Эти странные 55

А в Сельхозакадемии, как назло, в 1967 году отменили военную кафедру, которую снова восстановили в 1973 году, но Арик «пролетел» и тут. Выпуск факультета провели в январе, а не в июне, как во всех ВУЗах. И теперь было неясно, что хуже: служить один год солдатом-переростком или два года лейтенантом, как полагалось ребятам после военной кафедры… В 1973 году, после армии, Арику пришлось вернуться на работу в колхоз, который увеличился в три раза после укрупнения. Но кто, кого и когда в СССР спрашивал? Партия вела, а народ плелся за ней.

28 апреля 1972 года.

К родителям Арик ездил нечасто. Как мы уже говорили, он жил в бабушкиной квартире в Агенскалнских соснах, а родители на Югле-2. Обе квартиры были типичными «хрущевками»: крошечные, неудобные, со смежными двумя комнатами, но отдельные, что существенно.

Ехать нужно было 9-м троллейбусом до кольца у памятника Свободы, потом пройти вперед по улице Ленина к зданию Верховного суда, и прямо за магазином «Сакта» надо было ждать 32-го автобуса до Юглы. Можно было ехать и трамваем № 6, но так было дольше, и предстояла еще одна пересадка на Югле-1. На такси было удобнее и быстрее всего, но поездка стоила до 3-х рублей, а это было дорого по тем временам.

В тот день визит был обязательным, поскольку это был день рождения отца. Заодно можно было повидать мать и младшую сестру, а также многочисленных друзей родителей – людей интересных, заслуженных и значимых в республике. Отцу Арика исполнилось 52 года. Военный врач-фронтовик, кандидат медицинских наук, он был занят преимущественно собой: своей работой в окружном военном госпитале и медсанчасти Управления гражданской авиации, своей наукой – авиационной и космической медициной. Жизнь и дела сына его никогда всерьез не интересовали. Может быть, потому что когда Арик родился в 1948 году, отец еще не остыл от войны, может быть, потому что Арика видел мало – практически его вырастили и воспитали бабушка и дедушка, родители жены, пока он 6 месяцев в году ездил по командировкам, в которые сам стремился. А может быть, потому что, родив сына в 28 лет, все еще оставался внутренне настолько свободным и безответственным, что почувствовать отцовство не спешил.

Всю свою жизнь он прожил сравнительно легко, позволяя жене руководить собой во всех жизненных ситуациях, кроме собственных удовольствий, в которых никогда себе не отказывал. Даже в работе он не был никогда полностью самостоятелен, поскольку не пил, не курил, не подлизывался, не угождал, не брал на себя служебной ответственности, не строил карьеру, а потому начальством был особо не замечаем, а женой угнетаем. Он жил своей внутренней жизнью параллельно с жизнью своей семьи, пересекаясь с ней на бытовых магистралях только по необходимости. Даже любимой своей наукой он занимался под непрерывным нажимом жены, которая довела-таки его до защиты диссертации к пятидесяти годам. Слабостью отца всегда была младшая дочь (с Ариком у них была разница в возрасте 10 лет), да и то относительно, поскольку и тут он уступал жене всю нелегкую функцию воспитания и образования дочери.

Матери Арика в это время было 49 лет. Она обладала привлекательной внешностью, красным дипломом МВТУ им. Баумана и энергией Днепрогэса, а посему была кандидатом технических наук и доцентом Рижского Краснознаменного института гражданской авиации. Не любил Арик в родительском доме бывать потому, что мама вечно вмешивалась в его личную жизнь, категорически предписывала ему линии поведения, работы, образования и так далее, совершенно не интересуясь его собственным мнением и взглядом на вещи. После таких вливаний Арику вовсе не хотелось отвечать на вопросы об его делах, тем более, что никого в родительской семье это всерьез не интересовало. И так было с детства и всю последующую жизнь: Арик, родители и его сестра не были понастоящему близкими никогда. Это очень грустно, но это факт.

12 мая 1972 года.

Военкомат Ленинградского района города Риги находился в то время почти на самом углу улиц Калнциема и Слокас. Это был грязно-желтый трехэтажный особняк, кому-то принадлежавший до советской власти. Рядом имелся двор с гаражами для служебных автомашин.

