Луна над Сохо

– Срань господня! – вырвалось у меня.

Унитаз был полон крови, и я бы очень не хотел оказаться на месте бедняги-криминалиста, которому предстояло в скором времени там возиться. Кто-то отсек мужику пенис, целиком и полностью, по самые яйца. А потом, как я понял, оставил несчастного истекать кровью.

Это было страшно. Однако вряд ли Стефанопулис притащила меня сюда, чтобы преподать интенсивный курс по осмотру места преступления. Нет, должно быть что-то еще. Я заставил себя снова взглянуть на труп. И тут до меня дошло. Я, конечно, не эксперт, но, судя по рваным краям раны, ее нанесли не ножом.

Я поднялся и поймал одобрительный взгляд Стефанопулис. Очевидно, заслужил я его тем, что не схватился за пах и не убежал прочь, вопя от ужаса.

– Знакомая картинка? – спросила она.

4. Одна десятая моего пепла[23 - «Я требую, чтобы мое тело кремировали. Одна десятая часть моего пепла должна быть передана моему агенту, в соответствии с нашим контрактом». Фраза Граучо Маркса – американского актера, комика, участника комик-труппы, известной как Братья Маркс. Он всегда изображал язвительного дельца и авантюриста, который постоянно доставляет проблемы добропорядочному обществу. Клуб же носит имя Граучо благодаря его фразе: «Пожалуйста, исключите меня, я не желаю быть членом клуба, который принимает в свои члены людей, подобных мне».]

Примерно в то время, когда я родился, клуб «Граучо», названный по цитате знаменитого комика, открыл свои двери для богемы и профессиональных журналистов, достаточно богатых, чтобы позволить себе погрузиться в этот мир иронического постмодерна. Обычно у «Граучо» не возникало проблем с полицией: следуя тенденциям, его учредители, конечно, отрицают общественные нормы, но никогда не выносят это отрицание на улицу, особенно накануне пятницы. По крайней мере, если это не гарантирует газетных сенсаций. Папарацци и без того вечно пасутся напротив входа, ожидая какую-нибудь знаменитость, а их сюда ходит немало. Вот почему Стефанопулис распорядилась перекрыть улицу целиком. Я представил, как бесятся фотографы за оградительной лентой – ну, в точности как дети, у которых отобрали конфеты.

– Вы про Сент-Джона Джайлза? – уточнил я.

– Рана уж очень похожая, – кивнула сержант.

Сент-Джон Джайлз – несостоявшийся насильник, чья короткая карьера на данном поприще началась и кончилась в один и тот же день несколько месяцев назад. В тот день некая женщина (по крайней мере, c виду) откусила ему пенис. Вагиной. Называется это явление vagina dentata, но до сих пор не зафиксировано ни одного случая, подтверждающего его существование. Я это знаю, поскольку мы с доктором Валидом в поисках такого подтверждения перелопатили медицинские исторические источники вплоть до семнадцатого века.

– По его делу есть подвижки? – спросила она.

– Нет, – ответил я. – У нас есть показания Сент-Джона и его приятелей, мутная запись наружной камеры – и больше ничего.

– Что ж, для начала можем проанализировать выбор жертв. Вы должны связаться с Белгравией, получить номер дела и передать следственной группе список фигурантов.

«Фигуранты» – это все, кто попал в поле зрения следствия по уголовному делу и чьи данные внесены в общую полицейскую базу ХОЛМС. Эта компьютеризованная мельница полицейского расследования перемалывает все: показания свидетелей, улики, протоколы допросов, даже записи камер наружного наблюдения. Изначально ее разработали по результатам байфордского расследования дела Йоркширского Потрошителя Питера Сатклиффа, которого вызывали на допросы несколько раз, и безрезультатно. Только потом его совершенно случайно арестовал дорожный патруль при обычной проверке документов. Полиция запросто может выглядеть в глазах общества продажной, агрессивной, даже деспотичной. Но вот глупой она выглядеть не должна. Это подорвет народную веру в силу Закона и будет дурно влиять на общественный правопорядок. А поскольку вину за Потрошителя свалить было не на кого, полиции пришлось-таки менять принципы и подход к работе своих отделов, которые доселе состояли из бездарных новичков, чем и гордились. Частью этой оптимизации и стала база данных ХОЛМС.

