Сияние

Сияние
AuH

Планета Юмэй – единое государство, населенное четырьмя народами: Восточными, Северными, Южными и Западными. Их общество иерархировано, и занимающие верхушку обладают всем, в том числе и представителями низов. На Юмэй все определяет энергия, и выживаемость существа зависит от энергетической развитости.Центр сюжета: "синдром закрытой коробки". "Человек воспринимает это так, будто он заперт в коробке – на самом деле, в собственном сознании, которое, образно будет сказано, пытается его убить. Низшие с этим синдромом считаются мертвыми. Но, если хотите, Вы можете попытаться вытащить его оттуда".

Миэр умирал, сидя на силиконовой поверхности планеты Юмэй, выстроенной в иерархично рабской системе. Жертва режима, он дитя самого низшего класса из четырёх существующих здесь – он дитя Западных.

И сейчас Миэр умирал.

Ужас жжения каждую минуту пронзал кусочки, на которые неистово дробилось его тело. Судороги хватали руки, свинцово-неуклюже пытающиеся стереть с щек неконтролируемо льющиеся слезы. Каменные осколки острых скал отовсюду впивались в грудь, и она уставала сопротивляться, делая каждый вдох позже… и позже… Налитые осмием веки открывались лишь на секунду, а затем шлепались о расколотые мраморные плиты умирающего сознания. И в эти единственно ценные секунды иридийные, проваливающиеся назад зрачки улавливали искаженное движение людей вокруг.

И высшие, и даже такие же низшие, как он сам, проходили мимо, не видя, как острые когти смерти терзали плоть полуживой души на обочине их повседневной жизни. Иногда они удостаивали это зрелище взглядом, однако, давно привыкшие ко всей жестокости в отношении низших, следовали дальше.

Иридийные зрачки выпрыгивали наружу, чтобы остаться там, вне собственного сгорающего тела, чтобы увидеть извергнутое размозженным разумом спасение, которого, конечно, никогда и нигде не существовало.

Но, откинув тяжесть век снова, он цепляется за черноту коротких волос на фоне бесцветного мира и хрипит в попытке поднять тысячи тонн камней, чтобы выбросить руку из собственного тела. Веки уже обрушиваются на глазные яблоки, и Миэр может только недоощутить, как кости его пальцев зажали чью-то живую плоть. Он пугается, что они металлическим ножом рассекут мягкую кожу, он хочет разжать пальцы. Но сил потрачено слишком много. Приходится пожертвовать кровью незнакомца и выбросить из своего тела слова, кухонным прессом выдавить мольбу о помощи.

– Пожалуйста, – Миэр не уверен, что полушепот-хрип звучит снаружи, а не внутри, однако других вариантов нет. – Помогите мне, я, – глаза посылают сигнал о том, что прохожий и правда продолжает стоять, и это опрокидывает ведро с четырьмя каплями сил, – я умираю..

Зрачки выброшены еще раз, и они шепчут, что незнакомец стоит. Почему он продолжает просто стоять? Миэру кажется, что высший поражен его видом. Миэру чудится, что кожа слезла с его лица, и груда оголенных мышц вместе с непривычно круглыми, выпученными глазами вперились в высшего. Да, наверное, на Миэре уже нет кожи, а мышцы теперь кипят, испаряясь от жара внутреннего огня. Он перестает чувствовать свои кости-пальцы, впившиеся в чью-то ровную кожу, и низший пытается вновь откинуть веки, однако уже не может. Раз за разом, он не может сдвинуть их с места. Он пытается прохрипеть что-то опять, но лишь чувствует, как губы тоже предательски обрастают камнем. Ему кажется, будто налитые ртутью уши что-то чувствуют, но он уже ничего не может понять.

Он уже ничего не может почувствовать.

Огненно-рыжая тьма теряет свои цвета, и все оттенки его мыслей разом превращаются в ничего. Первозданное, совершенное, безупречное и всеобъемлющее ничего.

