Сказ столетнего степняка

В госпитале военные врачи все же решили отправить меня на лечение в тыл. После обеда я должен был получить все необходимые документы и уехать. Во время обеда по радио прозвучал голос Левитана, зачитавшего приказ Сталина отправлять на передовую всех раненых, способных стоять на ногах и стрелять. Вот так-то! Бедная моя голова опять покатилась по полю бранному. Через несколько дней почувствовал невыносимый зуд в области виска. Почесал пальцем, протер кулаком – не унимается. Тут подали обед. Я нагнулся к миске, черпая ложкой кашу, и вдруг что-то со звоном упало в нее. Смотрю, осколок немецкого снаряда в миске! Длиной около сантиметра, тоненький, такой безобидный с виду железный красавец из стали высшего качества, способный убить человека или причинять столько боли, теперь лежит совершенно спокойно в моей каше! Скорее всего, организм не принимал, отторгал чужеродное тело, боролся с ним долго, и наконец кровавый гной вытолкнул его! Легко стало в голове, и захотелось опять жить! Ну, а осколки в сердце остались, и от них не избавиться. Это на всю жизнь! Каково было мне воевать и бросаться на вражеские танки и пулеметы за власть Советов и за Сталина? Я ненавидел Сталина, но еще больше ненавидел Гитлера! И вот сгорала моя бедная душа меж двух огней.

…Помню, шли мы с одним товарищем по лесу. Здесь было тихо и вроде безопасно – линия фронта проходила чуть дальше. Мы направлялись в штаб. Вдруг я споткнулся и чуть не упал. Раздосадованный, нагнулся посмотреть и нашел виновника. Оказывается, когда-то снарядом срезало могучую сосну, но один сук, наполовину сломанный, но не оторванный от корней, который рос ближе к основе дерева, лежал на траве. Видно было, что по нему проезжала тяжелая машина – сук был буквально вдавлен мощными колесами в землю, но не сломан. Просто покрылся местами землей, и как-то удивительно извернувшись, продолжал расти и стремиться к солнцу! А место слома уже срослось, и сук питался от корней. «Через несколько лет будет большим деревом!» – подумал я. Меня удивило это чудо природы, я задумался на миг, стараясь найти в нем скрытый смысл. Спустя некоторое время, поднял голову, осмотрелся – стояла благодатная лесная тишина. Листья тихо шелестели, птички пели – будто и не было войны. Окликнул товарища, но он не ответил. Пока я замешкался, он ушел вперед. Но теперь его было не видно и не слышно. Хотя он не мог уйти слишком далеко, и я, забеспокоившись, побежал вперед, окликая его. Но лес молчал.

Исчез товарищ бесследно. В штабе всполошились, подняли тревогу, искали повсюду, но не нашли. А утром разведчики доложили, что вчера немецкая разведгруппа перешла линию фронта и прошла в наш тыл. Они, наверняка, взяли языка. И вполне вероятно, что их жертвой стал наш пропавший товарищ. Если так, получается, что сломанный, но не оторванный от своих корней сук случайно спас мне жизнь!

Как-то мы возвращались из разведки. Взяли языка, шли всю ночь. Изможденные, под утро дошли до какого-то полуразрушенного здания и завалились спать. Приснился сон. Во сне мать угощала меня свежевыпеченным, ароматным хлебом. Я откусил хлеб и жевал, жевал с наслаждением, а мать так нежно смотрела на меня и гладила по голове. И тут проснулся. Светало. «Предутренний сон – вещий сон!» – вспомнил слова умудренных жизненным опытом аксакалов. – «И еще помните, сон сбудется не таким, каким его видели, а таким, каким его истолковываете! Поэтому, сон не надо рассказывать никому, особенно недоброжелательным людям. Лучше самому истолковать все к лучшему». Я тихо помолился аллаху и подумал, что, наверное, мне суждено вернуться живым домой и отведать хлеб-соль своей матери. Тихая, светлая радость согрела душу, но в то же время одолевала и смутная тревога. «Вот если вернусь живым на родину, увижу родных и близких, съем вместе с ними кусочек хлеба и сразу же умру, то буду счастлив и благодарен судьбе!» – подумал я.

Но вдруг какой-то шум привлек наше внимание. Мы, семеро разведчиков, прижались к земле и осмотрелись. И заметили группу немецких солдат, идущих по оврагу. Их было человек пятьдесят, вооруженные автоматами и пулеметами, они шли в обход наших флангов. Сразу догадались, что идут они в наш тыл. Наш командир Иван быстро принял решение и приказал атаковать немедленно, рассчитывая на внезапность. Мы заняли позиции, поджидая, и когда они поравнялись с нами, открыли огонь со всех автоматов – своих и трофейных – и забросали гранатами. Фашисты не успели оказать сопротивления, внезапный прицельный огонь вмиг многих сразил наповал. Лишь несколько врагов успели открыть ответный огонь, но они не видели нас и стреляли наугад. Постепенно мы перебили всех, а двух раненых взяли в плен.

В штабе были очень довольны нашим поступком, назвав его героическим. Оказывается, перебив отряд, сорвали какую-то секретную операцию. И нас всех представили к награде, а Ивана и меня – к званию Героя Советского Союза!

Но затем началась такая заваруха, и все смешалось в кровавой бойне. И не до наград было. Кто знает, может, сгорели наши бумаги вместе со штабом и командирами. После войны мои дети обратились в военкомат, но документа так и не было найдено.

За три года на передовой я многое повидал. Героизм одних и подлость других, смекалку солдата и самодурство командиров. Были случаи, когда солдаты прикрывали телом и жертвовали собой ради спасения уважаемого, человечного командира. А иногда, бывало, чего греха таить, озлобленные самодурством и издевательствами командира солдаты, идя в атаку,первыми стреляли в спину такого горе-командира, а затем сами погибали с криком «За Родину!»

Еще я видел, как солдат, у которого оторвало взрывом половину туловища, из последних сил и истекая кровью, бросался со связкой гранат под немецкий танк.

Больше всего поражал патриотизм советских солдат. Представители разных национальностей, в том числе и казахи, как единое целое стояли насмерть и с криком «Ура!» шли в атаку. Это было поколение, в основном родившееся уже при советской власти и воспитанное в духе большевизма. Они не видели того, что пережили мы, они не знали то, что знали мы. Самое главное, они свято верили в идеи социализма и интернационализма. Их подвиг заслуживает высокого уважения. И я, забывая свою душевную боль, рука об руку с ними шел в атаку и отчаянно дрался с фашистами. Иногда задавал себе вопрос: «Так кто ты, Асанбай Бектемиров, сын Аманжола? Ура-патриот советов или националист-казах, болеющий за судьбу своего народа?! А может, просто солдат, воюющий за справедливость?» Ответа не было, и, глубоко вздохнув, подчинялся своей судьбе. А судьба всегда загадка.

…Расскажу еще несколько военных историй. Как-то мы сидели в лесу и обедали. Кругом стояла тишина, только тихо шелестели листья, умиротворяя душу. Вдруг один из наших товарищей медленно завалился на бок. Мы удивленно посмотрели на него, а он был уже мертв. Не было слышно ни выстрела, ни взрыва. Выяснилось, что ему прямо в темя упала, да-да, именно упала с неба планирующая бродячая пуля крупнокалиберного пулемета, выпущенная с борта самолета где-то там, вдали. И надо же, судьба какая – закаленный в жарких боях настоящий солдат, прошагавший два года сквозь огонь бомбежек, который бесстрашно бросался на вражеские траншеи под шквальным огнем, нашел свою смерть в тихом лесу, во время мирного обеда.

Однажды напали на нашу пехоту немецкие штурмовики. Они расстреливали наши позиции с крупнокалиберных пулеметов. Мы спрятались в укрытиях и наблюдали за ними, свободно летающими над нами. И тут случилось невероятное. Как-то один офицер, возвращаясь из штаба, оказался в открытом поле и попал под воздушный обстрел вражеского самолета. Являясь прекрасной мишенью, он, петляя, старался добежать до леса, чтобы укрыться за деревьями. А немецкий летчик, видно, хотел поиздеваться над ним, а может, у него кончились патроны – не знаю. Самолет почти настиг беглеца, как выяснилось потом, капитана, и, казалось, вот-вот протаранит его. И тут капитан кувыркнулся, лег на спину и выстрелил из нагана по низко летящему самолету. Наверняка, точно попал в голову фашистского летчика, и самолет, немного пролетев, упал на землю и взорвался. Воодушевленные подвигом капитана, наши солдаты начали стрелять по другим низко летящим фашистским самолетам, и те поспешно удалились. Командиры подбежали к капитану и радостно поздравляли его. Говорили потом солдаты, что его представили к боевой награде.

