Сказ столетнего степняка

– Но песня-то не про врагов народа! – прикинулся я дурачком. – Ее любят и поют везде!

– То было раньше! А теперь не будут любить и петь эту песню! Просто забудут и песню, и автора! Нет поэта – нет песни! Ты понимаешь, урод несчастный, что этот поэт и его песни являются запрещенными! Заруби себе на носу, что песня, сочиненная врагом народа, тоже вне закона! А поющие эти песни – прихвостни империалистов!

Он перевел дух и посмотрел на меня свирепым взглядом. Я молча выдержал этот взгляд.

– Так ты признаешься, что пел эту песню, зная, что она вражеская?! – закричал он вдруг бешеным голосом.

– Нет! – ответил я, покрываясь холодным потом.

– А я говорю – да! А ты говоришь – нет! Значит, один из нас врет?! А ну, отвечай быстро, кто из нас прав?!

– Я не вру! Мы точно не знали, не считали… что это вражеская песня!

– Значит, вру я?! – Он разозлился пуще прежнего. – Так ты еще смеешь обвинять меня, советского ответственного товарища, сотрудника НКВД, во лжи?

– Я этого не говорил!

– Не говорил, но думаешь так! Ты меня обвиняешь, мразь?!

И совершенно неожиданно он ударил меня по лицу. Искры посыпались из глаз, все вокруг поплыло. Тут он набросился на меня и начал дубасить кулаками, пока я не упал на пол. Не знаю, сколько пролежал в полубессознательном состоянии, пока он не поднял меня двумя руками за воротник, усадил на стул, и дал стакан воды.

– Ладно, – сказал он, смягчившись. – Сейчас иди и подумай до завтра. Хорошо подумай! Будешь сговорчив – помогу выбраться из дерьма! А если нет, сгниешь в лагерях!

Было видно, что он твердолобый костоправ.

Конвой почти приволок меня в камеру и, закинув через порог, закрыл железную дверь. Я остался лежать на каменном полу, не было сил подняться.

– Соберись, сынок, подними голову! – донесся тихий старческий голос. – Надо жить и бороться, несмотря ни на что!

Человек помог мне подняться, и я лег на нары. Мы познакомились. Я чуть не вскочил, когда он назвал себя. Это был Жакежан-бий – судья-оратор.

Жакежан-бий, мой сосед по камере, классовый враг, угнетатель казахской бедноты, был очень уважаем в народе. О нем ходили легенды. В шестнадцатом году он отдал своих пятьсот отборных, породистых скакунов царским чиновникам взамен призывников из своей волости, несмотря на их род и происхождение. Таким образом он спас многих казахских парней от неминуемой гибели либо от картечи карательного отряда, либо от железных осколков германской бомбы. После этого авторитет его вознесся до небес, и я лично с трепетом произносил его имя.

Теперь, вот судьба, сижу с ним в одной камере!

Оказалось, во время раскулачивания родственники уговорили Жакежан-бия на побег. Он со своей семьей тихо уехал в Россию, в Омскую область, в глухие районы. А люди пустили слухи, что он откочевал в сторону Китая. Его тщетно искали на той стороне, а он благополучно скрывался в другой республике под другим именем. Но все равно ему не удалось уйти от когтей советской власти, и вот, наконец, он оказался здесь.

– Всякая борьба, особенно политическая, требует гибкости ума, большой мудрости и хитрости! – говорил старец. – Кочевники вольной степи, дети небес, братья кочующих облаков и мерцающих звезд, живут честно и открыто. Общаются с людьми с открытой душой, откровенничают о сокровенном со всеми, одним словом, живут и творят дела без хитростей. Сами никого не обманывают и думают, что их тоже не обманут! И вот, пожалуйста, результат такой жизни! А ведь жизнь есть борьба, а борьба есть война, а на войне надо обманывать врага, как только можешь! Если не обманешь врага, то будешь обманут сам! Поэтому, заклинаю тебя, обманывай всех и вся, когда вопрос касается жизни и смерти, национального интереса! Покажи врагу, что ты не враг, а самый преданный друг, а хитрость храни в глубине души! Не надо грудью встречать штыки, бросаться с одной палкой на пулемет или принимать все удары в позе столпа правды. Притворяйся, будь оборотнем, обманывай как хочешь, но ты должен, во-первых, попросту выжить в этой кровавой вакханалий, а во-вторых, бороться хитростью во имя самосохранения своего народа! Никогда, ни при каких обстоятельствах не стреляй в свой народ! Но если этого требуют враги и держат тебя на мушке, то, во имя будущих побед, стреляй даже в родного брата! Вот тебе мой деловой совет – при первом же допросе покайся, говори, что заблуждался под влиянием ветреных идей алашордынцев. Говори правдиво, что ты отрекаешься от всех этих идей независимости, самоопределения наций, и самое главное, настаивай на том, чтобы тебя, молодого дурачка, простили и оказали доверие! Что ты готов бороться против врагов режима и готов сотрудничать с властями!

