Время писать

Время писать
Айзек Азимов

Рассказы о демоне Азазеле
Еще один друг Джорджа в рассказе Айзека Азимова «Время писать» (цикл о демоне Азазеле) Мордехай Симс, был писателем, и надо сказать весьма посредственным, хотя на хлеб с маслом себе зарабатывал. Но всю жизнь его раздражало одно – ожидание. То приходилось ждать автобуса, то стоять в очереди, то ждать врача и т. п. Этого он никак не мог вынести – ему всегда не хватало времени. Азазел по просьбе Джорджа помог несчастному писателю…

Айзек Азимов

Время писать

– Я знавал одного человека, слегка похожего на вас, – сказал Джордж.

Он сидел у окна в ресторанчике, где мы с ним обедали, и задумчиво в это окно смотрел.

– Удивительно, – сказал я, – Я-то думал, что я один такой.

– Так и есть, – подтвердил Джордж. – Этот человек был только слегка на вас похож. Что же касается умения царапать, царапать и царапать бумагу без малейшего участия мозга – здесь вы недосягаемы.

– На самом-то деле я пользуюсь текст-процессором, – заметил я.

– Употребленное мной выражение «царапать бумагу» – это то, что настоящий писатель понял бы как метафору. – Он оторвался от своего шоколадного мусса и тяжело вздохнул. Вздох был мне знаком.

– Вы собираетесь опять пуститься в полет фантазии по поводу Азазела, Джордж?

– Вы так часто и неуклюже фантазируете сами, что потеряли способность воспринимать правду, когда она вам в уши гремит. Но не беспокойтесь, слишком эта история печальна, чтобы еще и вам ее рассказывать.

– Но вы все равно собираетесь ее рассказать, правда ведь, Джордж? Он снова вздохнул.

Вон та автобусная остановка (говорил Джордж) напоминает мне про Мордехая Симса, который зарабатывал себе на скромную жизнь, заполняя бесконечные листы бумаги разнообразной ерундой. Конечно, не столько, сколько вы, и не такой ерундой, потому-то я и сказал, что он лишь немного похож на вас. Справедливости ради скажу, что кое-что из его творений я читал и иногда находил вполне сносным. Не хочу задевать ваши чувства, но вы никогда до таких высот не поднимались – по крайней мере, судя по критическим обзорам, поскольку до того, чтобы читать ваши опусы самому, я никогда не опускался.

Мордехай отличался от вас и еще в одном отношении: он был крайне нетерпелив. Вы посмотрите на свое отражение вон в том зеркале (если вы не имеете ничего против подобного зрелища) и оцените, как небрежно вы тут сидите – рука брошена на спинку стула, и вам совершенно все равно, намараете ли вы сегодня свою норму бессвязных слов или нет.

А Мордехай был не таков. Он все время помнил о сроках – и всегда опасался не успеть.

В те дни мы с ним обедали каждый вторник, и он своей трескотней здорово портил мне удовольствие.

– Эту пьесу я должен отправить самое позднее завтра утром, – говорил он что-нибудь вроде этого, – но до того я должен пересмотреть другую пьесу, а у меня просто времени нет. Где, черт побери, счет, наконец? Куда подевался официант? Да что они делают там на кухне? Плавают в соусе наперегонки?

Он всегда более всего нервничал по поводу счета, и я побаивался, что он может удрать, не дождавшись, и предоставить мне выкручиваться самому. Правда, к его чести будь сказано, такого не было ни разу, но сама эта нервотрепка портила удовольствие от еды.

Или вот та вон автобусная остановка. Вот я на нее смотрю уже пятнадцать минут. Вы заметили, что за это время к ней не подошло ни одного автобуса и что день сегодня ветреный и холодный, как и должно быть поздней осенью. Что мы видим? Поднятые воротники, красные и синие носы, переступающие для согрева ноги. Чего мы не видим? Бунта против властей и поднятых к небу кулаков. Все ожидающие пассивно сносят несправедливость земной жизни.

Но не таков был Мордехай Симс. Уж если бы он стоял в этой очереди на автобус: то поминутно выбегал бы на середину дороги, выглядывая, не появился ли наконец, на горизонте автобус. Он бы вопил, и орал, и размахивал руками, он бы организовал марш протеста к городскому управлению. Сказать короче, он бы сильно расходовал свои запасы адреналина.

И сколько раз он обращал свои жалобы именно ко мне, привлеченный, как и многие другие, свойственными моему облику спокойным пониманием и компетентностью.

– Я занятой человек, Джордж, – частил он. Он всегда говорил очень быстро. – Весь мир в заговоре против меня – это позор, скандал и преступление. Вот недавно я заехал в больницу на какое-то рутинное обследование – Бог знает, зачем это было бы нужно, если бы у моего доктора не было глупых идей о том, что он должен на что-то жить, – и мне было сказано прибыть в 9.40 в такую-то комнату к такому-то столу. Я приехал, как вы понимаете, точно в 9.40, и на этом столе была табличка: «Работает с 9.30» – на чистом английском языке, Джордж, каждая буква на месте, и ни одной лишней, – но за столом никого. Я проверил свои часы и спросил у кого-то, имевшего вид достаточно опустившегося человека, чтобы оказаться работником больницы: «Где этот безымянный негодяй, который должен сидеть за этим столом?» «Еще не пришел», – ответил этот безродный мошенник. «Тут сказано, что этот пост работает с 9.30», «Да кто-нибудь рано или поздно придет, я думаю», – ответил он с циничным равнодушием. Понимаете, Джордж, в конце концов, это же больница. А если бы я помирал? Кто-нибудь почесался бы? Да никогда! У меня подходил крайний срок сдачи важнейшей работы, которая должна была мне принести достаточно денег, чтобы оплачивать счета моего доктора (если бы я не придумал, как потратить их получше, что сомнительно). Кому-нибудь до этого было дело? Никакого! Только в 10.04 кто-то показался, а когда я поспешил к столу, этот опоздавший хам тупо на меня уставился и заявил: «Подождите своей очереди».

Мордехай всегда был начинен подобными историями – о лифтах в банках, медленно уползавших вверх как раз тогда, когда он в нетерпении ждал в вестибюле. О людях, которые уходили на перерыв с двенадцати и до пятнадцати тридцати и уезжали на уик-энд в среду вечером, а он тем временем ждал их консультации.

– Не могу взять в толк, кому и зачем вообще понадобилось изобретать время, Джордж, – часто повторял он. – Оно нужно только для того, чтобы изобретать новые способы его потери. Вы поймите, Джордж: если бы я мог часы, которые мне приходится проводить в ожидании этих бесчисленных бюрократов, потратить на работу, я бы мог написать на десять или даже двадцать процентов больше. Вы поймите, насколько увеличился бы мой доход, несмотря даже на издательский грабеж… Да где же, наконец, этот несчастный счет?