Для того чтобы внесенные данные мог использовать любой сотрудник, загружать их надо в правильном формате, выделяя и помечая все важные детали. И разумеется, насчет Сент-Джона Джайлза у меня в этом плане еще конь не валялся. В свое оправдание очень хотелось напомнить Стефанопулис, что отдел, в котором я числюсь, состоит всего из двух человек, причем второй только-только научился пользоваться кабельным телевидением, не говоря уж об интернете. Но боюсь, она это и так знала.

– Конечно, босс, – ответил я. – Вам известно имя жертвы?

– Джейсон Данлоп. Член клуба, журналист-фрилансер. Он забронировал одну из спален на втором этаже. В последний раз его видели на пути туда. Это было в двенадцать с небольшим, а сразу после трех его обнаружила одна из дежурных ночных уборщиц.

– Время смерти?

– Примерно между тремя четвертями первого и половиной второго, учитывая обычную погрешность.

Пока патологоанатом его не вскроет, погрешность может варьироваться на целый час в любую сторону, подумал я.

– Есть в нем что-то необычное? – спросила сержант.

Можно было не спрашивать, что именно. Я вздохнул. Очень не хотелось опять приближаться к трупу, но я присел на корточки, чтобы хорошенько рассмотреть лицо. Его не искажала гримаса, но подбородок был плотно прижат к груди, а рот, соответственно, закрыт. С лица успело исчезнуть всякое выражение, и я подумал: сколько же он просидел вот так, зажимая ладонями пах, пока не умер от кровопотери? Сперва я решил, что никакого вестигия на нем нет, но потом ощутил – едва-едва, от силы на сто миллитявков: запахи портвейна и патоки, вкус нутряного сала и чад горящих свечей.

– Ну? – спросила она.

– Не вполне, – наконец ответил я. – Даже если его атаковали с помощью магии, то сделали это не напрямую.

– А можно как-то без этого слова? – скривилась Стефанопулис. – Лучше «орудием неясного типа».

– Как скажете, босс, – пожал я плечами. – Только может оказаться, что «орудие неясного типа» тут совершенно ни при чем.

– В смысле? У бабы зубы между ног – это что, по-вашему, «ясный тип»?

После первого случая мы с Найтингейлом это как раз обсуждали.

– Вероятно, у нее был зубной протез. Такие, знаете, вставные челюсти, только установленные вертикально. Если женщина их носит, то, как вы думаете, не могла ли она… – Я поймал себя на том, что делаю пальцами хватательные движения, изображая защелкивающиеся челюсти, и тут же прекратил.

– Ну, я бы так не смогла, – отозвалась Стефанопулис. – Однако спасибо вам, констебль, за эту очаровательную гипотезу, я теперь наверняка не сомкну глаз всю ночь.

– Вряд ли, босс, это мужики ночами спать не дают, – ляпнул я и тут же пожалел.

Стефанопулис зыркнула на меня:

– Самый умный, да?

– Извините, босс.

– Знаете, Грант, что бы я предпочла? Нормальную пятничную поножовщину, чтобы какой-нибудь пьяный ублюдок зарезал другого бедолагу просто за косой взгляд, – сказала она, – там хоть мотив понятен.

Мы молча постояли, вспоминая былые беззаботные времена, а именно вчерашний вечер.

– Значит, так: официально вы в расследовании не участвуете, – резюмировала сержант. – Считайте себя просто консультантом. Расследование веду я, понадобитесь – я вас вызову. Ясно?

