Живой алмаз Шаданакара

– Нет, такого здесь не было. Послушайте, лечение я вам назначил. Дней пять здесь полежать придется. Анализы придут после обеда, там уже точно скажу, что и как. А на счет близких не волнуйтесь, может быть, они за это время сами объявятся. А если не объявятся, поправитесь и найдете. Донецк не такой большой город, чтобы в нем потеряться.

– Доктор, у меня голова кружится и тошнит очень, я хотела привстать – не получилось.

– Терпи девочка, лекарства помогут, это все пройдет, главное – живая!

Закончив осмотр, врач вышел, а минут через пять вошла медсестра, уже другая, молоденькая, полная и мягкая, как булочка. Представившись Надеждой, она сделала обещанный укол, затем измерила давление и заставила выпить еще какие – то три таблетки. Анна выпила, и через несколько минут ее потянуло в сладкий сон. Голос и шаги Наденьки слышались как – бы издалека, из другой реальности, а затем и вовсе пропали.

Анна не просто окунулась, она с разбегу прыгнула в настоящий, цветной сон. Сначала и в нем было тяжело, все кружилось, будто наяву: лицо мамы, Лешка, Димка, земля от взрывов, тележка, птица из посадки. А потом вдруг кончилось, стало легко и светло, будто девушка очутилась внутри бесконечного дышащего моря. Только море это состояло не из воды, а из воздуха. Сияющие волны проходили сквозь нее, как будто она была бесплотной, вернее не бесплотной, а способной их через себя пропускать, как сито пропускает воду. Пропускать и чувствовать их легчайшее проникновение. Сколько это продолжалось сказать трудно, времени там не было, само понятие о нем отсутствовало. Затем появился голос – мужской, красивый и очень добрый.

– Доченька моя, красавица!

Голос коснулся ее волос – и они засияли тем же переливающимся светом, потом этим светом наполнились ее руки, ее тело, ее сущность. Анна растворилась в нем, тоже превратившись в голос. Неожиданно, из сверкающей волны появилась фигура доктора, да того самого доктора, который был у нее сегодня утром, с маленьким мальчиком на руках. Доктор и мальчик были тоже из света, но это не мешало им быть живыми и реальными.

– Что, дочка, помогло тебе мое лекарство? – поинтересовался доктор.

– Да, спасибо, мне так хорошо еще никогда не было!

– Я вот тут тебе сына принес. Алексея твоего сын. Возьмешь его?

Мальчик был совсем маленький, не более годика, со светлыми курчавыми колечками волос и большими голубыми глазами. Он протянул к Анне ручки и тихо, по – детски произнес: «Мама».

Аня вскинула к нему руки, и вся превратилась вкрик:

– Возьму, конечно, возьму! Мой маленький, мой родненький, сыночек мой! Но доктор осторожно и ласково остановил ее порыв.

– Не спеши, еще не время, малыш еще не набрался сил. Он придет к тебе очень скоро. Но запомни – твой малыш сын мира. Сын женщины и сын мужчины, сын земли и сын неба.Ты мать его, и тебе даровано столько силы, чтобы защитить дитя, сколько хранится ее во всей земной жизни! Земля спасет его, он спасет ее! Прощай…

Доктор исчез, свет тоже, а Анна, проснувшись, открыла глаза. Взрывов не слышалось. За окном светило яркое солнце. Жаркий летний день, по–видимому, перевалил за середину. Где – то вдали раздавался звонкий детский смех, утопавший в монотонном звучании сотен звуков города. Аня долго лежала, уставившись в одну точку на потолке. Она вспоминала каждое мгновенье сна. Поначалу он казался таким ярким, живым, но уже через несколько минут, стал неумолимо растворяться в памяти, оставляя за собой лишь тонкий аромат несбыточного счастья.

Входная дверь аккуратно приоткрылась, и в палату заглянуло долгожданное мамино лицо.

