Алрой

Полночь. Алрой расположился на хозяйском ложе. Спит, и сон его тревожен. Тих и недвижим стоит Джабастер поблизости и пристально вглядывается в лицо гостя.

“Единственная, но подлинная надежда Израиля” – думает каббалист, – “Мой ученик и мой Предводитель! Я не ошибался, я давно уж разглядел в юном сердце притязание на будущие славные дела. Кажется, моя надежда обернулась пророчеством. Он – семя царя Давида, великий отпрыск великого народа. Таинственная магия, чудесное волшебство, сила необъяснимая – есть нечто в его душе, что не дано постичь моей науке. Необъяснимое всегда божественно, а разум ограничен и бесполезен”.

“Я вспоминаю молодость. На родине моей, где несет воды Тигр, я созвал под свое знамя множество беззаветно смелых бойцов. Мы хотели воли нашему народу, хотели вернуть ему величие. Нас было много, очень много дерзких и отважных. Не покривив душой, нельзя сказать, что ума и силы духа Джабастера не доставало для победы. Не я ли поверг халифа Марвана? Не мое ли войско разбило армию сего владыки, окрасив реку кровью бойцов его? В красной воде отражалось красное пламя горящего вражьего лагеря! Какие были дни! Увы, растаяли в воздухе мечты. Извечная судьба фантазий – тлен! Двадцать лет сурового отшельничества – вот заслуженная кара, исчерпывающая вину самонадеянности. Гордость расчищает для зависти место, куда властолюбие приводит ее. Я пренебрег тем, что не обладаю магическою силой, которая для главенства над народом требуется и которой благословен спящий на этом ложе. Имя этой силе – царская кровь”.

“Кем стал я? Беглецом, жалким изгнанником вне закона. Судьба играет моей жизнью, и оборвать ее безнаказанно может любой колодник. А ведь я думал, я – мессия! Что осталось мне? Каббала – последнее прибежище беззаветной веры”.

“В огне сожги свои книги, Джабастер, в огне расплавь свой медный стол. Высокую науку свою забудь, каббалист, высоких звезд письмена не читай впредь. Давеча я стоял у края пропасти, что широким кругом опоясывает мое жилище. В одной руке я держал талисман с записью запретного для уст человеческих имени Бога, в другой – свиток с перечислением божественных достоинств моего вечного народа. Я размышлял о мастерстве своем, о его вершинах. Я вызывал духов, общался с великими усопшими былых веков, и мне знаком небесный их язык. Я думал о том, что наука моя служит святым и высоким целям, и только им. Это утешает удрученную душу. Чем удрученную? Израиль – древнее, избранное Богом племя, унижено, повергнуто, к рабству едва не сведено. На границе бездны я боролся с искушением ринуться в нее и навеки покончить с наукой своею и жизнью самой”.

“Но тут я бросил взгляд на оттиснутую на свитке шестиконечную звезду Давида. Казалось, она не отражает свет луны, а излучает свой. Над ней струился и трепетал воздушный нимб прозрачного серебра. Туман неправедных мыслей пронзил метеор догадки: опасность грозит потомку царя Давида. И вот появился этот мальчик, который совершил…”

“Ковчег, ковчег! Я вижу ковчег!”

“Это спящий говорит. Сказанные во сне слова станут пророческими!”

“Спасение принесет лишь потомок дома Давидова”, – вновь произнес Алрой.

“Истинная правда. Жизни моей путь слишком явно это подтвердил”.

“Он успокоился, ровно задышал. Я выйду, поищу на небе звезду, что правит судьбой святого дома царского”.

3.2

Ясная ночь. Вход в пещеру затоплен лунным светом. Черные камни. На одном из них у холодного источника сидит Джабастер. Сжимает в руке талисман, вперил взгляд в небеса.

Раздался крик. Из пещеры вихрем, словно безумный, вылетел Алрой. Каббалист в тревоге кинулся навстречу юноше, успокаивая, обнял за плечи.