– Да, босс, – ответил я. – А пока я мог бы проработать несколько версий, используя, так сказать, методы расследования «неясного типа».

– Ладно, – сказала Стефанопулис. – Но все действия будете согласовывать со мной. Все нормальные данные передадите в мой отдел через ХОЛМС, а я со своей стороны прослежу, чтобы вся паранормальщина попала к вам. Это тоже ясно?

– Так точно, шеф!

– Хороший мальчик, – кивнула она. «Шеф» ей явно польстил. – А теперь убирайтесь отсюда, и, надеюсь, больше я вас не увижу.

Поднявшись по лестнице, я зашел в палатку, растянутую криминалистами, и осторожно снял защитный костюм, тщательно следя, чтобы кровь не попала на одежду.

Стефанопулис хотела, чтобы я не особенно лез в это расследование. После погрома в Ковент-Гардене, когда сорок человек попали в больницу, а еще двести, включая почти всех актеров из пьесы «Билли Бад», – в кутузку, когда заместитель комиссара заработал сначала нервный срыв, а потом дисциплинарное взыскание, когда собственный шеф Стефанопулис оказался на больничном, потому что я воткнул в него шприц с транквилизатором для слонов (ну а что мне оставалось, он пытался меня повесить), а в довершение всего толпа разнесла Королевский оперный театр и сожгла рынок – так вот, после всего этого я и сам не хотел туда лезть.

ВЕРНУВШИСЬ в Безумство, я застал Найтингейла в утренней столовой. Он накладывал себе кеджери из серебряного блюда, одного из тех, которыми Молли каждое утро упорно загромождает сервировочный столик. Подняв крышку другого блюда, я обнаружил там жареные колбаски и яйца-пашот. Иногда, после бессонной ночи, добрый английский завтрак может заменить сон. Сработало – я нашел в себе силы рассказать Найтингейлу об убийстве в клубе «Граучо», хотя почему-то не притронулся к свиным колбаскам. Тоби сидел у стола, наблюдая за мной зорким взглядом собаки, всегда готовой принять мясной подарок судьбы, который может неожиданно упасть с неба.

Когда нас привлекли к делу трагически утратившего пенис Сент-Джона, мы обратились к стоматологу-криминалисту за подтверждением того, что травма была нанесена именно зубами, а не ножом или, скажем, миниатюрной копией медвежьего капкана. Стоматолог быстренько слепил нам максимально достоверный муляж челюстей. Они были очень похожи на человеческие, только раскрывались шире и словно бы вертикально. По его заключению, клыки и резцы почти не отличались от человеческих, а вот большие и малые коренные были слишком тонкими и острыми.

– Они принадлежат скорее хищному животному, нежели всеядному, – сказал доктор. Это был хороший человек и настоящий профессионал, но мне все время казалось, он считал, что мы над ним издеваемся.

Это вызвало нелепый спор на тему человеческого пищеварения. Он прекратился, только когда я сходил купил школьный учебник по анатомии и объяснил Найтингейлу, что такое желудок, тонкий и толстый кишечник и как это вместе работает. Потом удивился вслух: разве он не проходил все это, когда учился в школе? Он сказал, что, наверное, проходил, но не запомнил, так как не мог сосредоточиться – его все время что-то отвлекало. Я спросил, что же именно, и он ответил «регби и заклинания».

– Заклинания? – переспросил я. – Хотите сказать, вы учились в Хогвартсе?

Этот вопрос вылился в краткий пересказ истории Гарри Поттера, после чего Найтингейл сказал, что да, он посещал школу для детей из особых семей, с устойчивыми магическими традициями. Но эта школа совсем не была похожа на описанную в книге. Найтингейлу правда понравилась идея квиддича, но у них в школе играли по большей части в регби, и использовать на поле магию было строжайше запрещено.

– У нас был эдакий свой вариант сквоша, – пояснил наставник, – в него играли при помощи форм движения. Временами получалось довольно энергично.