартен уже жили такие артисты, как Шаляпин, Годовский, Кусевицкий, сам Крейслер и некоторые другие. Сравнительная близость других европейских столиц – Парижа и Лондона – делала Берлин удобным местом пребывания многих всемирно известных артистов-гастролёров. В 20-е годы Берлин стал культурной столицей Европы, где утверждалась мировая слава звёзд исполнительского искусства. Именно в Берлине стяжали мировую известность скрипачи Яша Хейфец, Иегуди Менухин, пианист Владимир Горовиц, недолгое время в Берлине жил Сергей Васильевич Рахманинов. Литературный Берлин блистал именами многих известных писателей, особенно российских, ненадолго осевших здесь перед Парижем. Старая Вена уходила в прошлое… Как писал один известный писатель: «Старый имперский город, в котором царила атмосфера фальшивого очарования и иллюзорной романтики, а теперь демонстрирующий явные признаки внутреннего упадка». Собственно, это ощущалось по всей Европе после Первой мировой войны.

В 1920-е годы новые технологии звукозаписи позволили записывать более масштабные произведения симфонической, инструментальной и вокальной музыки. Появилась новая существенная статья доходов в виде «роялти» от продажи граммофонных пластинок. Кроме всего это позволяло расширять круг музыкальных произведений: Фриц Крейслер, первым записал на грампластинки Концерт Бетховена для скрипки с оркестром уже в 1925 году с оркестром Берлинской Штаатс Оперы и дирижёром Лео Блехом. В 1928 году он записал с С. В. Рахманиновым Сонату для ф-но и скрипки № 8 соль мажор Бетховена, Сонату № 3 до-минор Э.Грига, «Дуэт» для скрипки и ф-но Шуберта, а также большое количество мелких пьес – своих переложений или сочинений других композиторов, – все эти записи послужили расширению и утверждению мировой славы исполнительского искусства гениального артиста.

К сожалению, продюсеры лондонской «His master voice» в те годы были озабочены в первую очередь наибыстрейшей прибылью для компании, а не художественной и непреходящей исторической ценностью и необходимостью делать те или иные записи великих исполнителей; так была упущена возможность записать дуэт Рахманинова и Горовица с исполнением переложения автора «Симфонических танцев» и Сюиты для двух фортепиано, Концерта Виотти в исполнении Крейслера. Слушателей всегда интересует, на каком инструменте играл тот или иной знаменитый виртуоз? Фриц Крейслер владел коллекцией инструментов, среди которых были «Страдивари», два инструмента работы французского мастера Франсуа Вийома – копии «Страдивари» и Гварнери «Дель Джезу» звучавшие, по мнению многих, не хуже оригиналов, а также замечательный инструмент работы итальянского мастера Карло Бергонци. В его коллекции был также инструмент Пьетро Гварнери из Мантуи, по мнению журналистки Николь Хирш, на котором были записаны на пластинки некоторые Сонаты для фортепиано и скрипки Бетховена. Но главным его инструментом была скрипка Гварнери «Дель Джезу (Иосиф Гварнери по прозванию «Дель Джезу), купленная Крейслером в магазине мастеров Хилл в Лондоне в начале 1920-х годов. Вот что написал известный скрипач-виртуоз и композитор, профессор Манхэттен скул в Нью-Йорке Альберт Марков в своих воспоминаниях о начале своих занятий в Свердловске во время войны и первой в жизни, услышанной им записи Фрица Крейслера:

«Мой первый учитель Мексин в то тяжёлое время в разгар войны через некоторое время после начала моих занятий на скрипке решил, что мой уровень был уже достаточен, чтобы показать меня П.С. Столярскому, жившему тогда в эвакуации в Свердловске. Несмотря на мой прогресс в занятиях, было очевидно, что я позади своих одноклассников-учеников. Они уже играли Концерты Бруха, Мендельсона, Паганини. У них были коллекции нот и пластинок, а у одного из них была даже радиола. Однажды я пришёл к нему и попросил дать что-нибудь послушать. Мой соученик Серёжа Мальцев вынул чёрный диск с красной наклейкой из конверта. «Как ты думаешь, кто тут играет?», – спросил Серёжа и включил радиолу. К тому времени я уже имел некоторый слушательский опыт – ученики Свердловской музыкальной школы бесплатно ходили на концерты Филармонии. По радио часто передавались записи Мирона Полякина, Давида Ойстраха, Бориса Гольдштейна. И вот из Серёжиной радиолы послышалось звучание скрипки, которое заставило меня замереть. Ничего подобного я до сих пор не только не слышал, но даже не представлял, что на скрипке можно достичь такого музыкального и звукового совершенства! В этот момент я не мог назвать хоть какого-нибудь из известных мне скрипачей, манеру и стиль которых я знал довольно хорошо. Звучало Andante Cantabile из квартета Чайковского. «Кто же это?» – спросил я очнувшись. «А ты отгадай!», – сказал Серёжа. Сгорая от любопытства, я не стал терять времени на отгадывание и быстро подошёл к пластинке. На красной наклейке золотыми буквами было напечатано: Fritz Kreisler. Крейслеровская пластинка была единственной в коллекции Серёжи…