– Мамочка, ты пришла, я всю голову сломала, где тебя искать?

Договорить она не успела. Маленькая фигурка Димки, бросилась к ее кровати с громким криком:

– Ань, вставай! Что лежишь! Я за тобой пришел!

Родинтроп 2014

Уютная гостиная встретила мистера Родинтропа с внуком пылающими светом воздушных люстр и хрустальных подсвечников. Даная и Фридрих Маер только вошли в холл. Девис бросился им на встречу. Несколько обычных любезностей, и лучезарные, белозубые улыбки сделали обстановку непринужденной, можно сказать обывательски домашней. Следующие гости, лишь появившись, тут же окунались в нее. Все прекрасно знали друг друга. Знали так хорошо особенности, достоинства и недостатки, что напоминали единый клан или семью. Девис видел многих из гостей с детства, знал и дружил с их детьми и внуками.

После получасового аперитива, старый Родинтроп пригласил собравшихся последовать за ним. Подозвав Девиса к себе, по дороге, он сказал ему почти неслышно:

– Сейчас тебе предстоит один из самых серьезных экзаменов в жизни. Не торопись, не волнуйся. Все произойдет само собой. Главное не сопротивляйся, подчинись неизбежному, и все будет замечательно.

Выйдя из дома, собравшиеся продолжили путь до небольшого гостевого флигеля, стоявшего неподалеку. Там внутри, обстановка оставалась такой же, какой Девис ее помнил с детства. Несмотря на жаркую погоду на улице, в камине горели поленья. Гости стали полукругом, пригласив Девиса в середину залы. В центре, рядом с внуком стоял мистер Родинтроп и еще двое мужчин из числа старейшин. Молодого человека поставили на колени и мягкой бархатной тканью завязали глаза. Стоявший справа из сопровождавших, стал читать, плавно раскачиваясь в такт, тайный текст. Тайный, потому что звучал он на совершенно незнакомом языке. Но всем из пришедших сюда, явно был знаком. Они периодически подключались к повторению последних фраз. Затем зазвучала торжественная музыка. Судя по исходящему звуку, ее источником являлся очень старый патефон, работающий еще от ручного вращения. Мелодия была волшебной, затягивающей в необъяснимую глубину.

Девис отключился, вырвался из реальности, и полетел сломя голову в бесконечность черноты. Нет, он не превратился в точку или мысль, он определенно обладал каким – то невидимым в этом невидимом окружении телом. Он явственно ощущал, как оно сумасшедше, в разные стороны крутится, несомое незримым потоком.

«Наверное, вот так чувствует себя падающий в пропасть» – промелькнула первая разумная мысль. Но она тут же была сметена огромной волной ужаса. «Что будет, когда окончится падение, где дно, где конец! Нет, нет, нет!»

Молодой человек кричал так громко, что заглушил вездесущую музыку, и как ни странно, вернул себя этим в реальность. Повязка на лбу стала липкой от холодного пота.

– Нет, я не хочу, нет, не надо! – словно в бреду повторял Девис, стягивая ее с себя. И что же он увидел вокруг? Ничего ! Вокруг была пустота! Не черная, а уже серая, клубящаяся пустота! Понять летит он, стоит или лежит не было никакой возможности. Продолжительность происходящего также была неуловима. Миг и вечность одно, как единица, одновременно начало и конец.

Постепенно мрачные клубы стали оживать, превращаясь в жутких чудовищ. Они были бесконечно огромны в своих масштабах, но в противовес разуму, виделись целиком и сразу. Одно, самое близкое, похожее на тысячелапого полупрозрачного осьминога с червеобразной головой, безудержно захватывало в свои могучие щупальца других монстров, поменьше, и словно поедало их, натягиваясь как удав на жертву. До тех пор, пока не были полностью обездвижины, попавшиеся в лапы, еще пытались судорожно сопротивляться, но как только клубящаяся субстанция накрывала их полностью, тихо замирали, парализуемые вездесущим ядом.