“Джабастер, Джабастер!”

“Я тут, мой мальчик!”

“Я слышал, Бог говорил!”

“Бог наш защитник. Уйми волнение, сын Давида, и не тревожься”.

“Мой учитель, я, кажется, спал?”

“Верно. Тебя измучила дорога, опьянили воспоминания и рассказ о содеянном. Вконец обессилив, ты упал на мое ложе и уснул. Боюсь, однако, сон не принес покоя”.

“Я не ищу покоя! Это пагубное слово я выбросил из головы. Я – помазанник Бога!”

“Подойди к источнику. Глоток холодной воды остудит безнужную горячность”.

“Вернуть завет, вернуть ковчег его, вернуть святой город!”

“Дух Божеский в тебя вселился, Давид, сын Давида. Прошу, открой мне сердце! Ведь я левит, потомок древних служителей Храма. Мне ведомо имя Бога, которое произносить запрещено”.

“Тогда труби в свою трубу, собирай людей, зови их в Храм. Сказано: “Когда кирпичи порушены, заместим их камнями тесаными”. Где твой славный хор, учитель?”

“Лишь для твоего избранного уха он зазвучит…”

“Где я? Ты сказал “источник”. Это не наш источник, чужой фонтан. Не считай меня безумным. Я знаю тебя, я знаю всех. Ты не Мирьям, ты Джабастер, а я – Алрой. Ты сказал “источник”, разбередил мою память”.

Алрой продолжал путаную речь. “Бог Израиля! Вот, я коленопреклоненный пред Тобой. Этот святой отшельник – единственный в безлюдной пустыне, кто слышит меня сейчас. Я жду Твоего веления. Я человек и слаб в сравнении с Тобою, всемогущим. Но я молод и полон сил. В моей отваге не сомневайся! Не утолили жажду свободы и величия в сердце народа Твоего! Вся суть моя духовна, есть лишь одна земная, но бескорыстная мольба: охрани Мирьям!”

“Вновь он о сестре! Угомонись, сын мой!”

“Учитель, ты, несомненно, помнишь меня своим учеником в суровой сей пещере. Ты не забыл размеренных счастливых дней и ночей, которыми мы самозабвенно продирались сквозь дебри твоей науки тайной. До мельчайших капель я вбирал в себя пьянящий напиток каббалы и алкал его с тем вожделением, какое из любви проистекает!”

“Ах, Алрой! Кабы привычны были к влаге глаза мои, я пролил бы слезу о невозвратности тех чудных дней!”

“Мы сиживали на этих камнях, умиротворенно всматриваясь в звезды…”

“Верно, верно мой мальчик”.

“Ты меня ни в чем не упрекал, разве что полушутя, разве что за молчаливость?”

Каббалист не ответил. Задумался. “Что он подразумевает? Впрочем, не важно. Кажется, он успокоился. Лунный свет придает величие его чертам. Быть может, даже юный Соломон, на трон взошедши, не выглядел прекраснее”.

“Я никогда не лгал тебе, Джабастер!”

“Я знаю, это так”.

“Лишь правда на моих устах. Спокойствия и здравомыслия в моей душе сейчас не меньше, чем в часы ночные прошлых наших бдений над тайною наукой”.

“Надеюсь”.

“Так слушай и верь, Джабастер. Повторяю, я – помазанник Бога!”

“Расскажи все по порядку, мой мальчик”.

“Я спал тревожно, одолеваем снами. Сперва мелькали неотчетливые образы, расплывчатые фигуры, обрывки видений. Потом зародилось чувство крепкое, что суждено мне жить в светлые времена, когда переменится судьба народа нашего. Мне привиделась гора высотой до неба. Раздался могучий гром. Он сжал мне душу своею мощью. Не с чем сравнить его. Трубачу не под силу произвести подобное. Гора качнулась, вершиной сдвинув звезды с их привычных мест. