6-я батарея. 1914-1917 гг. Повесть о времени великого служения Родине

, который находится где-то в отделе, а пока постарайтесь хорошенько отдохнуть, чтобы потом не ударить лицом в грязь.

Вечером я обошел нашу коновязь. Больше всего меня беспокоили наши усталые лошади. Многие из них лежали. (Слава богу, что не все, – значит, не так уже плохо.)

Утром батарея поднялась до света и начала готовиться к походу. Появился командующий дивизионом:

– Господа, сейчас генерал Ирманов известил меня, что по просьбе нашего начальника дивизии дивизион возвращается в его распоряжение. Итак, поход с 3-м Кавказским корпусом отменяется. Будем ждать дальнейших распоряжений.

Мы разочарованы. И надо было нашему начальнику дивизии вмешаться!

3-й Кавказский корпус проходит через нашу деревню. Вот и 52-я бригада, с которой мы должны были идти.

Через сутки двинулись и мы.

– Ваше высокоблагородие, разрешите доложить: 5-го орудия кобыла Щеголиха никак не поднимается. Должно, придется оставить. Как прикажете?

Иду на место происшествия: толпа солдат окружила лежащую на земле небольшую рыжую лошадку. Толпа расступается и пропускает меня в середину.

– Надорвалась, сердешная. Ишь, стонет даже, как человек. Что тут поделаешь? – слышу кругом себя сочувственный говор солдат.

– Да, ничего не поделаешь. Отдайте ее хозяину, на земле которого она лежит.

– Глаза-то какие, гляди: точно у человека, когда ему тяжко.

Бедная лошадка! Она только жалобно заржала нам вслед, как бы прощаясь с уходящей батареей.

* * *

Скрипят колеса орудий 6-й батареи, размалывая дорожный польский песок. Дорога тяжелая, а для наших уставших, мало втянутых в работу лошадей – даже вдвойне тяжелая.

Лошади легли в хомуты, постромки натянуты, утренний холодок подбадривает их. На лицах людей больше всего отражена усталость, но тем не менее они перебрасываются шутками, временами даже слышится смех.

Откуда-то издали глухо донесся орудийный выстрел. Один… другой… все чаще и чаще, и вот все слилось в один отдаленный гул.

Как серьезны стали сразу лица. Все смолкло: и смех, и шутки, и разговоры. Все внимательно прислушиваются к недалекому бою. Настала сразу какая-то торжественная тишина. И лица людей тоже стали какими-то торжественными. Что они думают, эти мои офицеры и солдаты? Почему на их лицах появилось какое-то загадочное вопросительное выражение?

Да ведь это первый бой.

Первый, невидимый нами, но действительный бой, и мы в нем тоже участвуем… своими душами.

Что же чувствуют ваши души, мои дорогие соратники?

А что чувствую я?

Где-то глубоко в груди заныло сердце. Это испуг или страх?

Нет, не испуг и не страх: я чувствую только, что где-то, уже близко от нас, происходит что-то стихийное, великое, грозное. То, что рано или поздно ожидает и нас, чего мы уже не минуем. И все, что чувствую я, отчетливо и твердо сквозит и на лицах моих офицеров и солдат.

3-й Кавказский корпус берет Козеницы.

* * *

Мы идем по направлению к Висле в состав Особого отряда генерала Н., которому дана задача двумя полками пехоты и нашим дивизионом не допустить германцев переправиться через Вислу где-то между Козеницами и Кальварией.

Двигаемся уже днем – это много легче и веселее, и к тому же погода прояснилась, дождя больше нет. Переходы небольшие – верст 20–25, – и это тоже сильно облегчает наше положение. Я с беспокойством оглядываю своих лошадей, пропускаю батарею мимо себя, но угрожающего ничего не замечаю. Лошади везут дружно и, видимо, начинают втягиваться в свою работу. Это успокаивает меня, и я рысью еду на свое место, в голову колонны. У моего чернобородого трубача Калина на седле болтается кисет с махоркой, и время от времени сзади ко мне протягивается рука с национальной «козьей ножкой». Я закуриваю, не беспокоясь о том, что распространяю вокруг себя родной махорочный запах, и мне становится веселее.

* * *

Мы ночуем недалеко от Вислы в деревне Подленж. Переходы окончены, и теперь перед нами встают другие вопросы: завтра утром мы должны рекогносцировать наши будущие позиции. Неприятель близко, и надо спешить. Наша пехота – 1-й и 4-й полки дивизии

– уже на месте и роют свои окопы.

Утром под руководством командующего бригадой мы – командиры батарей – уже в седле.

Вот она, Висла, светлая, блестящая полоса, уходящая вдаль. Зелеными широкими коврами стелются ее берега вдоль ее вод. Местами над самой рекой спускается в воду гуща нависших высоких кустов, в чистое зеркало ее струй глядятся – наглядеться не могут. Песчаными золотистыми пятнами сверкают на солнце ее отмели. Старыми тенистыми садами покрыты острова, на которых раскинуты ютящиеся в деревьях селения. Блестят серебром крылья чаек, снующих взад и вперед вдоль берега. Стонут, жалобно плачут и вдруг камнем падают в воду. Взмахнула крылом, круги пошли по воде, а чайка вновь стонет, вновь блестит серебром своего оперения.

