Казя теперь труп

– Ага.

– Какое там плачет – рыдает!

– Настоящими слезами!

– Настоящими???

Лекс пальцем снял со щеки Кази слезинку и лизнул:

– Соленая!

– Да это у тебя палец соленый.

– Тогда так… – Вторую слезинку Лекс слизнул прямо у Кази со щеки. И вынес окончательный вердикт: – Соленая!

Если раньше Казю кто и облизывал, то это были собака и кошка. Собака по кличке Пушкин, маленький вертлявый болонко-шпиц, жила у бабушки, радовалась всем-всем и каждого норовила лизнуть в нос или во что удастся. Кошка Мидия сперва тоже была бабушкина, а затем переселилась к Казиной опекунше, Инне Степановне. Мидия обладала независимым характером и от представителей человеческого рода старалась держаться подальше, ее даже в шутку величали Мидией Мизантроповной. Казя редко оставалась ночевать у своей двоюродной тетки Инны, ведь опекуншей та была формальной: до Казиного совершеннолетия оставалось менее года, когда бабушка умерла. К этому моменту Кассимира уже стала студенткой, жила в общаге в Москве и в Пущино приезжала редко. Но в один из приездов, оставшись на ночь у Инны, вдруг проснулась среди ночи от навалившейся на грудь тяжести. Оказалось, это Мидия Мизантроповна, наглая морда, устроилась на ночлег прямо на гостье. Едва Казя открыла глаза, как Мидия по-деловому придавила ее голову лапами к подушке и принялась вылизывать, как котенка.

Ладно, кошка, ладно, собака. Но Лекс был не псом, и не котом, и даже не человеком: Казю только что лизнул… Мертвец! Мысль «меня лизнул мертвец» внезапно оказалась свежа и остра, поскольку вот только сейчас, в этот момент Казя словно очнулась от вялого полусонного состояния, в котором пребывала с момента своей кончины, и осознала бредовый ужас происходящего. Бессловесно оценив свое текущее положение, Казя произнесла полушепотом, безысходно, отчаянно:

– Я же… Нав. Сег. Да. Умерла…

И возрыдала с новой силой, осев на каменный пол, покрытый пухом и перьями. То есть нет: пухом и лепестками.

– Штош… – вздохнул Игнат Матвеич. – Это называется «позднее зажигание».

При жизни Игнат работал автослесарем.

Истеричку Казю решили не трогать. Пока она оплакивала саму себя, Таня сожрала кусок торта, а Маня – аж целых два. Нацелился и на третий, но Склеп его осадил:

– Совесть имей.

– Какая у меня совесть, я маньяк! – с гордостью возразил Маня, но от торта отошел.

В конце концов Кассимира Павловна Володарь, перешедшая в мир иной пятого сентября две тысячи двадцать первого года, утихла.

Тортика она не хотела. А хотела она получить ответы на свои вопросы, коих накопилось не менее сотни.

– На что смогём, ответим! – пообещал Фёдр.

Для удобства перешли в другое помещение, менее винтажное и более светлое, с диванчиками вдоль стен. Диванчики, судя по всему, были сдублены из автомобилей, заезжавших на территорию кладбища.

– Вопрос первый. Я теперь точно не живая и не живу?

– Точно, – кивнул Лекс. – Абсолютно точно. Жизнь – это способ существования биологических организмов. Это определение, из учебника. Я биофизик, я знаю. Ты более не являешься биологическим организмом, твое тело там, в реальном мире, претерпевает процесс разложения и с некоторых пор не имеет к тебе никакого отношения.

– Тут я поспорил бы, – встрял Игнат. – Смотрите. Допустим, я ехал на машине, проткнул шину и сменил колесо. Имеет ли выброшенное мной колесо отношение к моей машине? Имеет! Хотя функциональной нагрузки уже не несет.

– Человек не машина, а труп не человек, – возразил Лекс. – И вообще, не будем философствовать: мы собрались, чтобы ответить Казе на конкретные ее вопросы.

– Так надо же честно отвечать! А не абы как.

– Не спорьте, – попросила Казя. – Главное я уловила: я теперь точно не состою из печени, почек и селезенки.

– И далее по списку, – закивал Лекс. – Да.

– А из чего я тогда теперь состою и сколько буду жить… То есть существовать в таком состоянии?

Лекс пожал плечами. Склеп Иваныч ответил:

– Да сколько угодно.

Маня сказал:

– Пока не надоест. А как надоест – обращайся. Помогу.

И заговорщицки подмигнул. Тетя Таня треснула Маню по башке.

– Вообще говоря, еще случаются ситуации распада, – задумчиво протянул Лекс. – Распада личности. У живых это болезнь Альцгеймера, а у мертвых иначе, но все равно распад…

Лекса немедленно осадили, заявили, что это бывает столь редко, что об этом и толковать не стоит. Неж?ть можно веками.

– Хорошо, – сказала Казя. – Второй вопрос: где остальные? Те, кто были похоронены за день до меня, за три дня, за неделю. Тут должно быть много народу. Хотя бы моя бабушка: она умерла два года назад и лежит где-то на этом кладбище. Я могу найти ее могилу – отчего-то мне это пришло в голову только сейчас, но не суть. Почему среди нас нет хотя бы моей бабушки? Короче, обобщая: где все?

Ответом Кассимире было дружное гробовое молчание.

– Склеп, отвечай.

– Пусть Фёдр скажет, он здорож, ему и слово, – буркнул Склеп.

Фёдр откашлялся:

– Видишь ли, Казя, у нас для тебя есть две новости, плохая и хорошая. Хорошая, собственно, не новость, поскольку ты ее уже знаешь. Это то, что ты есть после смерти и что ты с нами. Можешь устраивать вечеринки, общаться, задавать вопросы, дублить еду и одежду. Ты же рада?

– Рада. А плохая?

– Плохая состоит в том, что большинство людей после смерти никак не существуют, вообще никак. А если и существуют, то… Как по мне, лучше уж сразу, чтобы всё так всё, словно и не было. Полагаю, твоей бабушки просто больше нет.

– Не большинство, не большинство! – вскочил с места Лекс. – Наши потустороньковские ученые провели исследования и доказали, что таких менее пятидесяти процентов! Две трети или даже три четверти продолжают свой путь, и многие могут выбирать.

– Многие? Выбирать?! – взорвалась тетя Таня. – Это кто многие? Почти всех или в отель, или в больницу помещают! Говорите уже правду-то!

– Дайте мне слово! – поднял руку Игнат. – Что плохого в отеле? Я был в отеле. Оттуда вполне спокойно можно попасть и в родовое гнездо или вот, например, обратно на кладбище.

– Тебе повезло.

– Везение – сказки!

– Не сказки!