Сионская любовь

– Невежда и глупец! Я стану насмехаться над неимущим и униженным, вроде тебя?

– Почему умолкло доброе сердце Наамы, и свирепствует бесовка Хагит? – воскликнул Ахан.

– Сперва выслушай мой совет, а уж потом вопрошай, – сказал Матан и принялся излагать план.

– Подожги дом, где живет Хагит, и дом, где живут служанки и рабы. Но прежде сына своего Наваля спаси. Примут его за Азрикама, сына Хагит. Обоим отроду не более месяца. Иядидья и Тирца подмены не заметят: так ненавидят они проклятую Хагит, что на дитя ее смотреть не желали. Дом Наамы огню не предавай, пусть заподозрят ее в тяжком грехе. Люди скажут о ней: “Пламя ревности пожрало дом Иорама”. А я заготовил хитрость, как спасти Нааму. Но не будет ей дороги назад.

Ни Хагит, ни Азрикам – никто не останется в живых из дома Иорама. Наваль, которого Азрикамом станут звать, унаследует богатства твоего господина – и поля, и виноградники, и сады, и винные погреба. Богатая жатва, не так ли? А уж после жатвы, колоски в поле я по бедности своей подберу. Еще до того, как запалишь огонь, ты заберешься в казну Иорама и опустошишь ее. А я подошлю двух верных людей – Хэфер и Букья их имена – два хитрых мошенника, что умеют пустить людям пыль в глаза и казаться прямыми и честными. Им вручишь все сокровища, а уж они доставят их мне. Вот тебе ключ от казны. Когда я был в доверии у Иорама, сделал себе ключ в точности, как у него. Не из-за воеводы ли этого я растерял наследие отца? Вот и возместят мне его золото и самоцветы давние утраты – богатство и Хагит.

Затрепетало сердце Ахана.

– Послушаться твоего совета – прямой путь в преисподнюю, – со страхом и ликованием вскричал Ахан, вскочив со своего места.

– Ничего не бойся и укрепись духом. Гордись собой, ты храбрее хозяина: чтобы войти в заговор, нужна неколебимая отвага, а чтобы топать военной тропой – довольно заурядного терпения. Приходи в другой раз, и растолкую тебе, что и как делать, – сказал Матан.

Так и поступил Ахан. Явился к Матану, и обсудили дело вдвоем, и решено было хранить заговор в строгой тайне, а о подмене младенцев даже Хэфер и Букья не узнают.

Преступление

Темная ночь. Мрак. Ветер гонит по небу тучи. Тишина в доме Иорама. Обитатели его спят безмятежным сном. Ахан отомкнул казну, извлек сокровища и вручил их Хэферу и Букье. Эти двое унесли драгоценности и отдали Матану, и тот спрятал их под землей.

Ахан поднялся на одну, на другую крышу и разбросал серу. Затем спустился на землю, бесшумно вошел в дом служанок и рабов, взял сына Наваля, беззвучно вышел, закрыл дверь снаружи на засов. Также неслышно Хэла выскользнула из дома хозяйки, задвинув щеколду.

С четырех углов запалил оба дома Ахан. Вспыхнуло пламя, клубы дыма устремились ввысь. Когда все вокруг потонуло в огне, Ахан ринулся к дому Наамы, что стоял поодаль, целый и невредимый. Схватившись за голову, в ужасе возопил: “О, госпожа моя! Дома Иорама в огне, и некому гасить пламя. Жена моя Хэла с Азрикамом на руках успела выскочить в окно. Хагит кинулась спасать старших сыновей, но огонь погубил всех. О, госпожа, ведь и мой сын погиб, сгорел в доме слуг и рабов!”

А тем временем Хэфер и Букья проходят мимо окна Наамы, и один говорит другому: “Гляди, пламя ревности пожрало дом Иорама!” Содрогнулась Наама от ужаса и говорит в слезах: “Душегуб неведомый свершил зло, а меня обвинят, что подожгла. О, несчастная! Где искать спасения?” Тут Ахан с подсказкой: “Переоденься, госпожа, в мужское платье и скройся, дождись, когда людской гнев стихнет. Да поторопись, пока не вынырнули из тьмы мстители за Хагит. Как бы не схватили тебя и не возвели напраслину”.