– Ты уверен, что хочешь жить? – перебиваемый ветром, Ироторид склоняется ближе к живому трупу, но хрипа уже не раздается.

"Черт", – высший цокает языком, осознавая, что вершить чужую судьбу теперь предстоит самостоятельно, а на раздумья – минуты, если не меньше. Решая не лезть в дебри размышлений о реальности желания выжить, когда смерть дала шанс спастись, и просто последовать последнему импульсу жертвы, высший достает телефон и набирает номер скорой.

Белизна стен резко контрастирует с цветом мыслей. Низшего откачивают уже несколько часов.

Ироториду хочется, чтобы он выжил. Ведь возможно, чтобы тот просил спасти его со всей серьезностью. А если так – значит, было то, ради чего он хотел здесь остаться? Но в голове не укладывалось, что это могло быть: этот парень – измученный Западный. Его ничего не должно держать здесь.

Если даже Ироторида почти ничего не держит, если даже Ироторид устал выживать в жестокой конкуренции высшего класса Северных, то что может держать низшего?

– Нам переписывать код?

– Что? – понимание происходящего путается в ветвях серых мыслей.

– В его энергетическое поле внедрен код другого высшего, его хозяина. Нам переписать на Ваш?

– Если его хозяин выбросил его умирать, стало быть, он перестал быть нужен. Перепишите, – глупые вопросы всколыхивают раздражение.

Получив кивок, Ироторид вновь уходит в себя.

И правда, что его держит? В жизни высшего давно нет света. Ироторид погряз в долгах, застряв на нелюбимой работе, ранняя высокооплачиваемость которой вдруг одномоментно растворилась в прошлом. Ироторид каждый раз зло усмехался, вспоминая, как сознательно стремился к ней всю жизнь, как с детства старался овладеть всеми навыками и знаниями, добиться химико-энергетического профиля, чтобы подходить по всем параметрам. Чтобы получить заветное рабочее место и обеспечить собственную выживаемость навсегда. Его родителей убили по никому неизвестным политическим причинам, и в четырнадцать Ироторид перешел в другую семью, которой не хватило душевных ресурсов, чтобы любить его. Они нередко вслух сожалели о том, что взяли парня себе. В особо тяжелые периоды своей жизни они могли ненавидеть. "Разве ты достоин жизни?" – ранящий каждый раз вопрос, на который порой и правда хотелось ответить "нет". Но он не был обижен на это. Он понимал их. Им было тяжело. Работать изо дня в день, совершенствоваться, выживать среди конкуренции. Ведь они – как и он сам – Северные, интеллектуальный ресурс планеты, что на один класс ниже властителей этого мира – Восточных. Северным предоставили более хорошие условия, чем двум низшим классам, Северных наделили правами и свободами, но необходимость выживать, к сожалению, тоже была в комплекте. Поэтому как только Ироторид отправился в мир взрослой жизни, он счел разумной идею того, что теперь должен принявшим мужчину. Пусть и было обидно за то, что эти люди даже не пытались заменить ему родителей, разумом Ироторид понимал, что действительно должен им. Они обеспечивали его все это время, не дали умереть с голоду, в конце концов. И он отдавал часть заработка, он поддерживал общение с ними, которое эмоционально лишь тянуло высшего вниз. Иногда его посещали мысли изменить все кардинально. Это были, скорее, мечты, ведь кем он тогда станет? Поменяв все до основания, он лишится самого себя. Сотрет свою сущность, вычеркнет все годы своего существования. Невообразимо страшно.

– Господин, – знакомый голос снова заставляет медленно поднять утомленные глаза. – Мы откачали его. Сейчас его организм чист от химикатов, он постепенно переходит к восстановлению. Но, вероятнее всего, у него разовьется синдром закрытой коробки.

– Что? – Ироторид непонимающе сдвинул брови к переносице.

Южный едва заметно усмехнулся. Да уж, перед ним не всеразвитый Восточный, а человек пониже. Придется объяснять.

