Соло

Я склоняюсь над ней на локтях, двигаюсь все резче и быстрее, глубоко и сильно вонзаясь. Я даже не знаю, больно ей или хорошо, но остановиться не могу. Это выше моих сил. Жанна тянет ко мне руки, обнимает за шею – хочет, чтобы я на неё лёг. Нет, ещё рано, задыхаясь, её целую, дышу ею, и это единственная секундная задержка. Нельзя, нельзя останавливаться! Она прикусывает мою губу, не даёт отстраняться, а я продолжаю бить, врезаться в её нежное тело. И целовать.

И я ударил, она сжалась, выгнулась и забилась подо мной. Я не могу не следовать за ней, выпивая ртом её всхлипы и ощущая, как её содрогающееся тело снова и снова стискивает член и словно вытягивает семя. И сам не могу сдержать то ли стон, то ли хрип. У меня так впервые. Она цепляется за меня, как за поручень, и я опускаюсь на неё. У меня, если честно, дрожат руки. Я прижимаюсь щекой к её щеке, и чувствую, что у неё мокрые виски и на глазах снова слёзы. Как и у меня сейчас.

– Макс… – потрясённо говорит мой котёнок спустя какое-то время. – Ты меня так… любишь?

– Ты меня тоже, – отвечаю, улыбаясь, смотрю в это удивлённое лицо. И слегка двигаю бёдрами, напоминая, что я всё ещё в ней.

Жанна не отвечает, она зачарованно и серьёзно разглядывает меня снизу. Потом чуть улыбается и прикладывает к моим щекам свои маленькие ладошки.

– Пора вставать, – тихо говорит она. – Надо успеть на автобус, а до него ещё на такси добираться. Ба меня ждёт, волнуется.

Уедет, я останусь без неё на целый день. Даже на полтора. До утра понедельника, до встречи в универе.

– Я тебя отвезу, – шепчу я в её волосы, снова придавливая её собой. – У тебя сумка тяжёлая, намучаешься одна. И с бабушкой своей познакомишь…

Я смотрю на неё, жду возражений. Но она рада, как и я. Это же замечательно, что не придётся расставаться.

Я скатываюсь с неё, ложусь на спину, закидываю руки за голову. Жанна встаёт с нашей мятой постели, мягко ступает по полу босыми ногами. Мне нравится, что она не зажимается, не стесняется своей наготы. Нравится смотреть на неё голую. Она двигается естественно свободно, наклоняется и собирает нашу раскиданную по полу одежду. Ну, вообще-то, преимущественно мою.

Поднимает с пола мятые джинсы, замечает торчащий из кармана шнурок. Тянет за него и достаёт свой оберег, который я ей так и не вернул. Кладёт джинсы на кровать, сама идёт к большому зеркалу у стены. Растягивает концы шнурка в стороны и прикладывает к груди – примеряет, хватит ли длины, чтобы завязать новый узел.

Я наблюдаю за ней, не отрывая глаз, её движения завораживают меня. Поэтому замечаю – когда амулет коснулся её груди, мир… мигнул. Я смотрю на обнажённую девушку у зеркала и недоумеваю – вроде, что-то общее есть, но, определённо, не Жанна. Пройдёшь и не заметишь, и почему-то очень хочется отвести глаза. А лучше вообще покинуть этот дом, уйти, не оглядываясь.

Девушка снимает с себя оберег – да, шнурок короткий, и я снова вижу Жанну. Срываюсь с постели, иду к ней. Нельзя допустить, чтобы она снова его носила. Нельзя! Или я её в буквальном смысле потеряю.

Глава 15. Жанна. Баш на баш.

Макс подходит ко мне сзади, обнимает со спины. Его сильные руки на фоне моего бледного тела кажутся слишком смуглыми, и сам он, по сравнению со мной, выглядит очень большим. Никогда не считала себя миниатюрной, но на фоне его высокой стройной фигуры я действительно – котёнок и маленькая.

А ещё мы красивые, правду сказала тётя Нина. Мы красивые вдвоём, почему-то. Может, из-за контраста? Я и он… даже не знаю, с чем сравнить. Я как маленькая бледнолицая скво в руках огромного бронзовокожего индейца.

– Не одевай его, прошу, – Макс целует меня куда-то в ухо и тянет оберег за шнурок. – Подари его мне… на память.

– На память?! – я вижу в зеркале своё ошеломлённое и злое лицо. На какую ещё, к чёртовой матери, память?!

Я поворачиваюсь к нему и гневно смотрю в его серые глаза. Ага, понимает, что сморозил глупость. Виноватая такая морда, полная раскаяния и сожалений.