Другое чудище находилось чуть подальше, напротив. По-видимому, оно состояло в процессе рождения себе подобных. Само похожее на гигантскую гидру, примерно таким же способом, как обычная гидра оно отпочковывало от себя свои собственные части. И они, на глазах превращаясь в свирепых монстров, тут же набрасывались на своего родителя, пытаясь пожрать его же самого. Некоторые уничтожались сразу же, вновь превращаясь в дымящуюся пустоту, переваренную родительским телом, некоторые опять присоединялись к гидре, образуя могучий полип. Другие, вцепившись, как клещи, продолжали бой, наливаясь отцовской силой, пока не были окончательно уничтожены.

Но самое страшное, самое мерзкое чудище, чернеющее размытыми кольцами, притаилось поодаль. Оно, как стрела, как змея в броске, внезапно выпрыгивало, нанося жалящий удар всему, что попадало в поле зрения. Монстров было много, очень много. Одни, огрызаясь и покусывая друг друга, все же держались вместе. Между другими шел смертный бой. Третьи вели себя отрешенно и держались несколько в стороне, но и от них исходила постоянная угроза.

Истинно гадким в этом гнетущем хаосе, было не наличие пожирающих друг друга тварей, а то что они явно управлялись или направлялись реальной незримой силой, также как направляются гонимые ветром облака. Эта сила не была их создателем, она была их энергией, пытающейся слепить из пожирающих друг друга, одного, пожирающего самого себя. Девис даже увидел призрачный смертельный оскал будущего монстра. Он яркой молнией пролетел в груде копошащихся тел. Эта вспышка, вновь отключила сознание, теперь уже вернув в нашу реальность.

Первым, что он увидел там, были глаза деда – серые, чистые, немигающие. Остальные присутствующие смотрели также пристально, без выраженных чувств. Девис неожиданно понял, что и он смотрит на них таким же неподвижным взглядом. Будто та клубящаяся сила, вошла в каждого из стоящих и объединила их.

– Мальчик мой, как ты себя чувствуешь? Дышать можешь? – участливо, похлопывая внука по спине, обнял дед.

– Да, я могу, все хорошо – внешне взволнованно произнес Девис. Но внутри никакого волнения он не чувствовал. С удивлением ощущая холод, прилипшей к телу сорочки, и глядя на свои трясущиеся руки, молодой человек с трезвым разумом поглядывал по сторонам. Только сейчас, внутренне интуитивно, будто всю жизнь знал, а в данный миг вспомнил, Девис, двигаясь к выходу, наблюдал множество тайных знаков, расположенных повсюду. На полу, в деталях декора, в общей монументальной планировке.

Ни по дороге, ни за накрытым столом, никто из гостей не спрашивал, что он видел и что с ним произошло. Внешне, ужин протекал так же, как всегда, в русле замысловатой беседы, переплетенной шутками и надоевшим, скрупулезным подсчетом чьих – то выгод и неудач. Все было как обычно, но в тот же момент – совсем не так. Девис теперь чувствовал истинное звучание цифр и слов. Откуда они выходят, кому адресованы, куда вливаются. Видел нити, тончайшие, незримые, похожие на тонкие световые лучи, только алые, бордово-алые. Они опутывали как паутина находившихся за столом, и почти все тянулись к нему, но вот касались ли – сказать трудно. Все, кроме одной. Та, явно проходила сквозь его тело. Он чувствовал ее и раньше, но видеть не мог, а теперь узрел – кровную, родовую нить, связывающую его с дедом.

Обед подходил к завершению. Девис никак не мог прийти окончательно в себя. Картинка перед глазами то и дело покрывалась рябью, как помехи на телевидении. Полосы то вспыхивали искрами, то становились темными, будто выжженными. В разговоре он не участвовал. Отдельные фразы кое-как оседали в голове, но в основном, словесный поток проносился мимо. Вкус пищи неощущался. Она казалась ненужной, совершенно лишней.