Уже в 6 часов утра двор был заполнен призывниками и их родственниками. Родители Арика тоже приехали. В 7 часов началась перекличка. Каждый вызванный парень поднимался на 2-й этаж, где у него забирали паспорт и направляли к парикмахеру. Пока тот стриг его «под ноль», выписывался военный билет, который вручали новобранцу под расписку при выходе из здания. Мама заплакала, увидев Арика лысым. Отец усмехнулся и промолчал. В 9 часов подали автобусы, и призывников повезли на вокзал. Родители добирались туда своим ходом. Автобусы встали на привокзальной стоянке позади здания вокзала со стороны Центрального рынка, рядом со зданием Управления Прибалтийской железной дороги.

Из автобусов никого не выпускали. Родители томились на улице. Было тепло и солнечно. Через час автобусы отправились в республиканский накопительный призывной пункт, располагавшийся напротив кафе «Кайя» и института ГВФ, рядом с железнодорожным парком «С». Четырехэтажное мрачное здание с решетками на окнах находилось на огромном дворе, огороженном высоким дощатым забором с колючей проволокой.

Арик попал на 3-й этаж в большое помещение, по всем стенам которого размещались нары в три яруса. Всем велели лечь и не вставать без разрешения. Нары были деревянными и сплошными, как балкон. Духота стояла немалая от 200 одетых тел. Часов через 5 каждому выдали по банке кильки в томате и по пачке печенья. Это был сухой паек. В туалет выпускали строго по два человека сержанты срочной службы, стоявшие «на дверях».

Так прошли сутки. На следующее утро всех вывели во двор, не дав умыться и побриться. Построили по так называемым «командам» и снова устроили перекличку.

Потом в течение двух часов сержанты, сверхсрочники и офицеры бегали взад-вперед и перетасовывали людей в шеренгах. Когда разобрались с тем, кто куда едет, снова повторили перекличку. Родственники к тому времени подтянулись и стояли возле КПП и вдоль забора. Родители Арика не приехали. Часа в 2 дня автобусы повезли всех на вокзал. Там уже стоял эшелон. Перрон был оцеплен милицией, чтобы никто никуда не сиганул. Разместили в общих вагонах без возможности спать: можно было только сидеть или стоять в проходах. Поезд отправился в Лиепаю.

Ехали вечер и ночь медленно и утомительно. Сержанты, сопровождающие эшелон, начали постепенный обход вагонов. У каждого новобранца были с собой какие-то деньги, часы, конверты, авторучки, бритвы простые, механические, электрические, перочинные ножи, еда и напитки, хорошие сигареты.

Ранее отслужившие приятели обо всем предупредили Арика, и он не взял с собой ничего, кроме маминых отбивных, конвертов и туалетных принадлежностей. Бритва была самой примитивной – так называемой, опасной. Обойтись без всего перечисленного вполне можно было первую неделю в армии, тем более что все необходимое вполне можно было купить в военторге уже будучи в части, а деньги на покупки мама должна была перевести телеграфом после первого письма от Арика. Да и какие там деньги? На все нужно было не более 5 рублей. Остальное выдается казной. Некурящему Арику впоследствии всегда хватало 2 рублей 80 копеек, которые выдавали солдатам. А потом, когда Арик стал младшим сержантом, сержантом, старшим сержантом и заместителем командира взвода, он уже получал 8-10-13 рублей 80 копеек, что считалось богатством среди солдат.

Основная масса ребят быстро поняли, что к чему, и молча предъявляли свои сокровища. Тех, кто возражал, сержанты отводили в тамбур вагона и физически, доходчиво, разъясняли политику партии и правительства. После внушения призывник готов был все отдать, но сержанты забирали только самое ценное с их точки зрения. Так Арик лишился десятка отбивных, но не переживал, потому что пока еще был сыт. Позднее, изрядно оголодав, месяца через два он не раз вспоминал этот грабеж. И вообще в армии его преследовали только два желания – поесть и выспаться.