С трудом упросил Серёжу проиграть пластинку ещё два раза. Удивительно было то, что с каждым новым разом мой интерес к исполнению только возрастал! Игра Крейслера была столь насыщена звуковыми красками и нюансами в музыкальных фразах, что было невозможно всё схватить с одного раза! Это был момент, когда я впервые услышал игру гения скрипки.

Одновременно с этим у меня возник невольно вопрос – какой же это был инструмент, который позволил Крейслеру так полно выразить себя?! Я не мог избавиться от навязчивой идеи узнать, на какой именно скрипке было возможно создать такое звуковое чудо!»

Теперь иногда приходится читать совершенно поразительные вещи: «В том доме не было запаха граммофонных пластинок…» Причём это подаётся как признак «хорошего тона» – вот ведь люди обходились «чистой музыкой», не засоряя и не замутняя свое сознание «ненужным» хламом знания исполнительского искусства величайших мастеров: вокала, фортепиано, скрипки, виолончели, великих дирижёров. Для такого рода исполнителей, пожалуй, они сами для себя были так сказать самодостаточными, имея одного, двух таких «идолов» местного производства, так что «железный занавес» в СССР был для них даже очень кстати и весьма желателен.

Вернёмся к рассказу Альберта Маркова. В будущем Марков даже играл на этом инструменте Крейслера в Библиотеке Конгресса США. Этот инструмент мастера Гварнери по прозвищу Дель Джезу был подарен Крейслером Библиотеке Конгресса в 1952-м году. Великому артисту был предъявлен иск от налогового управления США на огромную сумму (возможно, что и за годы отсутствия в США? Теперь это установить очень трудно). Крейслер в счёт этого подарил Библиотеке конгресса свой бесценный инструмент «Дель Джезу», очень дорогой смычок мастера Франсуа Турта и ряд манускриптов из своей коллекции, собиравшейся десятилетиями за годы жизни в Европе: среди них манускрипт Концерта для скрипки с оркестром И. Брамса с редакторскими пометками первого исполнителя Концерта Йозефа Иоахима и манускрипт «Поэмы» Шоссона для скрипки с оркестром.

Крейслер любил посещать музыкальный магазин Ремберта Вурлитцера в Нью-Йорке, куда приходили все самые знаменитые скрипачи мира – посмотреть на коллекцию инструментов, иногда что-то подправить в своих собственных «Страдивари» и «Гварнери» (у Вурлитцера работали тогда самые выдающиеся скрипичные мастера тех лет: Симон Саккони, Жак Франсэ, Луис Беллини, Дарио Д’Аттилли, Рене Морель). Часто Крейслер брал какой-нибудь недорогой инструмент чешского или немецкого мастера, ценой в 30–50 долларов и извлекал на нём те же «крейслеровские» звуки, как и из своего легендарного «Дель Джезу»! Так что «секрет» звука Крейслера заключался всё же не в инструменте, а в самом артисте!

* * *

Лондонское Бетховенское общество в начале 1930-х годов всё же сумело организовать запись всех Сонат для фортепиано и скрипки Бетховена в исполнении Фрица Крейслера и пианиста Франца Руппа. Первоначально предполагался дуэт Крейслер-Рахманинов, но из-за различных гастрольных планов обоих великих артистов совместить расписание записей с их одновременным появлением в студии, оказалось невозможным и Бетховенское общество остановилось на варианте Крейслер-Рупп, Это была первая в мире запись всех Сонат для ф-но и скрипки Бетховенеа на граммофонные пластинки. Записи в основном производились в Лондоне, так как имя Крейслер было в «Лексиконе», изданном нацистами для всех радиостанций, кинотеатров, студий звукозаписи и магазинов, а также концертных агентств и импресарио с именами артистов еврейского и даже полуеврейского происхождения, которых было запрещено популяризировать по радио; им было также запрещено выступать публично на концертах, записываться на пластинки на всей территории Рейха, а также продавать пластинки, выпущенные даже заграницей!

