Львиное Сердце

Малец был лет восьми-девяти от роду – с глазами-бусинками, черный от грязи, как мавр, с худенькими, как тростинки, ручками и ножками. Без сомнения, он наблюдал за мной с самого моего появления в сарае. У него открылся рот.

По земляному полу затопали сапоги.

Это определенно был Фиц-Алдельм. В страхе, что мальчишка меня выдаст, я приложил палец к губам, надеясь, что мой умоляющий взгляд достаточно красноречив.

Малец, видимо, что-то уловил, потому как не произнес ни звука.

Шаги то удалялись, то приближались.

– Где эта чертова лестница? – проворчал Фиц-Алдельм.

Мерзавец намерен проверить, есть ли кто наверху, подумал я. Холодный пот выступил у меня на лбу. Обнаружив меня, Фиц-Алдельм убедится, что это я скрипнул дверными петлями. И предположит, что я наблюдал за ним в конюшне. Я приготовился к схватке с неминуемо печальным исходом: Фиц-Алдельм никогда не расставался с кинжалом, тогда как при мне оружия не было.

Шорох. Я повернул голову, сердце у меня ушло в пятки. При всем желании мне было не по силам предотвратить дальнейшие события. Заскользив тощим задом по сену, мальчишка на миг замер у края копны, а потом спрыгнул на пол.

Уверенный, что мне конец, что малец задумал выдать меня в расчете на вознаграждение, я взмолился Богу и всем его святым. Припомнив все свои молитвы, оставшиеся без ответа с тех самых пор, как серые чужеземцы напали на нашу страну, я пал духом и, зажмурившись, ждал, когда мальчишка свершит злое дело. Узнав, что я на копне, Фиц-Алдельм велит мне спуститься вниз и учинит жестокую расправу.

– Прятался там, да? – спросил голос Фиц-Алдельма, которому валлийский говор давался так же трудно, как ирландский.

– Нет, сэр.

Подзатыльник. Крик.

– Подсматривал за мной?

– Нет, сэр!

Еще удар. Плач, вскоре приглушенный.

– Не ври мне, парень. Что ты видел?

– Ничего, сэр. Ничего не видел! – закричал мальчишка срывающимся голосом.

– Твое счастье, если так. Обмолвись хоть одной живой душе, и окажешься на дне Уая.

Короткая тишина, потом тихие рыдания. Шаги в сторону выхода из сарая.

Благословляя свою удачу, я стал пядь за пядью подползать к краю кучи. Фиц-Алдельма не было видно. Внизу я разглядел силуэт мальчишки, привалившегося спиной к копне. Потихоньку, не спуская глаз с двери, я опустился рядом с ним.

– Он ушел? – спросил я по-валлийски.

Ответа не было.

– Ты не сказал ему, что я здесь. Спасибо.

Снова нет ответа.

– Серебряный пенни – твой в знак благодарности, – продолжил я.

Пара черных глаз, залитых слезами, встретилась с моими.

– Два.

Глядя на протянутую грязную ладошку, я хмыкнул.

– Мой кошель остался в большом зале. – Мне представился пекарь, которому предстояло вскоре доставать хлеб из печи, и я спросил: – Ты проголодался?

Малец кивнул.

«Да ты умираешь с голоду», – подумал я.

– Как посмотришь на краюху свежего хлеба?

Первый намек на улыбку.

– Я мед люблю.

– И его тоже получишь, – пообещал я. – Только ни слова Фиц-Алдельму, ладно?

– Это плохой человек, – заявил мальчишка, насупившись.

– Так и есть, – согласился я, радуясь, что парень не станет болтать.

Пообещав вернуться с монетами и хлебом, я пошел к выходу. К моему облегчению, Фиц-Алдельма я не обнаружил – только пару зевающих жандармов, шедших к уборной. Небо над восточной стеной порозовело. Наступал рассвет. Вскоре замковый двор наполнится жизнью. Появятся все: пекари и прачки, слуги и конюхи. Это было самое подходящее время для выяснения того, чем занимался Фиц-Алдельм.

Счастье сопутствовало мне – дверь, в которую он входил, осталась приоткрытой. Я прокрался внутрь. Ноздри наполнились резкими запахами: лошади, кожа, жир. Дюжины две седел покоились на закрепленных на стене деревянных подставках, прикрепленных к стене. Бесчисленное множество поводьев и уздечек висели на крюках; под ними были аккуратно сложены чепраки и попоны. Вдоль стены шла полка, уставленная инструментами. Здесь хранились ножи разных видов: короткие, длинные, кривые, с закругленным, как полумесяц лезвием. Клещи. Щипцы. Шила. Щипчики.

Все выглядело как обычно.

Я рыскал, ругаясь вполголоса, понимая, как мало у меня возможностей выяснить, что делал Фиц-Алдельм. Может статься, и вообще ничего, подумал я, но тут же отбросил эту мысль. Рыцарь любил поспать и не стал бы приходить сюда просто так.

Я попытался найти в полумраке его седло, но вскоре, слыша, как оживает замковый двор, вынужден был уйти из конюшни. Приуныв, так как рисковал многим и не узнал ничего, я понес мальцу его серебряные пенни.

Он удивился моему возвращению. Такая недоверчивость – явно из-за того, что его обманывали все, кому не лень, подумалось мне. Монеты исчезли в складках грязной туники, а хлеб, еще горячий, и мед мальчишка сожрал с жадностью оголодавшего пса. Облизав дочиста пальцы, он воззрился на меня если не доверчиво, то, по крайней мере, уже без настороженности. У него были длинные черные волосы и узкое умное лицо.

Смыть с него грязь, подумал я, и будет наполовину приличный человек.

– Как тебя зовут? – спросил я.

– Рис. А вас?

– Фердия. – Мне пришла в голову мысль. – Можешь кое-что для меня сделать?

В его взгляде вспыхнуло подозрение.

– Смотря что.

– Тот рыцарь, который приходил в сенник… Хочу, чтобы ты проследил за ним. Куда ходит, с кем встречается.