Отхожу от него, беру со стула и надеваю голубой короткий халатик. Я не люблю носить халаты, но сейчас испытываю срочную потребность прикрыться. Неудобно как-то устраивать разборки с голой задницей. Макс, глядя на меня, тоже начинает одеваться.

– Ну, тогда просто подари, – говорит он, застёгивая джинсы.

Я молчу. Злюсь на него за всё – за Киру, за букет, за то, что думала, что он ушёл. Молча мы идём на кухню, я впереди, Макс следом.

А на кухне розы, и на столе валяется открытка, залитая слезами. Макс берёт её в руки, открывает. Поглядывает на меня искоса, кладёт обратно.

– Да, я лоханулся, – он усаживается на стул, притягивает меня к себе на колени. – Заказал цветы, чтобы извиниться за наш первый раз, не уточнил детали. Глупая открытка, розы не красные. Всё это просто неудачное стечение обстоятельств, не более. И ещё… что она тебе сказала?

Значит, он знает про Киру. Ладно, поговорим начистоту, как взрослые люди, пусть станет всё определённо.

– Она сказала, что ты был со мной на спор, из-за денег. Вы меня с друзьями… разыграли. Ещё сказала, что вы с ней вместе. Что скоро ты «созреешь».

Макс заржал. Когда он смеётся, трудно сохранять серьёзную обвиняющую мину, поневоле хочется хотя бы улыбнуться.

– Да я уже созрел, – отсмеявшись, говорит он. – Только не для неё. Про Игру – правда, я к тебе полез из-за Игры. Но ни минуты с тобой не играл, это Кира придумала. Вообще, не надо никого слушать. Только меня.

И Макс пытается меня поцеловать, обхватывает мою голову руками. Но я ещё не всё сказала!

– Тебя? – спрашиваю, пытаясь отстраниться. – Но ведь ты молчишь!

– Нет, я всегда открыт… – Макс прихватывает мою губу зубами, – для конструктивного диалога.

Замечательная позиция, отшутиться и спустить всё на тормозах. Замолчим все острые углы, вдруг они сами исчезнут. Но злиться на него уже не могу, могу только попросить.

– Не уходи больше так, – говорю.

– Как? – Макс округляет свои красивые глаза.

– Молча. Не надумывай себе того, чего нет. Пожалуйста, давай будем разговаривать. Извиняться за первый раз – это ты вообще о чём? Хороший у меня был первый раз, с чудесным мужчиной, пока этот… мужчина сам всё не испортил. Своим непонятным молчанием и странным поведением.

Я слезаю с его колен, включаю чайник. Макс сидит на стуле в глубокой задумчивости. Я рада, что сказала, но немного сомневаюсь, что сейчас подходящий момент для выяснения отношений.

– Надо быстро позавтракать, принять душ и выдвигаться. Очень много времени. Макс… – он по-прежнему сидит на стуле, пристально следя за мной взглядом. – Ты поедешь со мной? Не передумал?

– Нет, конечно, – Макс будто вдруг очнулся, выплыл из каких-то своих мыслей. – Что с завтраком?

Я открываю холодильник, Макс подходит ко мне, и мы вместе заглядываем в его девственно-чистое и полупустое нутро.

– Ты, вообще, ешь? – спрашивает, и я киваю. Макс с тоской оглядывает несколько аккуратных брикетиков творога и пару упаковок яиц. – Ага, я заметил.

– Ем, конечно, – говорю. – Но готовить для себя одной кажется таким ненужным.

– Об этом стоит подумать, – бормочет Макс, захлопывая дверцу.

– О чём?

– Чтобы готовить не для себя одной. Я вот очень люблю, когда для меня готовят. Могу побыть подопытным кроликом для твоих несомненно опасных кулинарных экспериментов. И я так кстати сейчас бездомный…

– В смысле? – и мне выкладывают немного сбивчивый и в чём-то нелогичный рассказ о том, что отец пропал без вести на военной службе, а с мачехой Макс поссорился.

– И вот так можно лишиться дома, из-за того, что «поссорился»?

– Дом арендованный. Он не совсем «дом». Без отца он опустел, жить там с ней я не буду. Хотя не уверен, что и Элен задержится, ей это место никогда не нравилось.

– Можешь остаться у меня, – затаив дыхание, предлагаю я осторожно. – Если хочешь.

Он хочет. От таких улыбок тают снеговые шапки на горных вершинах и вечные льды на полюсах. Макс притягивает меня к себе, наклоняется и касается носом кончика моего носа. Нерешительно обнимаю его за талию, но стараюсь не прижиматься близко. Нет, не надо меня целовать, а то мы никогда не выберемся из квартиры…

– Ма-а-кс, – тяну я сквозь поцелуи. – Ну, надо же собираться…