* * *

Наш берег, далеко вглубь покрытый сплошным лесом, сходит почти обрывом к широкому, болотистому открытому лугу. В этом месте Висла расширяется, образуя целую группу мелей и утопающих в зелени островов.

Не занятый еще в этом месте неприятелем противоположный берег густо населен. Здесь сравнительно на небольшом пространстве сосредоточилось сразу несколько селений: вправо из-за густой растительности виднеется черепичная крыша господского дома Магнушев. Перед нами деревни: Пшедваржицы, Клода и Ричавол.

Батарейные участки размечены: 6-я батарея как раз против вероятной переправы германцев.

Едем домой и слышим над собой шум мотора. Из предосторожности сворачиваем в лес, вынимаем бинокли и стараемся определить национальность летящего аэроплана. Резкие очертания черных крестов на светлых крыльях не вызывают никаких сомнений в том, что это германский разведчик. Мы провожаем его глазами, пока он совершенно не скрывается в облаке.

Командующий бригадой предполагает сегодня дать людям отдых, а завтра с утра окончательно рекогносцировать позиции, после чего сейчас же занять их батареями. Я протестую: мы можем опоздать. Необходимо занять позиции раньше, чем неприятель появится на противоположном берегу.

– Мало ли что может случиться? Я, во всяком случае, прошу разрешения проделать все это сегодня.

– Как хотите.

* * *

В тот же день батарея двинулась на свою первую боевую позицию.

– Ну, ваше высокоблагородие, – смеются люди, – японца видели, теперь поглядим и на немца.

Дорога идет лесом, и мы любуемся образцовым порядком, в котором содержится лес.

Какой лес! Сплелись верхушками высокие буки, плетнем закрыли лазоревое небо. С трудом пролезают меж листьев и тонких ветвей лучи солнца, освещая прямые, ровные как один, серые стволы деревьев. Нет бурелома, нет валяющихся гниющих веток, топор никогда не звенел здесь, под зеленой сенью этих буков-красавцев. Между стволами быстро промчались какие-то тени. Выскочили на небольшую лесную полянку, застыли на месте, изящные, стройные, с полными дикого любопытства глазами. Это козы. Только один момент простояли недвижно и скрылись, исчезли так же быстро, как появились.

Наши наблюдения вскоре были прерваны самым неожиданным образом: опять шум мотора, и опять германский аэроплан у нас над головой. Вдруг почти у самой батареи раздался какой-то выстрел, появился дымок, и что-то как будто бы свистнуло в воздухе. Мы сразу не поняли, в чем дело, только некоторые лошади испугались и шарахнулись в сторону, но сейчас же все пришло в порядок. Оказалось, что германский летчик заметил батарею и бросил в нее какой-то жалкий снаряд вроде маленькой бомбы. Аэроплан скрылся, и мы продолжали спокойно свой путь.

Крутой, высокий берег, у подножия которого раскинулся широкий болотистый луг, освещен лучами мало уже греющего, позднего осеннего солнца. Невдалеке темнеет чаща густого леса, уходящего до самого горизонта, скрывающая внутреннюю жизнь батареи: ее передки, зарядные ящики, обоз. 6-я батарея устанавливается на своей первой позиции между старых, широких редких сосен, которые должны прикрыть своими ветвями орудия и зарядные ящики, пока еще в беспорядке разбросанные по намеченной позиции. Невдалеке раскинулось какое-то селение, над которым высится остроконечная колокольня старого костела. Стадо коров, рассеянное светлыми пятнами, пасется на изумрудной глади обширного луга. Кучка светлоголовых деревенских детей робко наблюдает издали странную, невиданную еще ими картину солдат, лошадей и орудий.

Указав старшему офицеру поручику Яковлеву места орудий, я сам, в сопровождении Н. А. Тиличеева и двух разведчиков, отправился на поиски наблюдательного пункта. Мы выбрали для этой цели ближайший к неприятельскому берегу остров, занятый уже нашей пехотой 1-го полка

. Пехотные окопы шли по берегу острова с некоторыми перерывами, в одном из которых, на линии окопов и был для меня вырыт небольшой наблюдательный ровик. Этот ровик для маскировки мы усадили зелеными ветками, совершенно упустив из виду, что ветки вскоре завянут и могут вызвать у неприятеля подозрение. К счастью, как оказалось, немцы не обратили на него никакого внимания. Подход к моему ровику был скрыт растущими кустами, идущими к небольшой деревушке, ютившейся в густой древесной заросли. В этой деревушке я и поселился со всей своей командой наблюдателей и телефонистов. Хозяева приняли нас очень приветливо, и во все время нашего пребывания мы жили с ними очень дружно.