Космические течения

Валона лежала в темноте с открытыми глазами. Постелью ей служило обыкновенное одеяло, брошенное на пол, но разница с её обычной койкой была невелика. В другом углу, тоже на одеяле, крепко спал Рик. Он всегда спал крепко после изнурительных приступов головной боли.

Староста ложиться отказался, опять рассмешив Хорова (который, похоже, готов был смеяться по любому поводу). Пекарь выключил свет, сказав:

– Пусть тогда сидит в темноте, раз уж ему так хочется.

Сон к Валоне не шёл. А вдруг ей вообще никогда больше не удастся заснуть? Ведь она ударила патрульного!

Ни с того ни с сего вспомнились отец и мать.

Воспоминания о них были туманны. За годы, пролёгшие между жизнью с родителями и нынешней, Валона почти заставила себя забыть их лица. Теперь ей припомнилось, как они, думая, что дочь спит, перешёптывались ночами. А ещё – люди, пришедшие из темноты.

Однажды ночью Лону разбудили патрульные и принялись задавать вопросы. Она плохо понимала, чего от неё хотят, но постаралась ответить. После этого родители исчезли. Уехали, как ей было сказано. Лону отправили на работу, хотя другие ребята её возраста ещё два года наслаждались свободой. Люди косились на неё и не позволяли своим детям с ней играть, когда она возвращалась домой. Валона научилась уходить в себя. Научилась молчать. Её прозвали Лоной-Орясиной, насмехались, считали тупицей.

Почему этот ночной разговор навёл на мысли о родителях?..

– Валона.

Шёпот раздался так близко, что чужое дыхание колыхнуло её волосы, и был так тих, что она едва его расслышала. Валону охватил страх пополам со смущением: голое тело укрывала лишь тонкая простыня.

– Молчи, – продолжил голос старосты, – и слушай. Я ухожу. Дверь не заперта. Но я обязательно вернусь, слышишь? Ты всё поняла?

Она нащупала руку старосты и пожала. Похоже, такой ответ его устроил.

– Позаботься о Рике. Не спускай с него глаз. И ещё, Валона… – Он помолчал. – Не слишком-то доверяй Пекарю. Я его не знаю. Поняла?

Потом что-то прошелестело, скрипнуло. Ушёл. Валона приподнялась на локте. Тишину нарушало лишь сопение Рика и её собственное дыхание.

Она крепко зажмурилась в темноте и принялась думать. Почему староста, который знает всё-всё на свете, так отозвался о Пекаре? Ведь тот их спас и патрульных он ненавидит? Так почему?

На ум пришло только одно: Пекарь уже был там, на улице. И когда тучи окончательно сгустились над их головами, принялся действовать. И действовал быстро. Словно всё было подстроено заранее, а Пекарь только того и ждал. Странно, очень странно. Если бы не слова старосты, она бы сроду об этом не подумала.

Громкий, насмешливый окрик расколол тишину:

– Эй! Ты ещё здесь?

Валона окаменела в луче света. Немного придя в себя, натянула простыню до самого подбородка. Луч метнулся в сторону. Она сразу узнала говорившего. В полумраке темнела приземистая мощная фигура, подсвеченная опущенным фонариком.

– Надо же, я думал, ты тоже с ним уйдёшь.

– С кем, сэр? – пискнула Валона.

– Со старостой. Ты же знаешь, что он смылся. Не юли.

– Сэр, он вернётся.

– Это он тебе так сказал? Что ж, дурак будет, ежели вернётся. Патрульные его схватят. Если он не тупой, твой староста, то сообразил, что дверь была отперта неспроста. А ты разве не собираешься бежать?

– Я подожду старосту.

– Ну-ну. Долгонько же тебе придётся ждать. Ладно, уйдёшь, когда захочешь.

Луч скользнул по полу, выхватив из темноты бледное и худое лицо Рика. Тот сморщился от яркого света, плотнее смыкая веки, но не проснулся.

– Сама уходи, когда заблагорассудится, а его оставь, – голос Пекаря сделался задумчивым. – Надеюсь, ты меня понимаешь? Решишь уйти – дверь открыта, но не для этого парня.

– Он просто несчастный больной… – испуганно начала Валона.

– Да? Как раз такие мне и нужны. Он останется здесь, заруби себе на носу.