Эмми Бианколли посвятила этому главу своей книги, озаглавленную «Крейслер-еврей, Крейслер-католик», где подробно рассказывает о перипетиях тех лет. Казалось, что Гарриет сама поверила в собственную ложь, что её муж – не еврей. В действительности в возрасте 12 лет его мать настояла на его крещении, дабы иметь возможность её сыну поступить в одну из лучших гимназий Вены – Гимназию Пиаристов. Но в 1930-е годы всё это перестало иметь какое-либо значение – это был вопрос расы и только, нацистам было безразлично к какой конфессии принадлежал тот или иной профессор или известный учёный – достаточно было иметь лишь двух предков еврейского происхождения – бабушку и дедушку, чтобы считаться евреем со всеми вытекающими отсюда последствиями – лишением гражданства и т. д.

Вилла Крейслера на Бисмаркаллее в Далеме под Берлинолл. Их близким соседом в этом районе богатых вилл был будущий министр иностранных дел Рейха Иоахим Риббентроп. Здесь частыми гостями Крейслеров были дипломаты, выдающиеся артисты, учёные.

* * *

Первый американский посол в нацистской Германии Томас Додд записал в своём Дневнике 9-го июля 1934 года: «…Гости разошлись в половине седьмого, а через час мы поехали на обед в Далем, в роскошный особняк Фрица Крейслера. Крейслеру запрещено выступать – дирижировать, давать сольные концерты в Германии, потому что он еврей. Среди гостей были немцы и американцы, но все держались замкнуто; откровенно высказывались только о Соединённых Штатах и об искусстве, причём я заметил, что искусство в Европе гибнет.

В самом деле, странно, что в Германии, после Гёте не было яркого нового литературного дарования; в Англии после мировой войны не появилось великих писателей; в Соединённых Штатах нет ни одного историка после Генри Адамса, и ни одного великого писателя после Марка Твена; да и во всём мире немного великих художников подлинно творческого сьслада. Крейслер, который в это время гордо показывал мне портрет Муссолини с его автографом, сказал: «Всё это потому, что во всех странах сейчас демократические правительства, кроме Германии и Италии, где под властью диктатуры ещё не успели сформироваться большие таланты».

Это ложь (довольно сильное и необычное выражение для либерального профессора истории тех лет, даже для дневниковой записи – А.Ш.), потому что все великие писатели и историки сформировались вопреки диктатуре и насильственной опеке, а отнюдь не благодаря им».

Пока Австрия оставалась свободной республикой, а Крейслер, будучи её гражданином, пользовался ещё всеми правами артиста даже в Германии (как «иностранный артист» в первые годы нацизма – здесь посол Додд не совсем точен), он мог жить в Берлине и наслаждаться своим имением в Далеме и пока свободно разъезжать по Европе. Но он сам прекрасно понимал, что со дня аншлюса Австрии он потеряет и своё австрийское гражданство, и свою независимость от Рейха и его властей. Странно, что уроки 1917 года так быстро забылись как самим Крейслером, так и его женой, которая мечтала о получении её мужем в Германии звания «почётного арийца». А пока что, в начале бурных 1930-х по свидетельству книги Эмми Бьянколли, над виллой Крейслеров в Далеме развевался нацистский флаг…

