Три дня из жизни Филиппа Араба, императора Рима. День третий. Будущее

Курия Юлия, не поражённая громом, но изумлённая, на всякий случай безмолвствует.

Август набирает полную грудь воздуха и на одном дыхании возвещает:

– Тогда оглашаю! Ведь гласность на дворе! Все заметили или никто? Я присваиваю бывшей Шахбе почётный статус римской Колонии!

Сознание императора окутывается духами и туманами, а также призраками детства. Теперь эти призраки так и норовят не только воскреснуть, но и обратиться в реальность. Однако чего не дано, того не дано – призраками так и остаются.

«Ах, так?! Вот же вам всем!» – думает Филипп во сне, мысленно грозит кулаком в зал и с торжествующим видом возвещает сенаторам:

– С этого момента и до скончания веков Шахба будет называться…

– Филиппополем!!! – единым победобесным возгласом взрывается вся курия Юлия. – Да здравствует Филипп и его Филиппополь!

Своды здания дрожат и разносят эхо ликования, выбрасывая его не просто внутрь курии, но и вовне: в город и даже за его черту. Разносится повсюду: по всему Риму как державе, а не только Риму как граду.

Сенаторы рукоплещут и, как водится, в едином порыве поют гимн во славу Юпитера.

– О, молний владыка, ты прежде всех

Правитель-отец,

По воле которого разом дрожат

Оба края земли, —

Прими, о, Юпитер, наши дары.

Благосклонно взгляни,

Прапрадед аргосцев, на род царей,

Достойный тебя…

Филиппу лестно, что все его таковым считают, хотя по поводу личности самого Громовержца терзают августа смутные сомнения: может, это и не Бог вовсе, а придумка древних необразованных и вообще малограмотных смертных.

«Мама родная! – внезапно во сне осеняет императора. – Это же меня сморил Морфей, и мне видится моё собственное грядущее! То, что меня в скором времени ждёт, и то, чего ни при каких обстоятельствах не случится! Может, и правда, согласиться на Юпитера? Громовержец как-никак многими веками апробирован! А приняв новое, можно неизвестно в какую историю вляпаться. Вдруг в болотную трясину засосёт. Там в формуле столько рисков и неизвестных!»

Среднестатистический римский человек, если во сне осознаёт, что он спит, тут же приходит в себя, пробуждается и открывает глаза, даже если приходится их продирать (в любой последовательности). Филипп, однако, не среднестатистический, он уникальный, а потому не пришёл в себя, не проснулся и век не размежил.

Мысли о будущем позволяют ему птицей Феникс возродиться из пепла прошлого.

Миражи – это наша жизнь: Филиппополь вместо Шахбы

«Как журавль в тростниках

В бухте той Кусакаэ

Бродит в поисках пищи,

Так и я… Как мне трудно!

Как мне трудно без друга!..»

Отомо Табито

В грёзах август взмывает ввысь, словно крылатый белоснежный ангел, перелетает в азиатскую часть Римской империи и, витая в облаках, глядит вниз на свой… Что же там внизу? Хутор из двух-трёх мазанок, срубов, глиняно-каменных хижин, песочных или воздушных замков? Или эти точки на земной тверди – всего-навсего убогие переносные шатры бедуинов, банальные для местных долгот и широт? Или это вообще шевелящиеся барханы, где белковая жизнь весьма своеобразна, минимальна и скорбна, но при этом нет человеческой?

«Надо продвинуть римскую культуру в самую толщу и гущу моих соплеменников-арабов! Следует просветить и осветлить тех, кто тёмен! Вытащить их из пещер… эээ… из песков! Снять с могучих талий шкуры мамонтов… эээ… грубые верблюжьи балахоны! Я готов ради столь благородного дела выпрыгнуть из штанов… эээ… отдать последнюю рубашку… эээ… расстаться с туникой… с белой вышитой красными нитями туникой, но только не с пурпурной тогой и не с багряным плащом! – рвано, но здраво и чётко мыслит император. – Здесь будет город заложён назло… эээ… на радость моим землякам. По сути на целине. Заново. Не считать же бывший трёхдворовый хутор поселением! Это не трёхгрошовая опера – это моя Родина! Поднятая целина… скоро будет!»