Луч фонарика продолжал светить прямо в лицо спящему Рику.

Глава 5. Учёный

Профессор Селим Юнц уже целый год сгорал от нетерпения. Беда в том, что к нетерпению, сколько ни старайся, притерпеться нельзя. Скорее наоборот. Прошедший год научил его тому, что саркская бюрократия суеты не терпит. Особенно с учётом того, что государственными служащими были в основном уроженцы Флорины, подчёркнуто блюдущие своё достоинство.

Однажды Юнц поинтересовался у старины Абеля, транторского посла, прожившего на Сарке так долго, что, кажется, даже его ботинки успели пустить тут корни, почему саркцы позволяют работать в государственных учреждениях тем, кого искренне презирают.

Абель с прищуром посмотрел на него поверх бокала с молодым вином.

– Политика, Юнц, всего лишь политика. Утилитарная генетика пополам с саркской логикой. Сарк – крошечная, никчемная планетка, которая имеет вес только до тех пор, пока контролирует Флорину, этот неисчерпаемый золотой прииск. Вот почему каждый год они носятся по тамошним полям и деревням в поисках подающей надежды молодёжи и отправляют её на Сарк для обучения. Посредственности остаются на госслужбе заполнять бланки и шлёпать печатями, а по-настоящему умных возвращают на Флорину руководить посёлками. То есть назначают так называемыми старостами.

Профессор Юнц был прежде всего пространственным аналитиком, и смысла в словах Абеля не углядел. О чём не преминул тут же объявить. Абель ткнул в него корявым старческим пальцем. Зеленоватый блик содержимого бокала упал на ребристый, изжелта-серый ноготь, сгладив его цвет.

– Не быть вам управленцем, Юнц, сразу видно. Так что не обращайтесь ко мне за рекомендацией – откажу. Ну, посудите сами. Цвет флоринианской нации, оказывается, беззаветно предан Сарку, ведь пока они служат своим хозяевам, те холят их и лелеют. Стоит только повернуться спиной к Сарку, и их в лучшем случае ждёт возвращение к существованию обычного флоринианца, а оно, друг мой, ой как нелегко.

Посол одним глотком осушил бокал и продолжил:

– Кроме того, ни старосты, ни флоринианцы, оставшиеся на Сарке, не могут иметь детей, если не хотят потерять свой социальный статус. Даже от флоринианок. О браках с саркскими женщинами речь вообще не идёт. Следовательно, лучшие флоринианские гены непрерывно выводятся из обращения, так что со временем население Флорины будет состоять из дровосеков да водоносов.

– Но ведь тогда Сарк останется без чиновников, разве нет?

– Ну, это вопрос весьма отдалённого будущего.

Профессор Юнц припомнил этот разговор, сидя в приёмной министерства по делам Флорины и с нетерпением ожидая, когда падут бюрократические препоны, в то время как клерки-флоринианцы носились по бесконечному канцелярскому лабиринту.

Перед ним появился пожилой чиновник, состарившийся на служебной ниве.

– Профессор Юнц?

– Да.

– Следуйте за мной.

Табло со сменяющимся номером или беспроводной флюороканал были бы столь же эффективны, но там, где рабочая сила ничего не стоит, прогресс не востребован. Рабочая сила… Занятно, но ни в одном государственном учреждении Сарка он ни разу не видел работниц. Флоринианки не имели права покидать планету, исключения делались лишь для домашней прислуги, которой также было запрещено иметь детей. А о связях флоринианцев с саркианками и речи быть не могло, как сказал Абель.

Юнца жестом пригласили сесть к столу секретаря замминистра. Должность была высвечена на столешнице. Разумеется, ни один уроженец Флорины не мог подняться выше уровня простого клерка – неважно, сколько реальных нитей управления сосредоточивалось в их белых руках. Сам министр и его заместитель были, естественно, саркцами, и хотя Юнц вполне мог повстречаться с ними на каком-нибудь светском рауте, попасть к ним на приём в министерстве не было никакой возможности.

Он сел, изнывая от нетерпения: до цели оставалось всего ничего. Клерк внимательно изучал дело, переворачивая каждый исписанный убористым почерком листок так, словно там содержались все тайны вселенной. Он был довольно молод (видимо, недавний выпускник), светлокожий и светловолосый, как все флоринианцы.