Лакки Старр и большое солнце Меркурия

– Больше миллиона миль, – ответил Майндс, – и мы на Меркурии, самой близкой к Солнцу планете. Сейчас мы в тридцати миллионах миль от Солнца. Вы ведь с Марса?

– Родился и вырос.

– Ну, если бы вы могли взглянуть сейчас на Солнце, оно было бы в тридцать шесть раз больше, чем на Марсе. И в тридцать шесть раз ярче.

Старр кивнул. Здесь Солнце и корона в девять раз больше, чем на Земле. С Земли корону можно увидеть только во время полного затмения.

Ну что ж, пока слова Майндса соответствовали истине. Есть на что посмотреть на Меркурии. Счастливчик попытался представить себе корону полностью, увидеть Солнце, которое сейчас за горизонтом, окруженное ею. Должно быть, величественное зрелище!

Майндс продолжал с горечью в голосе:

– Этот свет называют «белым призраком Солнца».

Дэвид заметил:

– Мне нравится. Хорошее выражение.

– Хорошее? – переспросил Майндс. – Не думаю. Слишком много разговоров о призраках на этой планете. Эта планета – сплошное несчастье. Все идет не так, как следует. Неудача с шахтами… – Он смолк.

Старр подумал: «Пусть выговорится».

А вслух сказал:

– Где то, что мы вышли посмотреть?

– О да. Нам придется немного пройтись. Недалеко, учитывая тяготение, но следите за поверхностью. Тут у нас нет дорог, а свет короны обманчив. Предлагаю зажечь фонари на шлемах.

При этом он щелкнул, и столб света ударил с его шлема, выше лицевой пластины, превратив поверхность в лоскутное желто-черное одеяло. Вспыхнули еще два фонаря, и три фигуры двинулись, тяжело ступая ботинками с толстыми изолирующими подошвами. В вакууме они не издавали ни звука, но каждый ощущал легкую вибрацию.

Майндс на ходу продолжал вслух размышлять о планете. Он сказал низким напряженным голосом:

– Ненавижу Меркурий. Я здесь шесть месяцев, два меркурианских года, и меня тошнит от него. Я не думал, что и половину этого срока пробуду, но вот уже шесть месяцев, а ничего не сделано. Ничего. Все тут неправильно. Самая маленькая планета. Самая близкая к Солнцу. Только одна сторона обращена к Солнцу. Вон там, – он указал на свечение короны, – солнечная сторона, там так жарко, что плавится свинец и закипает сера. А вон там, – рука дернулась в противоположном направлении, – единственная в системе поверхность, которая никогда не видит Солнца. Все здесь жалкое и ничтожное.

Он замолчал, чтобы перепрыгнуть через мелкую, шести футов шириной щель, напоминание о каком-то древнем меркуротрясении, шрам, который в отсутствие ветра и дождей так и не смог залечиться. Прыгнул он неуклюже – землянин, который и на Меркурии большую часть времени проводит при земном тяготении под Куполом обсерватории.

Увидев это, Верзила неодобрительно щелкнул языком. Они со Счастливчиком преодолели трещину, едва заметно увеличив шаг.

Спустя четверть мили Майндс неожиданно сказал:

– Можно увидеть отсюда, мы как раз вовремя.

Он остановился, наклонился вперед, замахал руками, восстанавливая равновесие. Верзила и Старр остановились с небольшим подскоком, разбросав немного камней.

Майндс выключил свой фонарь и указал куда-то рукой. Дэвид и Верзила тоже выключили фонари и увидели в темноте, там, куда указывал Майндс, белое пятно неправильной формы.

Яркое пятно, ярче любого рассвета на Земле.

– Отсюда лучше всего смотреть, – сказал Майндс. – Это вершина Черно-Белых гор.

– Они так называются? – спросил Верзила.

– Да. Видите почему? Горы находятся вблизи ночной стороны терминатора – это граница между темной и солнечной сторонами.

– Я это знаю, – негодующе сказал Верзила. – Вы думаете, я невежда?

– Просто объясняю. Есть небольшой район вокруг Северного полюса и другой – вокруг Южного, тут терминатор почти не сдвигается при вращении Меркурия вокруг Солнца. Ближе к экватору терминатор перемещается за сорок четыре дня на семьсот миль в одном направлении, потом в следующие сорок четыре дня назад на семьсот миль. Тут он передвигается всего на полмили, поэтому здесь подходящее место для обсерватории. Тут Солнце и звезды остаются на месте. Черно-Белые горы так расположены, что освещаются только наполовину. Когда Солнце уходит, свет ползет по их склонам вверх.

– А теперь, – прервал его Старр, – освещена только вершина.

– На один-два фута, да и это скоро исчезнет. Один-два земных дня будет темно, потом свет снова появится.

Пока он это говорил, белое пятно уменьшилось, превратилось в точку, горящую, как яркая звезда.

Трое людей ждали.

– Отведите взгляд, – посоветовал Майндс, – чтобы глаза привыкли к темноте.

Через несколько долгих минут он сказал:

– Хорошо, посмотрите снова.

Счастливчик и Верзила послушались и в первое мгновение ничего не увидели.

А потом ландшафт будто залило кровью. Часть его во всяком случае. Сначала появилось ощущение красноты. Потом стало возможно разглядеть вздымающиеся ввысь горы. Вершины казались ярко-красными, краснота сгущалась, темнела и постепенно внизу переходила в черноту.

– Что это? – спросил Верзила.

– Солнце только что село так низко, – ответил Майндс, – что над горизонтом видны только корона и протуберанцы. Протуберанцы – это потоки водорода, которые на тысячи миль поднимаются над поверхностью Солнца; они ярко-красного цвета. Они всегда присутствуют, но обычно не видны из-за Солнца.

Старр снова кивнул. С Земли протуберанцы можно видеть только во время полного затмения и при помощи специальных инструментов – из-за атмосферы.

– Вот это, – негромко добавил Майндс, – и называют «красным призраком Солнца».

– Значит, два призрака, – неожиданно сказал Дэвид, – белый и красный. Из-за них вы носите бластер, Майндс?

Майндс вскрикнул:

– Что? О чем вы говорите?

– Я говорю, – сказал Счастливчик, – что пора рассказать, зачем на самом деле вы привели нас сюда. Конечно, не для того, чтобы разглядывать виды. Я уверен, на пустой, лишенной жизни планете вы не стали бы носить с собой бластер.

Майндс ответил не сразу. А сказал он следующее:

– Вы ведь Дэвид Старр?

– Да, – терпеливо ответил Дэвид.

– Вы член Совета Науки. Вас называют Счастливчик Старр.