Соло

Вопросительно смотрю, мол, чего хотели?

– Э-э… привет, – говорит Валера. – Жан, ты извини, что так поздно. Мы тут… э, привели…

Перевожу взгляд на Мотылёва – да, синяк качественный. Просто очень.

– Я был против, – объясняет он и осторожно трогает припухшую ссадину под глазом. – Но он не хочет никого слушать.

Я уже вообще ничего не понимаю, лестничный пролёт за ними мне не видно. А на лестнице раздаются тяжёлые шаги, и парни, как по команде, расступаются в стороны. Очень быстро. И я вижу Макса. С опущенной головой, тёмного, страшного и чужого.

Он минует последнюю пару ступенек, тяжело, гулко шагает прямо на меня. И я тоже быстренько убираюсь с его дороги, и Макс проходит мимо вглубь квартиры. Слышу, как в комнате что-то звякнуло, потом загремело. Я смотрю на парней, тревожно и снова вопросительно, но они отводят глаза почти виновато.

– Мне жаль, – говорит Вова. – Осторожней с ним, он сейчас… сама увидишь.

– Да, извини, что так вышло, – с сожалением добавляет Валет.

И они уходят. Будто жалеют меня. А мне страшно так, что я почти готова просить их остаться. Что они не договаривают? Что не так с Максом?

Закрываю дверь на все замки, иду его искать. На полу в большой комнате обнаруживаю его брошенную куртку. Поднимаю, отношу в прихожую. Сам Макс сидит на кровати в спальне, сгорбившись и обхватив голову руками.

– Тебе плохо? – спрашиваю, приближаюсь осторожно. – Что принести? Чаю, водички? Кажется, надо пойти поискать абсорбент в аптечке.

Подхожу к нему, и Макс голову поднимает. Подтягивает меня к себе, вжимается в живот лицом, грубо ласкает руками ягодицы. Я нерешительно пальцы в волосы его на затылке запускаю. Короткие…

– Не надо ничего, – хрипло говорит он. – Мне сейчас другой абсорбент нужен.

Макс поднимает на меня лицо. И я готова отпрянуть от этого чёрного, голодного, безумного взгляда. Такого я его не знаю. Это очень жуткий Макс, опасный и незнакомый.

Макс отстраняется, ведёт руками вверх по моему телу, берет в ладони груди, сжимает. Зацепляет двумя пальцами ворот и молниеносным резким движением рвёт на мне футболку. Он вжимается лицом в теперь голую кожу, прикусывает зубами. Рывком стягивает с меня штанишки и усаживает к себе на колени. Мне очень страшно, и я боюсь заплакать. Кажется, я понимаю, почему парни так извинялись. Знают, значит, что он в таком виде вытворяет.

Как будто чужие, грубые руки блуждают по моему телу. Вот он встал и толкнул меня на кровать, сам сдирает с себя одежду. Я опасаюсь лишний раз даже пошевелиться, чтобы не привлечь внимание, не вызвать его агрессию. Он ложится на меня сверху, не даёт себя касаться – одной рукой держит мои руки над головой, а второй спешно раздвигает мне ноги. Входит в меня, резко и сразу. Я вскрикиваю от боли, и он останавливается. Отпускает меня, обнимая, зацеловывает лицо, впивается в губы.

А я только сейчас понимаю – это же Макс, Макс, он пришёл ко мне, ненормальный мой, любимый! Только мне сейчас полагается злиться на него, упиваться своей обидой и лелеять горе от его предательства. Как же часто мы испытываем навязанные чувства, которые, по всеобщему мнению и велению распространённого штампа, должно испытывать в какой-то конкретной ситуации! И Макс… он тогда сейчас просто изнасилует меня, и всё между нами закончится навсегда. Но я не хочу так! Я люблю его, я так рада, что он пришёл ко мне, даже такой. Главное, что пришёл. Я тоже его хочу!

***

Когда я проснулась, утро уже не было ранним. Макс угомонился только к рассвету, так что хорошо, что очнулась хотя бы не после обеда. Обнаруживаю, что лежу, уткнувшись лицом в его грудь, надёжно прижатая к нему двумя руками, а сверху на меня ещё положили ногу. Своим же коленом, оказавшимся между его ног, ощущаю тепло и нежную мягкость мошонки. От этого открытия, от воспоминания о том, что Макс со мной проделывал этой ночью, огнём загораются щеки. Я осторожно выпрямляю ногу, а ещё у меня затекла рука, на которой я лежу. Макс чувствует моё движение и разжимает объятия. Откидывается на спину, отпускает меня на свободу.