В 5 часов утра поезд прибыл на станцию Лиепая-товарная. Народ выгрузили и пересадили в открытые грузовики со скамейками в кузове. Приехали в ШМАС (Школа младших авиационных специалистов) в поселок Паплака Лиепайского района. Завели в спортивный зал, выдали грязные и дурно пахнувшие матрацы без белья. Велели всем устраиваться на полу. Арику досталось место на сквозняке возле входных дверей. «На дверях» встали теперь уже ефрейторы из постоянного состава школы. Выпускали в туалет и покурить. Поскольку Арик не курил, его возвращали в зал через пять минут. Первый день в армии тянулся мучительно долго. И перспектива совсем не радовала.

14 мая 1972 года.

Спали на полу на матрацах, не раздеваясь. Утром всех отвели в баню. Это был последний день, когда Арик ходил. Следующие 5 месяцев он только бегал в строю. После «помывки» (так это называлось) прямо в бане выдали портянки, сапоги и форму с разными «знаками отличия», которые пришлось пришивать на все виды одежды. Тяжелей всего было с шинелью. Хорошо, что Арик умел с детства пришивать пуговицы. А портянки наматывать научился еще до призыва в армию. Остальным маменькиным детям пришлось туго.

Имени-фамилии младшего сержанта не знал никто. Но звали его между собой Вошка. Поначалу, до первой воспитательной беседы, это прозвище было непонятным, но когда, выстроив «молодых» в две шеренги, младший сержант, вдумчиво глядя поверх голов строя, трижды повторил: «Это кто вошкается там?», все встало на свои места. Говорил Вошка с сильным белорусским деревенским нажимом на буквы «ч» и «р». Монологи были длинными, сочными по мату и абсолютно бессмысленными. Но это Вошке не мешало внушать молодежи азы солдатской науки. По должности он был заместителем командира взвода, а в так называемом «карантине» – старшиной. «Карантин» должен был продлиться 2–3 недели до принятия присяги. За это время новобранцев приучали к строю, к физзарядке, к командам, к Уставу, к умению ходить в туалет по любой надобности за время не более 3-х минут, разумеется, только бегом. А если учесть, что в этой ШМАСе в Паплаке было 1500 солдат и всего 1 летний туалет на 60 «посадочных мест», то можно себе представить ситуацию. Особенно, если вспомнить о том, что распорядок дня был для всех единым, и время на туалет, соответственно, одно и то же у всех учебных рот и батальонов.

С нормативами подъема и одевания за 45 секунд Арик справлялся один из всего взвода. И поэтому, из-за нерасторопности других, ему приходилось эту процедуру проделывать вместе с взводом по 7-10 раз каждое утро в 6 часов. Из первых однообразных двух недель до присяги Арику запомнились только два очень тяжелых дня. В один из них он угодил в наряд по кухне. И в этом не было бы ничего страшного, кроме бессонной картофелечистной ночи. Но еврейское счастье Арика не подвело, и его единственного из 30 человек взвода направили в распоряжение начальника столовой – матерого сверхсрочника. Тот указал Арику на 4 электрических котла, каждый емкостью по 400 литров, и приказал их отмыть до блеска к 4 часам утра, пояснив, что в них накануне варили баранину в супе, а завтра в них же нужно будет варить компот из сухофруктов, и поэтому котлы должны сверкать, «как котовы яйца». И никак иначе.

Дело было вечером в 23 часа, делать было нечего, нужно было драить котлы. Котлы эти были установлены вертикально на кафельном скользком полу и снизу к ним вели 2 ступеньки, скользкие от жира. Котлы были одного с Ариком роста – 170 см от пола, и чтобы в них заглянуть, двух ступенек явно не хватало, не говоря уж о том, чтобы чистить их изнутри…

Для чистки были выданы:

– щетка новая половая;

– черенок к щетке;

– пачка пищевой соды;

– ведро песка;

– тряпки из солдатского белья.

