– Но зачем, друг Элидж? Ведь Р. Айд во всем признался!
– Нет, это необходимо. Признание Р. Айда ничего не стоит.
– Ничего?
– Абсолютно ничего. Я объяснил ему, что доктор Гумбольдт находится в худшем положении, чем его хозяин. Естественно, если он лгал, защищая Себбета, то тут он сказал бы правду, как он и утверждает. Но если он говорил правду раньше, то теперь он солгал бы, чтобы защитить Гумбольдта. Это по-прежнему зеркальное отражение, и мы ничего не добились.
– Но в таком случае чего мы добьемся, допросив Р. Престона?
Если бы зеркальное отражение было бы абсолютно точным, мы ничего не добились бы. Но одно различие существует. Ведь кто-то из роботов начал с того, что сказал правду, а кто-то солгал. И вот тут симметрия нарушена. Давайте-ка мне Р. Престона, а если запись допроса Р.Айда готова, я хотел бы ее просмотреть.
На стене вновь появилось изображение. Р. Престон ничем не отличался от Р. Аида, если не считать узора на грудной пластине.
– Добрый день, Р. Престон, – сказал Бейли, держа перед собой запись допроса Р. Айда.
– Добрый день, сэр, – ответил Р. Престон, Голос его ничем не отличался от голоса Р. Аида.
– Ты камердинер Альфреда Гумбольдта, не так ли?
– Да, сэр.
– И давно ты у него служишь?
– Двадцать два года; сэр.
– И репутация твоего хозяина для тебя важна?
– Да, сэр.
– Ты считаешь необходимым защищать его репутацию?
– Да, сэр.
– Наравне с его жизнью?
– Нет, сэр.
– Наравне с репутацией какого-нибудь другого человека?
После некоторого колебания Р. Престон сказал:
– Тут не может быть общего ответа, сэр. В каждом подобном случае решение будет зависеть от конкретных обстоятельств.
Бейли сказал:
– Если бы ты решил, что репутация твоего хозяина важнее репутации другого человека, например Дженнана Себбета, ты бы солгал, чтобы защитить репутацию своего хозяина?
– Да, сэр.
– Солгал ли ты, давая показания о споре твоего хозяина с доктором Себбетом?
– Нет, сэр.
– Но если бы ты солгал, ты отрицал бы это, чтобы скрыть свою ложь, не так ли?
– Да, сэр.
– В таком случае, – сказал Бейли, – рассмотрим ситуацию поподробнее. Твой хозяин, Альфред Гумбольдт, имеет репутацию замечательного математика, но он старик. Если доктор Себбет сказал правду и твой хозяин, не устояв перед искушением, действительно совершил неэтичный поступок, его репутация, конечно, несколько пострадает. Однако его почтенный возраст и замечательные открытия, которые он делал на протяжении столетий, перевесят этот единственный неверный шаг и заставят забыть о нем. Эта попытка плагиата будет объяснена утратой чувства реальности, свойственной старикам. Если же, с другой стороны, искушению поддался доктор Себбет, то положение создается гораздо более серьезное. Он молод, и репутация его не столь прочна. При обычных обстоятельствах его ждали бы столетия, чтобы он мог совершенствовать свои знания и делать великие открытия. Теперь же он будет всего этого лишен – из-за единственной ошибки молодости. Будущее, которое он теряет, несравненно больше, чем то, которое еще осталось твоему хозяину. Таким образом, ты видишь, что положение Себбета намного более серьезно и чревато, несомненно, более опасными последствиями, не так ли?
Наступила долгая пауза. Затем Р. Престон сказал ровным голосом:
– Мои показания были ло…
Внезапно он умолк и больше не издал ни звука.
– Так что же ты хотел сказать, Р. Престон? – спросил Бейли.
Робот молчал.
– Боюсь, друг Элидж, – вмешался Р. Дэниил, – что Р. Престон находится в состоянии полного отключения. Он вышел из строя.
– Наконец-то мы добились асимметричности, – сказал Бейли. – Теперь мы можем установить, кто виновен.
– Каким же образом, друг Элидж?
– А вот подумайте. Предположим, я – человек, который не совершил преступления, что известно моему личному роботу. Мне не нужно предпринимать никаких действий. Мой робот скажет правду и подтвердит мои слова. С другой стороны, если я – человек, который совершил преступление, мне будет нужно, чтобы мой робот солгал. А это сопряжено с определенным риском; хотя робот в случае необходимости и солжет, стремление сказать правду окажется достаточно сильным. Другими словами, правда оказывается намного надежнее лжи. Чтобы обезопасить себя, человек, совершивший преступление, скорее всего, прикажет роботу солгать. В результате Первый Закон будет подкреплен Вторым Законом, и, возможно, в значительной степени.
– Это выглядит логичным, – заметил Р. Дэниил.
– Предположим, мы имеем по одному роботу каждого типа. Один из них переключится с ничем не подкрепленной правды на ложь. И проделает это после некоторых колебаний без каких-либо последствий. Второй робот переключится с сильно подкрепленной лжи на правду, но при этом он рискует сжечь позитронные связи своего мозга и впасть в состояние полного отключения.
– А поскольку Р. Престон впал в состояние полного отключения…
– Значит, хозяин Р. Престона, доктор Гумбольдт, виновен в плагиате. Если вы передадите это капитану и рекомендуете ему немедленно переговорить с доктором Гумбольдтом, тот, возможно, во всем сознается. В таком случае, я надеюсь, вы мне немедленно об этом сообщите.
– Непременно. Вы меня извините, друг Элидж? Я должен поговорить с капитаном без свидетелей.
– Ну, конечно. Пройдите в зал заседаний, он полностью экранирован.
Р. Дэниил вышел, а Бейли обнаружил, что не в состоянии ничем заняться. Он волновался. Слишком многое зависело от правильности его анализа, а он остро чувствовал, как мало знает о психологии роботов.
Р. Дэниил вернулся через полчаса, и эти полчаса были, пожалуй, самыми длинными в жизни Бейли.
Разумеется, по невозмутимому лицу робота, несмотря на все его сходство с человеком, нельзя было ни о чем догадаться, и Бейли также постарался сохранять полную невозмутимость, когда спросил:
– Ну, так что же, Дэниил?
– Все произошло, как вы сказали, друг Элидж. Доктор Гумбольдт признался. По его словам, он рассчитывал, что доктор Себбет отступит и позволит ему насладиться этим последним триумфом. Теперь дело улажено, и капитан просит передать вам, что он в восторге, И думаю, мне тоже зачтется, что я рекомендовал вас.