Наама, минуты лишней не медля, сделала, как надоумил Ахан. Вышла через окно и исчезла в ночи, спасая свою душу. “А вы, – говорит Ахан ее служанкам, – бегите прочь, спрячьтесь в укромном и надежном месте, и гроза стороной пройдет”. Он указал им дом, где скрыться, плотно запер за ними двери и зажег огонь. Плач и стоны раздались из-за стен и скоро потонули в дыму и треске пламени. Кто-то любит ближнего, другому милы его крики в огне.

“Теперь-то уж из домашних Иорама никого в живых не осталось, кто бы нас с тобой знал, – потирая руки, сказал Ахан, обращаясь к Хэле, – обними покрепче нашего сыночка Наваля и впредь зови его Азрикам. И поторопимся назад к пожарищу”.

Только Ахан сделал наставление жене, как сбежались жители соседних домов, и супруги тотчас заплакали и завыли, запричитали и заголосили. Тут Иядидья и Тирца показались. Руками всплеснули, за голову схватились: “Какое несчастье, поспешим, люди, к дому Наамы!” Пришли и видят: дом пуст, ни души.

– Куда исчезла Наама? – вопрошают Тирца и Иядидья.

– О горе, горе горькое, – возопил в ответ Ахан, – я сегодня замешкался, трудясь в поле, и, как вернулся, чую запах серы бьет в нос. Первым делом кинулся выручать госпожу мою Хагит и деток ее. Вижу: она через окно протягивает Азрикама моей Хэле и вновь скрывается в дыму – спасать старших сыновей, да поздно – безжалостное пламя пожрало всех, не уцелела ни одна живая душа. Я кинулся к дому Наамы – нет ее. Тут вспомнил о родном дитяте – вот кого надо избавить от гибели – и опоздал!

– Дитя мое, сынок, плоть и кровь моя! Погиб! Проклята будь ревность Иорамовых жен, души живые невинные она погубила! Горе, горе! – кричит Хэла.

– Вчера схватились промеж собой, – говорит Ахан, – и в гневе кричит Хагит сопернице: “Будет с тебя, Наама. Приворожила Иорама, любовью его силу свою обрела. Нет более мужа нашего, и сыновья мои наследуют его. А ты, несчастная, хоть и понесла, промучаешься родами понапрасну и родишь ветер. Сыновья мои вырастут и укажут тебе на дверь, и не видать тебе, чужачке, удела в наследии!” – вот как сказала Хагит Нааме, – закончил Ахан.

Изумленные, потрясенные слушают Иядидья и Тирца. Тут показались из тьмы горячие головы, жаждут мщения.

– Где Наама, где лиходейка-поджигательница? – кричат мстители.

Не отвечая, обращается Иядидья к верным слугам – Ахану и Хэле.

– Несите малютку Азрикама в мой дом. Ты, Хэла, живи у меня, станешь кормилицей мальчику. Так спасем от забвения имя славного воеводы Иорама, и светильник его не угаснет, – сказал Иядидья.

– Где супостатка, где изменница? – не отступают стражи минувшего дня, – кровью ее погасим пламя! – вопят они в гневе.

– Подождем, время укажет на ее убежище, – говорит Иядидья.

Судьи кругом

Наама поспешает к родственнику Авишаю, что отвечает за стада Иорама в Бейт Лехеме. Авишай препроводил гостью к брату Ситри, а тот нашел ей пристанище на Кармеле.

Истекли двенадцать дней, и Наама родила близнецов – сына и дочь, и дала им имена Амнон и Пнина.

Тем временем Хэфер и Букья пришли к городским воротам и обратились к старейшинам и судьям с благонамеренной речью:

“Прибыли мы с филистимлянской границы. И в пути видели, как шествует по дороге караван, спускается к Экрону. В запряженной лошадьми повозке сидит Наама, жена Иорама, а справа от нее – некий юноша. За повозкой тянутся верблюды, груженные всяким добром, замыкают караван две рабыни верхом. Мы спрашиваем Нааму: “Кому это добро?” Наама в ответ: “Это дары наместнику, командиру над филистимлянскими воеводами. Хочу выкупить мужа моего. А юноша, что со мной – вестник от Иорама”. Мы с пожеланиями: “Бог в помощь, и пусть с миром вернется супруг твой на родину”. Лишь добрались до Ирусалима, оглушила нас новость о постигшем дом Иорама страшном горе. Вот мы и явились к вам, старейшины и судьи, рассказать, что наши глаза видели, и уши слышали”.