Филипп витает в облаках, а в руках у него откуда ни возьмись появляется градостроительный план с чётко расчерченной по симметрии сеткой улиц и с обозначенными на этих улицах домами, с центральным Храмом-базиликой в гексагональном стиле, окружённым стеной с единственным парадным входом в виде двустворчатых ворот («Потом Храм непременно станет христианским», – попутно и будто невзначай думает неугомонный мужчина). План с грандиозной главной триумфальной аркой и арками помельче; с Форумом-центральной площадью; с амфитеатром и театром. С впечатляющей по размерам, если соотнестись с масштабом карты-плана, главной городской баней и то там, то сям разбросанными термами помельче. О, Иисусе, сколько же на плане всего и всякого: хорошего и разного! Одним махом не охватить и не осмыслить! И не побивахом! Абсолютный идеал, созданный необузданным пространственным воображением!

Вот, однако, прямо на глазах Филиппа разворачивается грандиозная стройка.

Словно по мановению волшебной палочки, бывшая Шахба в грёзах императора начинает преобразовываться в Филиппополь и преображаться. По сути деревня из двух-трёх жилищ сносится под ноль, до самого основания, до дней последних донца, состригается наголо, как человеческая голова или природный кустарник, и на пустом месте благодаря мозолистым рукам рабов и хорошо оплачиваемых вольнонаёмных начинает вырастать новый современный римский град симметричной планировки и правильных пропорций: с языческими храмами (строить христианские не только не возбраняется, но и поощряется), с акведуком, с роскошным театром и амфитеатром из базальтовых блоков, с паутинкой дорог. Впрочем, пока всё это в самом зачатке, но лиха беда начало! Будет на всех улицах праздник!

Филипп вглядывается сверху, пытаясь ухватить и навсегда удержать в памяти каждую деталь, а если что не так, то чутко поруководить, порулить и поправить.

Вот уже и готовый Форум. Впрочем, сейчас площади словно нет – её не видно, её съела толпа строителей и благодарных местных арабов, которые планируют получить в новом граде бесплатные дворцы, особняки и виллы. Столпились на Форуме в ожидании жилищных ордеров (обещали тут раздать). Или всего лишь сертификатов?

Обещанного три года ждут, следовательно, всю оставшуюся жизнь.

*****

Император спит и грезит.

…Взгляд Филиппа, выныривая из облаков, мечется по растущему граду – скоро, совсем скоро он станет мегаполисом. Это невероятно: ничего не было, и вдруг – бац! – нечто возникает. Теперь любой житель Филиппополя, прожив долгую и счастливую жизнь и обратившись в конце этого пути в дряхлого старика, сможет рассказать своим внукам и, если их застанет, правнукам о том, как город-красавец в пустыне возник, как в синее небо взметнулись дома и как удивилась природа сама.

Вон там – три колодца, они защитят от палящего солнца. Да какие три! Три десятка в разных концах града! Но и это ещё не всё, ибо будет – три сотни!

А вот две главные городские улицы, под прямым углом пересекающие одна другую в самом центре города и по традиции обрамлённые рядами роскошных мраморных и гранитных колоннад. Первая улица – Кардо Максимум (Cardo Maximus) – ведёт с севера на юг и, наоборот, с юга на север. Её промежуточные концы с обеих сторон упираются в ворота, но на них не прерываются, а вырываются на оперативный римский простор, переставая быть концами и превращаясь в прямые и кривые. Вторая – Декуманус Максимус (Decumanus Maximus) – ведёт с востока на запад и обратно с запада на восток. Её тоже с двух сторон перерезают врата, ограничивающие городское пространство.