Анна 2014

После недавнего прихода мамы и Димки, сердце молодой девушки очнулось ото сна. В теле появилась неуемная энергия с одним единственным желанием – поскорее покинуть холодные больничные стены. В мыслях так же кипела хаотичная деятельность в виде нагромождающихся друг на друга планов: как найти Лешку, куда послать запрос, возвращаться в родное село или пока подождать. Мама сказала, что в данный момент ополченцы отбили внезапное наступление, но бои идут совсем рядом, поэтому, наверное, придется подождать. Так же она рассказала, что Лешку передала ребятам из его отряда. Они совершенно случайно встретились ее той страшной ночью у городской черты, прямо перед Латным. Алексея забрали, сказали что сами передадут в санчасть. Больше она ничего не знала, кругом шли тяжелые бои, да и узнать было не у кого.

«Самое главное он жив! Самое главное у своих! Ничего найду, обязательно найду!» – мысли девушки заезженной пластинкой крутились в голове и совершенно не давали заснуть. Она проворочалась не сомкнув глаз всю ночь, и была очень рада раннему приходу доктора. Тот по-видимому, из-за большого наплыва раненных после обстрела, ночевал в больнице, поэтому на обходе появился в половине седьмого утра.

Николай Семенович сначала подошел к новеньким – среднего возраста женщине лет сорока, с тяжелым ранением в ногу и живот, и семидесятилетнему деду Ивану с такой же контузией как у Анны. Дед всю дорогу матерился на чем свет стоит. Никого не забыл. И бабка была виновата, что за ним не доглядела, и доктор, что заставил его два часа в приемной скорой ждать, и ополченцы, которые совсем воевать разучились, не то что они с немчурой. Но особо, конечно, доставалось отрядам нациков, обстреливающих город. Тут неуемная фантазия старика выстраивала такие многоэтажные фразы, от которых даже видавшей виды бабе Клаве становилось не по себе.

– Дурак старый! Замолчи, а нето в подвал отвезу, может там успокоишься! – единственное, что могла она выдать на все его многосложные тирады. Николай Семенович с дедом Иваном долго припираться не стал. Прикрикнул на него командным тоном и приказал поставить очередную капельницу. Дед вздохнул, недовольно закряхтел, но сдержался и молча протянул медсестре большую морщинистую руку.

К Анне доктор подошел в последнюю очередь, проверил градусник, пощелкал пальцами возле левого уха, спросил про самочувствие, а затем негромким, вкрадчивым тоном проговорил:

– Поправляться вам надо, милочка. Поправляться самой. Уколы и почти все препараты я вам отменяю. Оставлю один, самый безопасный. Вчера я получил ваши анализы, простите что не зашел сразу, совсем закрутился. Так вот, результаты меня несколько удивили. Кругом столько боли и страха, а тут радость, новая жизнь!

– Какая жизнь?» – удивленно переспросила Аня.

– Ваша жизнь, Аннушка, жизнь вашего ребенка. Вы беременны, срок четыре недели!

В палате и так было тихо, а тут на несколько секунд наступила такая звенящая тишина, что когда дед Иван чертыхнулся и протяжно воскликнул:

– Во бабы, ниче им не помеха! – все искренне и как – то облегченно засмеялись. Все кроме Анны. Она настолько была сражена услышанной новостью, что невольно приоткрыв рот, немым взглядом обводила смеющихся людей.

– Ну шо застыла, девка! Глянь сколько мужиков полегло! Ты ж нам теперь пополнению штамповать будешь! Не дохтур, это дело надо, так сказать, обмыть. Вели Клавке, нехай спирту тащит!

Смех продолжался рассыпаться по комнате, отскакивая от стен и окна. Даже тяжело раненная Ирина улыбалась пересохшими губами. Смех легкий, смех счастливый, такой какой бывал только раньше, до всего этого военного кошмара!