Добавим еще, что была середина мая. Погода для солдат стояла плохая – светило солнце, и тепло было даже ночью. В связи с острой нехваткой летних маек и трусов, всем молодым солдатам было выдано в бане по комплекту зимних кальсон и нательных рубашек белого цвета с тесемочками. Кроме того, в нарушение требований, никому для работы на кухне не были выданы рабочие комплекты х/б, и пришлось работать в новой чистой форме и негнущихся, красящих в черный цвет белые кальсоны кирзовых сапогах. Ну, о том сколько сапоги весили, можно не упоминать… Хорошо еще, что размер ноги Арика совпал с сапогом.

Ну что сказать? К 4 часам утра, согласно приказу, котлы сверкали, как это самое место у кота. Но с Ариком и его обмундированием дело было плохо. Когда Арик, практически в бессознательном состоянии, дошел по стенке до кабины душа, где была только холодная вода (а зачем горячая? ить лето на дворе!), перед ним остро встал вопрос о стирке белья и одежды. В кабинке на полу лежал обмылок хозяйственного дегтярного мыла черного цвета с характерным запахом. Сейчас трудно сказать, как была решена задача по снятию одежды и белья. Холодный душ несколько помог Арику, дав возможность вспомнить, как его зовут. Но как выстирать форму?!

Не иначе, Господь сжалился над Ариком, потому что, в момент его тяжелого и бесплодного размышления над проблемой стирки, из последней душевой кабинки неожиданно вышла повариха ночной смены из вольнонаемных гарнизонных жен личного состава части. Поскольку она тоже не знала, что в душевой кто-то еще есть, она была не совсем одета, точнее, совсем не одета. Видимо, она была закаленным человеком и любила холодный душ. Увидев голого Арика, добросовестно пытавшегося намылить обмылком форму, и быстро поняв, что из этого ничего не получится, она сказала: «Ну, Хабибулин, давай помогу». И сняв с головы мокрое вафельное полотенце, протянула его Арику: «Прикройся».

Арик сполз по стенке и уселся прямо на мокрый холодный пол душевой. Сил не было никаких. Повариха, как была нагишом, отправилась с его х/б в ту кабинку, откуда так неожиданно появилась, и принялась за стирку. Нельзя сказать, что у Арика совсем не было опыта общения с противоположным полом. Но тут усталый организм солдата отказывался реагировать на живую женщину без одежды, такая вот неприятность, граждане!

Минут через 20 повариха вернулась уже в синем халате на голое тело и, еще раз пристально взглянув на растекшегося по кафельному полу воина, произнесла:

«Одевайся, Чингиз-Хаим!». Мокрое зимнее белье и форма не поддавались усилиям. Кое-как натянув противную одежду на себя, Арик поплелся в казарму, где уже ночной наряд дневальных готовился поднимать роту. Никто ни о каком отдыхе для измученного котлами солдатика и не заикался. Пришлось через силу и под шуточки товарищей бежать на зарядку, изображать упражнения, тупо сидеть на занятиях до вечера, постепенно высыхая на ходу. Старшина Вошка поинтересовался, правда, повышенной влажностью курсанта ШМАСы, но детально в этот вопрос не углубился, а то неизвестно еще, чем бы это для Арика закончилось.

Второй тяжелый день выпал на субботу. Накануне обнаружилось, что уходившие из ШМАСы в строевые части солдаты забили в трубу зимней канализации сапог. Естественно, что все пошло наверх, и в помещениях казармы, туалета и умывальной образовался бассейн, наполненный еще с зимы сточными водами. Никто из командования не позаботился об очистке канализационных коллекторов ранней весной, когда они оттаяли. И вот теперь это все поперло наверх. Надо было спасать жилые помещения в трехэтажном здании. Полковая медслужба и военная СЭС (санэпидемстанция) спикировали на учебную часть моментально, и командование ШМАСы имело весьма бледный вид.

На субботу занятия были отменены, и личный состав брошен на прорыв.

Еврейское счастье Арика не покинуло, и он, получив ведро и черпак, раздевшись до кальсон и сапог, в составе канализационного десанта из 4-х курсантов был направлен на вычерпывание мутного вонючего бассейна и поиски злосчастного сапога-пробки на первом этаже здания казармы. Эта пахучая работа по пояс в канализационной жиже продолжалась часов семь, вплоть до темноты. В концеконцов сапог-затычка был найден, бассейн опустошен, помещения вымыты с хлоркой остальными солдатами.