Я вытаскиваю из-под себя руку и опираюсь локтём на подушку. Разглядываю его, хорошо, когда он не видит и не мешает. Мне так нравится на него смотреть! Да, он действительно подстригся, мне вчера не показалось. Лицо выглядит моложе и, в то же время, каким-то строгим. Ему, наверное, снится что-то – Макс хмурится и сводит вместе низкие брови. Длинные полукружья ресниц лежат на щеках. Я легко вожу пальцем по лбу, разглаживаю тонкую морщинку. Веду вниз по прямому носу с узкими ноздрями, ощущаю незаметную взгляду маленькую горбинку. У него такие чувственные губы, верхняя сейчас кажется чуть полнее нижней, их я едва касаюсь. Обвожу двумя пальцами твёрдый подбородок, по длинной линии высокой скулы попадаю к чувствительному месту под ухом. По широкой шее, по ключице на мощное плечо. Такое тело – мечта любого скульптора, идеальное сплетение мышц и сухожилий под гладкой, туго натянутой кожей. Оглядываю его фигуру, спускаюсь взглядом от груди к низу твёрдого живота. Хотя, нет, Макса бы точно забраковали. Вспоминаю маленькие и аккуратные, похожие на детские краники греческих эталонов, и не могу удержаться от смешка – да, у Макса там агрегат слишком серьёзный! Расслабленный и беззащитный, даже на вид кажется мягким, но всё равно поражает. Очень хочется дотронуться, ощутить его нежную гладкость, но я опасаюсь разбудить этого восхитительного монстра. Пусть ещё поспит, тяжёлая была всё-таки ночка.

Отмечаю татуировку на его груди – странно, была красная, стала чёрная. Такое возможно? Но зато теперь это моя настоящая буква, и орнамент очень красивый. Когда она изменилась? Обвожу пальцами чёрную «А», рисую почти прямой контур выпуклой грудной мышцы, не могу удержаться, чуть царапаю ногтем маленький напряжённый сосок.

Макс беззвучно сглатывает, но я вижу, как поднялся и опустился кадык на шее. Да он не спит, я так понимаю. Притворяется? Стыдно, да?

Я подтягиваюсь на кровати повыше, заглядываю в его лицо. Он, наверное, чувствует моё дыхание, потому что открывает глаза. Встревоженно смотрит на меня, что-то ищет на лице. Потом обнимает и притягивает меня к себе, но вдруг замирает. Я смотрю в направлении его взгляда – Макс разглядывает синяки от его рук, расцветающие на моих бёдрах. С сожалением легко гладит следы пальцем.

– Что это было? – спрашивает, со сна у него хриплый голос. – Ты не хотела, я заставил?

– Ну, первый раз было… трудно, – я пытаюсь его успокоить. – А потом… ты сделал так, чтобы я захотела.

Поневоле заливаюсь краской – сегодня ночью было так стыдно-прекрасно. Я не представляла, что такое бывает. Были, конечно, страшноватые моменты вначале, но потом… потом всё было необыкновенно хорошо. Даже не знаю, сколько раз он довёл меня до края. А ещё меня поразило то, что когда кончаешь уже не в первый раз, становится всё легче и легче улетать, и часто у нас с ним получалось одновременно.

– Ты тоже пострадал, – я касаюсь пальцем кровавых лунок на его плече, туда впивались мои пальцы в один особо острый момент. Макс выворачивает шею, пытаясь заглянуть за плечо, видит эти маленькие, засохшие уже царапины, и лицо его немного проясняется, освещаясь знакомой хитроватой улыбкой. Нельзя устоять, когда он вот так улыбается, наконец-то улыбается, и я целую его. Сама.

Глава 14. Макс. Любишь?

Я просыпаюсь от воя сигнализации чьей-то машины под окном. Лежу неподвижно, пытаясь осознать, где я и кто я. По мере включения в реальность в памяти всплывают отдельные фрагменты прошедшей ночи. Предвкушение надвигающейся катастрофы и леденящий душу страх не позволяют открыть глаза. Да, она ещё здесь, я ощущаю тепло её дыхания на своей груди. Чувствую близость её гладкого тела, которое прижимал к себе даже во сне, как ребёнок любимую игрушку. Я, кстати, был на редкость жадным ребёнком. Сколько себя помню, ничем своим никогда добровольно с другими детьми не делился.

Она пока ещё со мной. И я боюсь открыть глаза, боюсь увидеть заплаканное лицо, искусанные от боли губы. Потому что знаю – всё, что только можно сделать с женским телом, этой ночью я с ней сделал. И вряд ли был внимателен и осторожен. Так что эти минуты до её пробуждения – возможно, всё, что мне осталось. Ещё немного её рядом, прежде чем она откроет глаза, скривит презрительно губы и прикажет убираться. Из её жизни, из её постели. А я что, уйду? Наверное, уйду, когда она скажет. Не смогу её больше мучать.

