Эхо старых книг

–?И как, нашли то самое приключение?

–?Еще нет, но я здесь всего несколько недель.

–?Надолго планируете задержаться?

–?На данный момент это открытый вопрос. Полагаю, пока не получу то, что мне нужно.

–?А именно?

–?О нет, давайте не будем повторяться. Спросите меня о чем-нибудь другом.

–?Что ж, хорошо. – Ты аккуратно промакиваешь губы салфеткой, оставляя на ней гранатовый след помады. – Давно вы начали писать?

Мои глаза все еще прикованы к салфетке, к отпечатку твоего рта, и на мгновение я глупо смущаюсь. Вопрос задан простой, совершенно безопасный. Такой можно задать на первом свидании. Велю себе дышать ровнее и расслабиться.

–?Не могу припомнить, когда этого не делал, – наконец удается мне вымолвить. – Мой отец был журналистом, и я хотел стать таким же, как он. Когда мне было десять лет, он поставил в своем кабинете второй небольшой письменный стол и подарил мне одну из своих пишущих машинок, огромную блестящую черную штуковину, которой я пользуюсь до сих пор. На такой же машинке печатал Хемингуэй. Мой отец был большим его поклонником. Я сидел там часами, набирая всякую ерунду. Потом отец читал то, что я написал, отмечая ошибки карандашом и оставляя советы на полях: «подбирай более сильные глаголы», «меньше неопределенности с эпитетами», «говори только самое важное и предоставь остальное воображению читателя». Он был моим первым редактором и любителем «нашей дорогой старой колонии», как называл Штаты. Вероятно, именно поэтому я сейчас здесь. Отец любил Нью-Йорк, и в его рассказах город выглядел чудесным.

–?Полагаю, он ужасно вами гордится.

–?Он умер, к сожалению. Почти десять лет назад. Однако мне хотелось бы думать, что отец гордился бы мной, будь он жив.

Твой взгляд смягчается.

–?Мне очень жаль.

Это стандартный ответ, когда кто-то упоминает о смерти, дежурная вежливость, но твой дрогнувший голос подсказывает мне, что ты говоришь от души. Потом я вспоминаю, как Голди рассказывала мне, что ты потеряла мать в юном возрасте. Долгая болезнь, не помню какая. Помню только, что она умерла в какой-то частной больнице на севере штата. Это был один из тех фрагментов, которые ты просто собираешь в папку на случай, если в какой-то момент он понадобится для предыстории, но в моем представлении слова о ее смерти никак не связывались с человеком из плоти и крови, потому что тогда ты не была плотью и кровью. Теперь же, когда ты сидишь так близко, что наши локти иногда соприкасаются, та история воспринимается совсем по-другому.

–?Спасибо. Очень мило с вашей стороны.

–?А ваша мать? Она…

–?Мать жива, однако осталась в Беркшире. Я надеялся, что она поедет со мной, но отец похоронен на кладбище в Кукхэме, и мама отказалась его бросать. Ослиное упрямство – так она говорила о моем отце. Они были очень похожи друг на друга, эти двое. Союз, заключенный на небесах, если вы верите в подобные вещи.

–?А вы верите?

Твое лицо не выдает эмоций, но в вопросе чувствуется нотка печали и оттенок смирения перед судьбой, которые невозможно скрыть. Мне удается улыбнуться, хотя улыбка, кажется, получилась извиняющаяся.

–?Я видел это своими глазами, так что вынужден поверить. Однако это не я только что обручился. Поэтому более уместный вопрос: а вы?

Ты избавлена от необходимости отвечать, потому что появляется официант, который убирает наши тарелки и предлагает следующее блюдо. Я пью вино, пока меняют посуду. Осознаю, что говорил чересчур свободно, позволив личным подробностям проникнуть туда, где им нечего делать. Я редко бываю неосторожен, особенно в отношении такой опасной вещи, как правда, но ты оказываешь на меня странное влияние. Заставляешь меня позабыть, кто я и зачем сюда приехал.

Пока мы наслаждаемся новым блюдом, ты беседуешь с другим своим соседом – железнодорожником по имени Брейди, с которым я немного пообщался во время коктейлей. Притворяюсь, что полностью занят окровавленным куском говядины на своей тарелке, и слушаю обсуждение, разворачивающееся за столом. Похоже, все тут единодушно поддерживают Чарльза Линдберга – Счастливчика Линди, как его теперь называют, – и его заявление о том, что жестокости Гитлера в Европе не должны волновать США.

Наконец ты отодвигаешь от себя нетронутую говядину, поворачиваешься ко мне и продолжаешь разговор с того места, где мы остановились.

–?Я никогда раньше не встречала писателя. Расскажите побольше о вашей работе.

–?Что вы хотели бы узнать?

–?Вы сейчас что-нибудь пишете? Возможно, роман о британце, любителе приключений, который пересек большой синий океан, чтобы узнать все о роскошных американцах?

–?Так и есть. – В самом деле, именно такова моя задумка, хотя это не вся правда. Всю правду ты узнаешь позже, но к тому времени ущерб будет уже нанесен. Пора сменить тему, прежде чем ты станешь слишком любопытной. – Теперь моя очередь задать вопрос. Одна птичка нашептала мне, что вы недавно приобрели несколько лошадей из Ирландии. Это ваше собственное увлечение или из-за любви вашего избранника ко всему, что связано с лошадьми?

–?И кто же эта птичка? Она сегодня тоже здесь?

–?Я не говорил, что птичка – «она», но да.

Твой взгляд перемещается на противоположный конец стола, где Голди хихикает над какой-то шуткой твоего жениха. Некоторое время ты смотришь на них, задумчивая и сдержанная. Когда наконец возвращаешься ко мне, уголки твоего рта приподнимаются, придавая тебе слегка кошачий вид.

–?И она не возражала, что мое имя всплыло во время вашего… интимного разговора?

Пожимаю плечами.

–?Она не особенно ревнива, по крайней мере, в отношении меня. И не возражает, что я интересуюсь вами.

–?Значит ли это, что я стану частью вашего романа? Поэтому вы появились рядом со мной во второй раз? Чтобы изучить современных американских женщин и затем написать о своих наблюдениях?

Смотрю на тебя поверх бокала, вопросительно склоняю голову набок.

–?А вы хотели бы, чтобы о вас писали подобным образом? Двухстраничный разворот с фотографиями: «Один день из жизни американской наследницы».

Твои глаза предупреждающе сузились на случай, если мой вопрос не гипотетический.

–?Не люблю, когда обо мне пишут.

Я широко, обезоруживающе улыбаюсь.

–?Вам не стоит бояться. Я предпочитаю оставить это дело вашему мистеру Уинчеллу. У него получится лучше, чем когда-либо у меня. Хотя мне все же интересно узнать о лошадях. Вы не производите впечатления любительницы конюшен.

Ты изгибаешь бровь.

–?Неужели?

–?Нет.

–?А какое впечатление я произвожу?

Ты флиртуешь со мной, используя томный голос и свои дымчато-янтарные глаза так, чтобы твой жених это заметил. Платишь ему той же монетой. Я только рад подыграть. Однако мне интересно: готова ли ты к такой взрослой игре?

–?Пока не знаю, – честно отвечаю я. – Не могу вас понять. Но рано или поздно я вас разгадаю.

Ты моргаешь, изумленная моей прямотой.

–?Вы всегда так уверены в себе?

–?Не всегда. Но бывает, я смотрю на головоломку и сразу понимаю, как сложить все ее части.

–?Выходит, я головоломка.