Сейчас, по прошествии половины века, с высоты двух тысячелетий, после стольких исторических потрясений, мир начал заново осмысливать ту страшную войну, пересматривать и переоценивать. Звучат разные мнения, люди спорят. Естественно, такая война, потрясшая и изменившая весь мир, многозначна и противоречива. Поэтому существуют разные мнения, противоположные, предвзятые и тенденциозные, субъективные и объективные… всех не перечесть… Но я знаю одно и убежден в этом: если совесть вождей была не чиста, то они в ответе за это перед историей, перед Всевышним. Но кровь солдатская, пролитая в той войне, чиста и свята!

Наша война была справедливой, мы защищали свою страну от захватчиков. Что поделаешь, если страной правили тиран и его приспешники?! Это совсем другой вопрос. Солдаты отдали свои жизни за родную землю, а не за правителей!

Кровь и смерть, жестокая схватка двух систем, казалось, растоптала, уничтожила в людях все светлое, человеческое. Но нет, человек оставался человеком, и дух его не был сломлен. Люди проявляли чудеса храбрости, верности боевой дружбе, самопожертвования, защищали грудью родину, погибали и пели! Да, да, пели песни во время затишья и с песней шли против смерти. Любили народные, советские песни. Не только пели, но и сочиняли новые. Помню, прогремела на весь фронт песня «Жас казах» – «Молодой казах». История этой выстраданной песни такова: погиб в бою Тулеген Тохтаров, ему посмертно присвоили звание Героя Советского Союза. Отчаянный храбрец и умелый, смекалистый воин совершил за свою короткую жизнь много подвигов. Один из первых автоматчиков, он один внезапно атаковал отряд фашистов и уничтожил тридцать шесть вражеских солдат. Однажды в бою у него кончились патроны, он был ранен очередью крупнокалиберного пулемета – весь живот был рассечен, и внутренности вывалились на белый снег. Превозмогая боль, он, придерживая рукой разорванный живот, поднялся и бросился на немецкого офицера, стрелявшего в него. Добрался него и ударил по голове автоматом, да так, что фашистский офицер замертво рухнул на землю. И на него упал Тулеген Тохтаров и на нем умер. Его гибель потряс весь полк, а военный санитар, композитор Рамазан Елебаев, сочинил песню «Жас казах». Рожденная в огне войны, песня облетела весь фронт и стала гимном всех казахских солдат.

Покрытая снегом, широкая степь пропитана кровью,

Серое небо рычит, изрыгая смерть,

Защищая страну на войне, как лев,

Молодой казах бросается на врага и повергает его…

Как тяжело покидает молодая душа эту жизнь!

Потом до нас дошли слухи, что Рамазан Елебаев вскоре тоже погиб. Но песня «Жас казах» осталась навеки с народом, ее поют до сих пор! Чуть позже узнал, что Рамазан Елебаев – выходец из нашего рода аксары керей, что он родился в ауле Кудукагаш – Колодец и дерево, что в нашем районе. Да, да, в том самом ауле Кудукагаш, куда мы с Салимом любили ездить к нашей сестре Мариям и слушать сказки Алтын апа! Вот так-то! Но он, оказывается, рано уехал из аула, затем учился и работал в Алматы. Нам не было суждено встретиться в этой жизни, но он всегда рядом, когда звучит песня «Жас казах»!

Испытание человечности

Командир нашей разведгруппы старший сержант Иван Петров был опытным специалистом своего дела. Мы сразу подружились. Он, с виду простоватый мужик, сколько подвигов совершил, сколько языков доставил прямо из логова врага!