Маленькая, прости! Просто рвётся из груди, но я молчу. За окнами живёт и шумит город, моя девочка сопит и прижимается лицом к моей груди.

Время, наверное, близится к обеду. Жанна шевелится, просыпаясь, пытается выпутаться из объятий. Я отпускаю её, переворачиваюсь на спину. Вот так, сейчас она поднимется с постели и уйдёт. Мне придётся одеться и последовать за ней туда, где у нас состоится крайне тяжёлый для меня, но, думаю, очень недолгий разговор. Последний.

Жалею ли я, что так всё вышло? Да, жалею. Поступил бы, если б знал, что так будет, иначе? Не знаю. Но, зная себя, могу сказать – всё, что произошло, закономерно. Слишком хорошая для меня. Слишком… идеальная.

Жанна не уходит, я начинаю волноваться. Она касается тонкими пальцами моего лица, и я замираю. Неуверенность – моё худшее состояние, она выматывает, нервирует, не даёт покоя.

Не похоже, что меня сейчас собираются выставлять за дверь. Жанна гладит меня легко, почти ласкает. Очень нежно. И цепляет пальчиком сосок. И я выдаю себя. Да, малыш, я проснулся. И не только я, мой боец тоже.

Я открываю глаза и сразу вижу её прозрачный взгляд. Вот так, вблизи, смотреть в её глаза особенно здорово, потому что вся их необыкновенность заметна лучше. Блестящие и чуть мерцающие, блеском похожие на сияние капли росы поутру, если б роса бывала прозрачно-чёрной, эти глаза рассматривают меня с расстояния кончика носа с каким-то странным выражением. На меня так ещё никогда не смотрели. Видимо, потому, что до этого я ещё никого в жизни не делал счастливым.

И от облегчения хочется вскочить и таскать её весь день на руках. Ну, или хотя бы до завтрака, а потом снова лечь с ней в постель. И я сгребаю её в объятия, и наконец, вижу. Вижу то, что так боялся обнаружить – потемневшие синяки на идеально белых гладких бёдрах. В точности повторяющие размер и форму моих ладоней.

Она меня не осуждает, но я сам себя буду судить. И наказывать. А Жанна показывает мне царапины от своих ногтей на моих плечах – надо же, даже не заметил, когда это случилось, хотя всегда пресекал такие проявления чувств у других. Так у меня, оказывается, никакой не котёнок, а дикая кошка, страстная и опасная. Короче, мы друг друга стоим. Главное, что котёнок меня прощает.

А Жанна меня целует. Сегодня у неё очень мягкие губы, и я чувствую лёгкий дынный запах. Мы лежим рядом, и я привлекаю её к себе, вжимаясь восставшим членом в её нежный живот. Это, кстати, для меня загадка – я сейчас должен быть пуст и спокоен, после такого марафона, так какого ж хрена…

Жанна обнимает меня за шею, и я накрываю её собой. Этот мягкий, тягучий поцелуй такой чувственно-пьянящий, что трудно сдержаться от крайних проявлений. И Жанна не сдерживается, она тихо стонет. Она стонет и этим сносит мне крышу. Я так хочу, как будто не я всю ночь с неё не слазил. И сейчас я хочу ещё кое-что, хочу туда, откуда исходит этот великолепный аромат. Хочу почувствовать не только его, но и вкус.

Я оставляю её губы, целуя, спускаюсь ниже. Её тело – сплошной соблазн, и вряд ли я смогу добраться вниз быстро. Это так необычно выглядит – полные упругие груди на удивительно тонком теле. Я, играя, легко обхватываю её талию двумя руками, и ещё остаётся место. Может полнеть, сколько хочет, я согласен, ей абсолютно не страшно. А вот груди с набухшими розовыми сосками, торчащими строго вперёд и вверх, великолепны безусловно. И я обхватываю губами сначала один сосок, потом другой, чуть пощипываю пальцами, пока они не напрягаются твёрдыми горошинами, доверчиво утыкаются в мои ладони.

Я поднимаю глаза, хочу увидеть её лицо – глаза у Жанны полузакрыты, рот приоткрыт. Руки чуть согнуты в локтях, расслабленно лежат вдоль тела, она прикусывает нижнюю губу, и тело её выгибается, словно подставляя груди под мои руки. Я ещё не видел женщины, которая бы отдавалась так искренне и так красиво.