– Возмутительное дело, – говорят судьи в один голос.

– Этот случай запишем в памятную книгу, дабы не стерлось из памяти людской пятно греха, что на этой женщине, – постановил судья Матан.

Решивши так, пошел Матан к Иядидье и гневно потрясал кулаками, рассказывая о постыдном деле.

– Ясно, как божий день, поселилась в доме Иорама смертоносная ревность и погубила живые души, – сказал Матан, глядя на Тирцу.

– Достойнейший муж, – с жаром продолжил судья, – чашу горя и потерь выпьет до дна. Наама, супруга беззаветно любимая, изменила, оставила его, нашла убежище едва ли не у врага. Злобой сожгла дом и преступным огнем погубила соперницу и невинных младенцев. К собственным малюткам немилосердная, ради полюбовника в чужой земле кинула родные края.

– Вот урок для мужчин! – выпалила Тирца, – лишь одну женщину вмещает сердце, и нет иного пути познать любовь!

– Как славно, что ты понимаешь это, милый, – продолжила она, с нежностью обращаясь к мужу, – а придет время, и для Тамар уготовим ту же судьбу.

Тут заговорил Иядидья.

– Выходит, негодное дело свершила Наама. Верный знак криводушия. А посему я вопрошаю: хорошо ли будет, если чадо ее станет наследовать Иорама? И отвечаю: Нет! Лишь Азрикаму положены сии честь и благо. Ему же предназначена Тамар, и быть ей у него единственной, – убежденно изрек Иядидья. Тут глянул он на малютку Азрикама, и жалость засветилась в его глазах: вот он, последний непотухший уголек, что остался от погибшего в огне славного дома.

Дети растут

Через год Тирца родила сына и дала ему имя Тейман. Вместе росли трое деток в доме Иядидьи. Словно нежные бутоны на грядке – Тамар и Тейман, и колючий терновник меж них – Азрикам. С младенчества злая порода его будила дурные помыслы в сердце, да и ни статью, ни красотой он не вышел. Иядидья, верный клятве, данной отцу мнимого Азрикама, не замечал, что сын непригож.

Ситри, не в силах вырвать языки клеветников, укрыл Нааму от злой участи в укромном месте на горе Кармель. Твердо знали Ситри и Авишай: чтобы уберечь от беды детей мнимой поджигательницы и изменницы, надо крепко хранить тайну Амнона и Пнины. Жена Ситри навещает изгнанницу и приносит ей и младенцам-близнецам Амнону и Пнине пищу и все прочее, потребное для жизни. Ситри замечает, однако, что в скудости и бедствиях изгнания невмоготу Нааме поднимать двоих.

Когда пришло время отнимать малюток от груди, Ситри препоручил Амнона заботам брата Авишая, а тот отдал дитя на попечение к почтенному старцу, пастуху, сказав, что некий человек нашел мальчика в поле, и он, Авишай, купил у того находку.

Амнон рос в доме пастуха, и с каждым годом увеличивалась красота отрока, да некому было замечать перемен. Лишь Авишай носил его образ в сердце. Умер почтенный старец, и Авишай определил Амнона в подмогу взрослым пастухам, стада Иорама пасти. И видят люди, что Амнон для Авишая – бесценное достояние, неразменная монета.

Миновали годы, и Наама покинула убежище. Ситри смастерил для нее небольшую хижину в горах среди кипарисов, и там и поселилась она с дочерью Пниной и старой женщиной помощницей. Добывала себе пропитание вместе с бедняками тех мест, собирая колоски с полей мужа своего Иорама. Людям этим сказала о себе, что она филистимлянка, была прежде замужем за человеком из Иудеи, да вот, овдовела.

Глава 3

Царь Хизкияу

Шел четвертый год правления Хизкияу, царя Иудеи, сына царя Ахаза.