Кардо Максимум и Декуманус Максимус – они такие, что никакой компас не нужен! И на небо заглядывать нет смысла: ни днём на положение солнца, ни ночью на расположение звёзд. Все стороны света лишь по этим улицам определить можно!

Вот статуи языческих Богов (не Пантеон ли? впрочем, вроде нет), фонтаны, зелёные скверы. Мозаика повсюду, где надо и не надо. Внутри строений и в качестве пешеходных дорожек. Взгляд императора проникает сквозь толщи любых каменных стен – в частных домовладениях мозаика поинтереснее, позабористее: такую не всегда на всеобщее обозрение можно выставить, а уж показывать детям – табу! Скулы сводит от одного взгляда! Но хочется смотреть, не отрываясь, сутками! Зрачки императора замирают на мозаичном полотне с изображением эллинских Богов-любовников: Афродиты и Ареса. Эти двое – Богиня любви и Бог войны. Или это не эллинские, а римские Венера и Марс? Впрочем, в империи аналоги античных Небожителей давно смешались и слились меж собой, как в доме Облонских – стали Венерой-Афродитой и Марсом-Аресом. Эта мозаика сохранится в веках и люди будут любоваться ею через тысячелетия!

С тех пор, как Филипп попал в Рим, он и наяву за неполных три дня, и во сне за минувшие месяцы познал многое из области римо-эллинской, или эллино-римской, мифологии. Поэтому сейчас во сне императору вспоминается история любви Венеры-Афродиты и Марса-Ареса. Богиня любви потому и была Богиней любви, что и её любили, и она любила, а если и не любила, то позволяла себя любить не только лишь духовно. А потому вовсю изменяла своему мужу Богу Вулкану-Гефесту, умудрившись при этом нарожать от благоверного кучу детей: Богов любви Эрота и Гимероса, Бога взаимной любви Антэрота, Богиню согласия и семейного счастья Гармонию, братьев ужаса и страха Дэймоса и Фобоса, а также бесчисленных амазонок (и ещё кучу – от кого попало). Узнав однажды об изменах, ревнивый муж устроил так, что во время любовных страстей его Божественная жена и её обожатель, Бог войны, запутались в золотой выкованной им паутине: самостоятельно не выпутаться. А Гефест над ними посмеялся, созвав всех коллег по Божественному цеху посмотреть на пикантное зрелище.

*****

Император спит и грезит.

…Какая же вокруг прелесть! Каким великолепным будет весь архитектурный ансамбль, когда строительство окончательно завершится! Финала ждать недолго. Да полис и сейчас уже чудесен, вырастая не по дням, а по часам из миража, из ничего, из сумасбродства одного! Лепота!

Это будет римский город-сад для арабской и… и… эх, была ни была, чего осторожничать!.. и для христианской элиты империи! Впрочем, скоро арабская и христианская – это будет одна и та же элита, а не две разных! Монотеизм непременно победит своего заклятого врага в лице политеизма!

Внезапно в голову спящего императора приходит сногсшибательная идея: а не сделать ли центральный Храм Филиппополя Филиппейоном? Ведь в своё время были же у эллинов чрезвычайно популярными Мусейоны – Храмы муз. Почему бы не возникнуть Филиппейону, ведь сам Филипп для всяких разных искусств и культурок-мультурок человек отнюдь не чужой: не чужд ни живописи, ни музыке, ни поэзии, ни танцу, ни пению, ни всему остальному. Или в Филиппейон превратить городской театр? Тоже блестящая идея!.. А можно и то, и другое, и пятое, и десятое!.. Стоп! Филиппейон будет не просто отдельным строением, а Храмом, посвящённым семье Филиппа и всей его последующей тысячелетней династии! И Филеппейон может быть не один, а много: больших, средних и малых, как бань. Хороших, но… нет, нет, не разных!

Только голову истинного, пусть и интуитивного, христианина могла посетить столь великая мысль.