Три дня из жизни Филиппа Араба, императора Рима. День третий. Будущее

– Иди ко мне сейчас же! Или ходить разучилась, прелестница? Ну, я сам могу к тебе подойти, я с чаровницами не гордый! Ты куда отскакиваешь?! Ах, ты строптивица! Повелеваю! Могу даже Эдикт издать, если хочешь! Живо ко мне! Одна нога там – другая здесь!

– Заплати и спи спокойно!

– Штаааа?!!!!

– Да я про налоги!

– Штаааа?!!!!!!!!!!

– Даром, даром, даром! Бесплатно спи! Бог с ними, с налогами и с дефицитной римской казной! А вот мою шаловливую ручку позолотить не помешало бы! И никаких Эдиктов для этого не надобно! Сторицей окупится твоя щедрость!

…Мужчина, лежавший в горячей ванне, дёрнулся от негодования, но не проснулся, а свободная римская девица вдруг пропала, будто вовсе не бывала.

И избыточное возбуждение с императорского тела в один миг схлынуло. Тем более, что перед его глазами из густого тумана выплыла строгая физиономия Отацилии.

Брррр… Почудилось.

Почитание памяти отца

«Вот и время пришло

Мне домой возвращаться,

Но в далёкой столице

Чей мне будет рукав

Изголовьем душистым? ..»

Отомо Табито

Филипп спал и ему снилось, как он, выпрямив в гордой осанке спину, в окружении верных телохранителей-мавров стоит теперь в «президиуме» курии Юлия пред десятками, а то и тремя сотнями римских сенаторов.

На макушке повелителя Рима возвышается не какое-нибудь древнее раритетное старьё, а свежеизготовленная диадема из золота высшей пробы: без лавров, но с высокими шпилями-лучами, как у солнца. Диадема, пусть даже и такая же, как некогда у императора Каракаллы, символизирует, однако, восшествие на римский трон и счастливое правление новой династии, которая будет жить в веках, словно уже наступил фукуямовский конец истории. Да, пусть даже всё это действо и вот так называется, ныне Филипп спорить с этим тезисом не станет: вознёсся выше он главою непокорной Александрийского столпа! Но точно не с дуба рухнул и не сноб, а солдатский император волей всего Пантеона, единого Господа и с добровольного одобрения сената.

Император размышляет, как бы поделикатней намекнуть сенаторам о своём консульстве. Без предварительной подготовки и репетиций сложно выбрать формат.

– Я, конечно, понимаю, что на текущий год в стране уже есть первый консул… – словно издалека начинает Филипп и замолкает, исподтишка оглядывая публику, собравшуюся в курии.

Должность консула, числившаяся при республике высшей выборной магистратурой и подразумевавшая огромные властные полномочия, во времена империи-принципата превратилась по сути в пустышку, хотя и в чрезвычайно почётный статус. Никто из императоров-принцепсов не осмеливается упразднить этот нефункциональный «институт», от которого остался лишь блестящий фантик, ибо само название была историческим и указывало на прочную и даже неразрывную связь времён.

Сенаторы безмолвствуют, как будто ждут продолжения.

– Я, конечно, понимаю, что на текущий год в стране уже есть первый консул… – повторяет свой намёк Филипп и, сомкнув губы, снова блюдёт тишину.

На этот раз все сенаторские лица обращаются в сторону Тиберия Полления Армения Перегрина, действующего первого консула, опустившего голову, вжавшего её в плечи и желавшего сейчас только того, чтобы провалиться сквозь землю, чтобы оказаться после провала на своей дальней сельской вилле и чтобы о нём как можно скорей все позабыли.

– Я, конечно, понимаю, что на текущий год в стране уже есть первый консул! – Филипп решается, наконец, закончить мысль прямо, без намёков и экивоков. – И я не стал поднимать вопрос о консульстве в тот день, когда вы помазали меня на трон! Но время не ждёт!..

– Дело в том, что время есть фикция…

– Скажите! А мне это и в голову не приходило!.. эээ… Молчать! Время летит вперёд и торопит! И надо думать о будущем! На следующий год ординарный консул, как я понимаю, ещё не избран?!

– Хорошему человеку я прямо с сего дня могу отдать своё место! – вырывается у Перегрина. – Из рук в руки! Лично! Перед всей этой честной компанией! Вот моё курульное кресло! Я за него не держусь!

– Нет, нет и нет! Всё должно быть по закону до тех пор, пока я не изменю его своим Эдиктом! До конца года осталось совсем немного времени! Досиживай положенное! Пару-тройку месяцев я потерплю… у меня не горит.

В зале раздаются возгласы:

– А как же ваш сын? Может, и его пора назначить консулом? Хотя бы вторым…

– Зачем?

– Во-первых, это красиво…

– А во-вторых?

– Во-вторых, это прекрасно! Это великолепно! Это чудесно! Это грандиозно!

– Хм, это уже в в-третьих, в-четвёртых и в-пятых, а я спрашивал только про «во-вторых»!.. Ему пока рано! Пусть годик ещё потерпит, поработает, послужит и заслужит! У Филиппа Второго ещё всё впереди! Целая жизнь! А вторым консулом в следующем году пусть станет кто-то из сенаторов. Вон хоть… хоть… вон хоть Гай Месий Титиан, вполне достойный член римского общества! – Филипп делает пас в сторону сената как державного института.

– Ура!!! Ура!!! Ура!!!

*****

Император спит и грезит.

…Вот самые активные и креативные сенаторы предлагают Филиппу:

– А давайте мы вас один раз и навсегда изберём ординарным консулом! Чего каждый год заморачиваться?! Времени сохраним уйму, на пустяки размениваться не будем!

– Шта?!!!!!!!!!

– Пожизненный консул – это звучит гордо, а взаместо этого семерых из нас тоже пожизненными назначьте!

Это предложение звучит так неожиданно, что август не находится, как столь же моментально отреагировать. И не просто отреагировать, а отреагировать правильно.

– А для этого разве не надо вносить поправку… ну, например, в Конституцию? – делает изумлённое лицо император.

– Constitutio principis! Конституцио принципис! Императорская Конституция! Quodcumque igitur imperator per epistulam et subscriptionem statuit vel cognoscens decrevit vel deplanо interlocutus est vel edicto praecepit, legem esse constat. Установлено: что бы император ни постановил посредством письма или подписи, или предписал, рассмотрев дело, или просто высказал, или предусмотрел в Эдикте, – всё это является законом! Всё это является констатацией… эээ… Констанцией… эээ… Конституцией! Ведь Конституция – это всего-навсего устройство, установление, сложение. И без вашего её одобрения в гробу её все видели… в белых тапочках!

Пока сенаторы орут, цитируя великого римского юриста Домиция Ульпиана, дослужившегося до префекта претория и отправленного преторианцами в мир иной лет пятнадцать назад, у Филиппа есть время подумать и ответить осмысленно:

– Нет, нет и нет! На последующий год я не стану баллотироваться! Должна быть ротация! Должна быть преемственность! Через год ординарным консулом будет… да вот хоть Гай Бруттий Презент! Пусть побудет один срок, место подержит и погреет, а потом я его снова сменю, – делает второй пас в сторону сената как державного института Филипп.

Во втором ярусе от неожиданности чуть ли не подпрыгивает грузный мужчина, ещё не понимающий: ему радоваться или горевать.

– Ура!!! Ура!!! Ура!!! – вопит элитная толпа.