– А почему вы сами не поступаете таким образом?! – вырвалось у меня.

– Мне не поверят! Я слишком крупная птица для них, и, скорее всего, живым отсюда не выпустят! А ты молодой, тебе еще жить и жить! Даже если не поверят, все равно им нужны молодые национальные кадры, чтобы показать миру, вот, мол, сами казахи борются и искореняют своих националистов, что молодежь степи поддерживает власть Советов, что массы вместе с ними! Поэтому они будут с тобой сотрудничать, естественно, бдительно наблюдая за тобой! А ты постарайся надуть их – покажи себя только с хорошей стороны, а все акты противодействия совершай секретно!

Эти слова были понятны мне. Примерно так учил нас Малай ата, научила сама жизнь.

Я поблагодарил аксакала-старца.

– Спасибо! Я в неоплатном долгу перед вами!

Он глубоко вздохнул и ответил задумчиво:

– Если сказал спасибо от души, считай, что ты меня отблагодарил. Я тоже был должником перед многими людьми – старшими и младшими. Но не смог многим из них отплатить. Но в свою очередь помогал многим другим, как мог. И они тоже не смогли мне отплатить той же монетой. Наверное, это закон жизни – долги за добрые дела всегда возвращаются! Не жди платы за добро – на то оно и добро! Дело в том, что добрые дела, как эстафета, передаются от человека к человеку. Когда-то и ты сделаешь кому-нибудь доброе дело! Тогда, считай, что это добро ты сделал и для меня!

Слова мудрого Жакежан-бия придали сил, и я взбодрился, собрался и был готов к борьбе.

На следующий день опять пришли за мной. Я простился с Жакежан-ата и покорно пошел за конвоем.

Меня долго вели по длинному полутемному коридору, постоянно сворачивая из стороны в сторону. По конец я совсем потерял ориентацию и только машинально переставлял ноги. Наконец меня завели в большую серую комнату.

Конвоир вышел, оставив меня одного. Было жутковато в этом огромном каменном мешке. Скулы болели от побоев, в голове шумело.

Тут стремительно вошел следователь.

– Вы верите в бога? – неожиданно спросил он. Я промолчал.

– Ну, конечно, верите! Вы все суеверны, сукины сыны! Да ладно, хрен с вами! Ну, где же он ваш аллах или по-нашенски бог?! Покажи мне! Если он есть, то куда же он смотрит? Как он допускает чудовищные несправедливости в этом мире, а?! Значит, нет его, бога-то! Попросту нету, и все! Или был, да сплыл! Ха-ха-ха!

Дико смеясь и вращая глазищами, налитыми кровью, он начал копаться в кипе бумаг. Его слова так бесили, что хотелось вырвать ему глотку. С трудом подавив гнев, я думал с горечью: а ведь действительно, почему Всевышний допускает такие чудовищные преступления? Почему торжествуют безбожники, утопив огромную часть земного шара в крови, растаптывая веру и справедливость!?

– Не надо теперь на него оглядываться! – произнес следак уже более спокойным тоном. – Есть материя вечная и мы, ее продукт, новые хозяева жизни! Мы есть создатели, творцы нового! А сначала разрушим до основания весь старый мир и выкинем на свалку! Затем восстановим справедливость, и наступит всеобщая счастливая жизнь! Не ищи бога, которого вообще нет, в далеких небесах, а находи могущественных друзей здесь, на земле, рядом! Ты как, согласен со мной, а?

Я опять промолчал. Спокойствие – самая лучшая защита.

– Кто не с нами – тот против нас! – опять взорвался он. – А с противниками не цацкаются, в них стреляют! Так что пора выбирать друзей и врагов!

Видать, весь мир делился у него только на черный и белый, а люди делились на своих и чужих. Как большевик, нквдэшник наверняка представлял себе мир только в двух цветах: красный и белый. Других не существовало, он просто не способен был понять, что могут существовать и другие краски, и поэтому был еще страшнее.

Мой мучитель резко подошел ко мне и хлопнул по плечу:

– Да пойми же ты наконец всю серьезность ситуации! – возмущенно воскликнул он. – Отсюда только два выхода: либо ногами вперед, либо с руками назад! Понятно? То есть, или с пулей в затылке, или с путевкой лет на двадцать в Сибирь! Это тебя устраивает?!

Я покачал головой:

– Нет, я не заслуживаю, чтобы самая справедливая партия столько возилась со мной.

Он усмехнулся:

– Юмор тут не уместен!

– А какая разница? Раз уж придется помирать, так лучше со смехом, чем со слезами!

– Браво, браво, батыр степной! Быть героем хорошо, но твой героизм – глупость! Поэтому подумай над тем, что сейчас скажу! И никому ни гу-гу! Есть третий, испытанный путь!

Он глотнул холодной воды из граненного стакана и неожиданно предложил:

– А давай врежем по стаканчику! А то жизнь какая-то кислая стала!

Не дожидаясь ответа, он достал из шкафа бутыль с мутной жидкостью и наполнил два граненных стакана.