Так и не помогло самое нейтральное и даже лояльное отношение к нацистским властям, и даже выступление в фонд безработных немецких музыкантов в 1936 году в Шпортпаласе (совместно с Рахманиновым). Вскоре пришлось воспользоваться дарованным Э. Эррио французским паспортом и уехать в Париж, а оттуда в 1938 году – в США. Улаживать дела, в том числе и финансовые, помог почитатель великого артиста Эрнст Ханфштенгль – младший сын владельца издательского дома Ханфштенглей в Мюнхене. Эрнст Ханфштенгль был пианистом и композитором-любителем – довольно одарённым, но никогда профессионально не работавшим в качестве музыканта. Он, если можно так выразиться, был «придворным пианистом» у Гитлера, и его довольно близким приятелем – именно в его доме Гитлер прятался в первые часы после неудачного путча в ноябре 1923 года. Ханфштенгль помог Крейслерам улаживать все дела после их отъезда в Париж. В 1945-м году их виллу в Далеме разбомбила союзная авиация. Всё же главное – коллекции скрипок, смычков, редких рукописей и другие ценности – всё удалось вывезти из Берлина ещё до войны. Помог ли ли Эрнст Ханфштенгль в действительности? По его словам в книге мемуаров – он очень помог, но иных подтверждений этой помощи кроме его свидетельства нет.

* * *

В 1931 году ещё в Берлине состоялась примечательная встреча Крейслера с А.В. Луначарским. Дело в том, что в начале 1930-х в Москве, в кабинете Калинина состоялся разговор между представителем «Агро-Джойнт» Джозефом Розеном и Калининым. Розен пожаловался советскому вождю на невозможность слышать на эстрадах концертных залов артистов мирового класса и мировой известности. Калинин поинтересовался, кого бы в первую очередь его собеседник мог рекомендовать пригласить в СССР на гастроли? Розен незамедлительно ответил, что это скрипач Фриц Крейслер. «А он приедет, если мы его пригласим? – спросил Калинин. «Да, – если вы будете платить в твёрдой валюте». «Мы можем ему заплатить 10000 долларов за четыре концерта – два в Москве, один в Ленинграде и один в Киеве», – был ответ. Розен обещал передать это устное приглашение Крейслеру при первой возможности. По приезде в Берлин, он связался с агентством «Вольф и Закс», и они помогли организовать встречу с Крейслером. Однако ещё до этой встречи Крейслер встречался с Луначарским, после чего принял для себя твёрдое решение – в СССР он не поедет, несмотря ни на какие предложения! Вот примерное описание той примечательной встречи в книге Луиса Лохнера.

«Крейслер в течение нескольких часов рассказывал мне (Розену) о ряде путешествий в Россию, о встречах с Бородиным, Лядовым, Кюи, Зилоти, и особенно с Рахманиновым и Кусевицким». «Меня поразило удивительная осведомлённость Крейслера о текущем состоянии дел в Советской России, – продолжал Розен, – о различных политических течениях мысли в русской эмиграции в Берлине, о движении “евразийцев” и многое другое», – вспоминал Розен в своём разговоре с Луисом Лохнером. Крейслер отметил, что в России имеют слабое представление о Моцарте, так как «его стиль не соответствует русскому менталитету и эмоциям». Теоретик «евразийства» Пётр Сувчинский, публиковавшийся в германских еженедельниках, был музыкальным критиком, о чём Крейслер был также осведомлён. «Действительной причиной моего отказа приехать на гастроли в Россию, – говорил Лохнеру Крейслер, – является мой разговор во время приёма в Посольстве в Берлине с Комиссаром просвещения Анатолием Луначарским. Он просил меня – в случае моего приезда не привозить струн для своих коллег».

«Почему?», – спросил Крейслер.

«Потому, что другие коллеги, кому не достанутся струны, будут им завидовать!» – ответил комиссар.

«Но ваша жена носит дорогие ювелирные украшения, дорогие платья, меха, неужели другие русские вам не завидуют?»

«Ну, это нечто совершенно другое… – парировал народный комиссар. – Когда мы заграницей, мы должны представлять достоинство Советского Государства».

Луначарский говорил Крейслеру, что люди искусства находятся в Советской России в привилегированном положении: «Они берут “Страдивари” и другие драгоценные инструменты из музеев (предварительно конфискованные у населения больших городов А. Ш.)». «Кроме того, они получают три (куриных) яйца в день, в отличие от большинства населения, получающего в рационе одно яйцо в неделю», – продолжал «шутник» Луначарский. «Но мы выговариваем себе одно важное условие, – продолжал нарком: – они должны соответствовать нашей догме, нашей идеологии. Мы должны вас просить, в случае, если вы приедете к нам – не играть Мендельсона или Чайковского, потому, что они вне рамок наших интересов».

Какое трогательное сходство с идеями правительства Германии, пришедшего к власти через два года после этого разговора! И это произносил один из самых либеральных и культурных людей в правительстве Ленина, да и вообще среди первых советских министров!