Но перед четырьмя участниками «дерьмового заплыва» встала острая проблема отмывания и уничтожения жуткого запаха. Хорошо, что гарнизонный военторг работал ежедневно до 20 часов и возглавлялся женой командира учебной роты, в которой состоял и Арик. Благодаря этому обстоятельству торговая дама знала о происшествии и позволила выкупить весь имевшийся запас одеколона «Кармен» по 8 копеек за бутылочку. Раздобыв шайку, Арик вылил в нее сразу все 20 бутылочек одеколона, который имел запах не намного лучший, чем канализационный бассейн. Предварительно тщательно вымывшись под ледяным душем, Арик погрузил в шайку оба имевшихся у него носовых платка и, сантиметр за сантиметром, трижды обработал все тело жидкостью. Его товарищи по несчастью сделали то же самое, и казарма наполнилась душным запахом «Кармен». Никто из 250 человек учебной роты не смеялся. Никто не хотел бы оказаться на месте этой четверки ассенизаторов поневоле.

1 июня 1972 года.

В этот день была Присяга. При температуре воздуха +24 градуса на плацу была выстроена вся школа по-ротно и по-батальонно. 4 часа под палящим солнцем, без перерыва, без перекура, без еды и воды молодые солдаты принимали присягу на верность СССР. Имели место обмороки. Впервые надетая парадная форма душила и резала под мышками. Автомат Калашникова тянул к земле. Сапоги нельзя было оторвать от бетонного плаца. Пот заливал все тело под формой и зимним бельем. Но нужно было «стойко переносить все тяготы службы». Вот ведь, более 30-ти лет прошло с тех пор, а слова присяги еще держатся в голове!

В столовой все получили в честь праздника сладкую булочку, которая несколько скрасила традиционно унылый обед, состоявший из постных щей, серого картофельного пюре на воде и столовой ложки консервов «Бычки в томате». К булочке еще был компот из червивых сухофруктов. Кутить, так кутить! Желудок солдат прогрессивно сжимался с каждым днем.

Наутро, на ежедневном построении батальона, на так называемом «разводе», на плацу появился незнакомый капитан в черной форме морской пехоты. Вместе с командиром батальона он встал перед строем. Подполковник-командир спросил громко: «Кто тут у нас до армии занимался в ДОСААФ?»

Несколько человек откликнулись, и выяснилось, что они окончили курсы радистов, локаторщиков, кинологов, шоферов. Подполковник вновь спросил: «А еще кто?»

Строй молчал. Арик состоял в рижском ДОСААФ в клубе подводного плавания «Амфибия», что находился на улице Вальню, 6 в Старой Риге рядом с Пороховой башней. Туда он пришел из секции спортивного плавания, которым занимался с 7 лет в бассейне завода «ВЭФ» и в Доме спорта по улице Кришьяня Барона, 100. Подводное плавание ему нравилось гораздо больше спортивного, и ему он отдал более 10 лет, до 27-летнего возраста тренировался. Параллельно он играл в большой теннис на кортах «Динамо» в Петровском парке. И в подводном плавании, и в теннисе у него были неплохие спортивные разряды. Но сейчас, на плацу ШМАСы, Арик не видел необходимости отзываться на призыв командира, тем более что в личном деле призывника лежали корочки первых разрядов по теннису и аквалангу. Забыли, так забыли. Напрасно он так думал. Капитан-морпех передал подполковнику бумажку.

Тот снова обратился к строю: «Рядовой Арон Губенко!» Арик вынужден был отозваться по Уставу: «Я!»

– Выйти из строя!

– Есть.

Арик шлепнул правой рукой по правому плечу стоявшего в передней шеренге парня. Тот сделал шаг вперед и вправо, а Арик вышел строевым шагом на 2 метра и повернулся кругом на 180 градусов лицом к строю.

– Рядовой Губенко, ко мне! – раздалась следующая команда. Арик повернулся налево и, не доходя до офицеров метра 4, остановился по стойке «смирно» и доложил с отданием чести: «Товарищ подполковник, рядовой Губенко по вашему приказанию прибыл».