Замечаю, что она лишь чуть раздвинула ноги, но пользуюсь этим и ставлю между её бёдер колено. Обвожу ладонями контур тонкого, но всё же сильного тела (а другая бы не вынесла меня этой ночью) – от груди по рёбрам на бёдра, и я уже здесь и мягко раздвигаю ей ноги. Жанна смотрит на меня затуманенным взглядом, впивается пальцами в простынь, когда я наклоняюсь над нежным, чуть вздрагивающим животом. Целую этот гладкий упругий животик и спускаюсь к выпуклому, беззащитному лобку. Судя по всему, у Жанны там вообще не растут волосы, во всяком случае, никаких следов удаления я не вижу. И это так здорово! Кожа нежная, как у ребёнка, аккуратные коротенькие губки припухли и приоткрылись, это просто с ума сводит. Никогда не думал, что могу так заводиться от вкуса и вида девчонки там. Чёрт, да я вообще не поклонник подобных забав, то ли дело, когда мне.

Но не с ней. И это не только для неё, это мне нужно самому. Я целую лобок, от моего дыхания она вздрагивает, и я поднимаю голову ещё раз на неё взглянуть. Всё, глаза закрыты, грудь вздымается. Так она и без моего участия кончит. Но налицо прогресс – уже не стесняется так, как в начале, разрешает мне смотреть. И трогать. И…

И я трогаю – я облизываю два пальца и аккуратно ввожу в неё. Ощущаю её тесную гладкую упругость и влагу, и член дёргается, бьёт по животу. Да, брат, точно, это твоё место, но когда ещё удастся! Большим пальцем нажимаю на клитор, двумя поглаживаю её изнутри, двигая все быстрей, и даже чуть сгибаю фаланги. Потом двигаюсь медленнее, но вижу её разочарование, и снова ускоряюсь, с силой почти трясу её, и… Вот оно! Жанна кончает, выгибаясь, с тихим сдавленным криком. Её колени дрожат от напряжения, так хочется ей сдвинуть ноги. А я припадаю ртом к её влажной, сокращающейся плоти, держу руками изгибающееся тело. Купаюсь в её чувственном нежном аромате, и пью её, вылизываю, целую. Знаю, что если так её довести до пика раз пять, она, наконец, не выдержит и брызнет сладким, упоительным соком. Но не сейчас… сейчас не могу.

Я целую её там, прихватывая губами нежные складки, спускаюсь ниже. Чуть поднимаю её ноги, раздвигаю ягодицы. Вижу покрасневшее колечко ануса – блядь, и здесь я ночью был. Обвожу его языком, и Жанна вздрагивает, видимо, я произвёл неизгладимое впечатление. Не бойся, котёнок, если не хочешь, мы больше не будем, я только тебя поласкаю.

У меня чувство дежавю. Как на поляне. Я между её ног, приставляю член к сжимающемуся входу, трепетному и влажному. Только сейчас всё по-другому, сейчас ей не будет больно. Я поглощён этим действом. Погружаюсь в её тело, схожу с ума от того, что вижу. Нет, опять не до конца, её плоть словно не пускает. Плотно обхватывает член, и дальше – нет. Не может быть, раньше у неё всегда получалось принимать… Раньше. Какие странные мысли, мы только ночь провели вместе, да ещё на поляне. Но не могу додумать, мимолётные отзвуки, как чужие воспоминания, проносятся по краю сознания, не задевая. Я начинаю медленно толкать, развожу её ноги шире, перебираю коленями, стремясь подобраться ближе.

Что-то происходит, и со мной, и с Жанной. Я мягко, но настойчиво подаюсь вперёд и всё-таки вхожу. Весь. Это настолько… что нельзя терпеть! Снова перебираю коленями, прижимаюсь ещё больше, чувствую, как трусь пахом о её нежную промежность. Жанна вскрикивает. Знаю, любимая, знаю, что для тебя слишком много, но раньше мы с тобой только так и…

– Хочу весь в тебя залезть, – шепчу и наклоняюсь к ней, пью этот нежный рот, поворачивая к себе её лицо с плывущим, бессознательным взглядом.

С такой глубиной проникновения я двигаться активно не могу, и, опираясь на руки, раскачиваюсь над ней, слегка скользя вверх-вниз. Я наслаждаюсь этой своей победой, она вся теперь моя. Решаюсь, отстраняюсь немного, чтобы ударить, толкнуть, да что угодно… Но тело её вдруг превращается в сладко-мучительную ловушку – её плоть сжимается вокруг меня неимоверно, затягивает внутрь. Моё движение продолжается, я выхожу на этом сжатии, и это невероятные ощущения! Удар, и снова тянущий меня внутрь выход. Я не могу сдержать глухой возглас, у меня такого секса не было никогда. Я двигаюсь и бью сильнее и быстрее, она в ответ обхватывает меня плотнее, чем вторая кожа. Нет, это не секс. Я знаю, что это такое… Слияние. Когда всё на двоих одно – один пульс, один вздох, один стон. У нас сейчас на двоих и душа одна, и тело стало одним.