– Этот синдром развивается из-за того, что энергетический центр не может понять, что организм начинает восстанавливаться. Мы лечим его внешними препаратами, и центр как бы не осознает, что нужно продолжать посылать сигналы, он отключается. Для больного это воспринимается так, будто он заперт в коробке – на самом деле, в собственном сознании, которое, образно будет сказано, пытается его убить. Больной может даже открывать глаза, приподниматься, шевелить руками – но реальность для него будет искажена, он будет видеть то, что в коробке. Низшие с этим синдромом считаются мертвыми. Но, если хотите, Вы можете попытаться вытащить его оттуда, заставить вернуться в реальность, и тогда он выживет. Шанс есть в первые пять часов развития синдрома.

Ироторид слушал тяжело, так же тяжело осознавая сказанное. Он понятия не имел, как можно вытащить низшего из этой коробки. И, судя по словам Южного о том, что низших с этим синдромом приписывают к мертвым, никто и не пытался спасти таких.

Ироторид понимает, что сейчас может проронить "я не хочу" и просто уйти, не вступая в борьбу за чужую жизнь, но… Если он привез низшего сюда, если он уже захотел, чтобы тот выжил, разве можно вот так вот бросить все? Воспитанное с детства диковинное великодушие громко протестует, заставляя попытаться сделать хоть что-нибудь.

– Хорошо, я останусь.

– Проходите в отсек номер 919.

Выражение бессилия читается на измученном лице низшего, что неподвижно и почти бездыханно лежит на белой койке. Его никак не шевелящиеся сухие губы чуть приоткрыты, а руки тяжело лежат на животе. Глаза погребены веками, они не собираются открываться. Все тело охвачено немым покоем, и глубоко внутри Ироторида проскальзывает хрупкая надежда на то, что все обойдется и без развития синдрома.

Но ресницы начинают дрожать.

– Где я? – его тихий, хриплый и испуганный голос почему-то отдается внутри белой тоской и жалостью.

– Ты в восстановительном центре, – Ироторид тянется рукой к его бледной щеке, медленно и невесомо проводя пальцами в успокаивающем жесте.

Низший сильно вздрагивает, резко повернув в голову вбок, и высший от неожиданности отдергивает руку, пугаясь своих же действий.

Он только что провел ледяным лезвием черного тесака по пылающей ужасом щеке.

– Скажи мне, ты хочешь жить? – в ушах бьется глухой сдавленный голос, а по коже полосит нож, оставляя тончайшие энергетические линии, плетя блестящие узоры паутины на обнаженном теле.

– Я.. хочу, – сквозь багровую темноту он видит перед собой усмехающееся женское лицо, которое дергает гримаса удивления.

– Разве? – высшая искренне недоумевает, останавливая орудие пыток. – Почему? – ее черное спокойствие уже давно бьет тревогу в чертогах его разума.

– Я хочу чувствовать свою нужность. Я хочу чувствовать благодарность за то, что делаю все как надо, – он задыхается, пытаясь вычерчивать линию своего дрожащего голоса ровно.

На последнем слове ее искорежил гремящий коричневый смех.

– Благодарность? Боюсь, ты никогда не сможешь ее почувствовать.

– Я.. чувствовал, – страх сопротивления медленно обгладывает его кости, но высшая ведет речь о слишком ценных для него вещах. – Одобряющие взгляды, улыбки. Иногда похлопывания по плечу или объятья. "Правильно, хорошо" и другие поощрения. Это благодарность. По крайней мере, в понимании низших. Я хочу.. чувствовать ее.

– Ты почувствуешь, обязательно почувствуешь еще раз!

Звонкий голос из ниоткуда заполонил пространство, и низший вскинул взгляд вверх, к источнику – и увидел сияние. Далекое белое сияние где-то наверху, жемчужными каплями скатывающееся по стенкам окружающего черного пространства.

– Что с тобой? – глухой багровый голос заставляет опустить взгляд.

– Я видел свет, – растерянно смотря в черные глаза, тихо роняет низший.

Восточная оглядывается, приподнимая нож, чтобы опустить его обратно.

– Здесь нет света!