Частенько, во время затишья перед боем или на привале в чистом поле, мы беседовали. Он доставал кисет с такой важностью, что казалось, нет занятий важнее этого. Огрубевшими пальцами ловко закручивал самокрутку и глубоко затягивался тяжелым дымом махорки. Этот горький запах табака был для нас лучше всех ароматов на свете. Пуская дым колечками, забывали о войне и предавались своим мечтам.

Однажды мы с Иваном шли на разведку по нейтральной лесистой полосе, подальше от передовой. Здесь не было явно очерченной линии фронта. В любое мгновение можно было поймать пулю или нарваться на мину, поэтому солдаты, как наши, так и немецкие, предпочитали без особой надобности не заходить сюда. А для нас, разведчиков, это было проходной в тыл врага, а иногда даже в небеса.

Мы быстро перешли линию фронта и оказались в тылу у фашистов. Незаметно, как барс-леопард, проскальзывали сквозь густые кустарники и шли к цели – разведать расположение и количество немецких сил на нашем участке. Сколько раз ходили так на разведку и брали языков! Все было как обычно, как вдруг раздался грозный окрик:

– Хенде хох!

Я шел впереди. Вражеский окрик был как удар по темени, в глазах потемнело, и я застыл как вкопанный, медленно поднимая руки. Иван тоже последовал моему примеру. В голове возникла мысль: неужели это конец?!

– Кому говорю, руки! А ну-ка, руки вверх! – вдруг услышали команду на русском языке.

– Не стреляйте! Свои! – обрадовано шагнул я вперед, действительно поверив, что это наши солдаты, принявшие нас за немецких лазутчиков.

– Свои, свои! Здесь все свои! Иди к нам! – позвал неизвестный, и я увидел силуэты за кустами. Их тоже было двое.

– Иду, иду! – ответил я и пошел к ним с поднятыми руками.

А Иван, воспользовавшись моментом, нырнул в кусты. Я тоже собирался последовать его примеру, но тут просто остолбенел.

– Асанбай!? Эй! Это ты, Асанбай?! – вдруг закричал неизвестный по-казахски.

Голос больно знакомый, но я был не в состоянии узнать его. Тут он что-то крикнул по-немецки, наверное, предупредил своего и, выскочив из своего укрытия, побежал ко мне. Когда разглядел бежавшего, даже голова закружилась от волнения.

Это был Салим!

– Бауырым – брат мой! – воскликнул Салим.

– Салим! – ответил я, и мы бросились друг другу в объятия. Невольно слезы навернулись на глаза.

Не знаю, что подумали Иван и немец. Они оставались лежать каждый в своем укрытии. Наверное, держали на мушке друг друга, а может, и нас, двух братьев.

Вот так играет нами судьба – два родных брата-казаха, почти после двадцати лет разлуки, неожиданно встретились на линии фронта и стояли, обнявшись, под прицелом автоматов.

Мы присели под большим деревом. Вначале от волнения не могли даже говорить. Чуть опомнившись, стали расспрашивать о здоровье, про жизнь. Салим спросил о матери.

– Год назад была жива, здорова, дома, с внуками. Теперь сам не знаю, давно писем не было. А мы все думали, что ты погиб! – сказал я.

– Как видишь, жив, здоров! – ответил он. – Перешел к немцам с власовской армией! Был приказ генерала, и все тут! Иного выхода не было!

– Пойдем к нашим! – наконец не выдержал я.

– Каким нашим?! – разозлился он. – Этих ты уже называешь своими? Надеюсь, ты не забыл, сколько нашего народа они истребили!

– Ладно, не до политики сейчас! – прервал я. – Пойдем домой!

– Домой нас никто не пустит! Меня сразу к стенке, и точка! Лучше давай, пристрелим этого русского и пойдем с нами!

– Нет, Салим! Я вышел с Иваном на разведку и вернусь только с ним! Лучше давай твоего немца возьмем как языка и пойдем с нами! Авось, простят!

– А я прощения просить не собираюсь! Слишком много претензий у меня к советской власти! И виноватым себя не чувствую!

– Но против правды не попрешь! Почти весь казахский народ вместе с Советским Союзом и воюет с фашистской Германией!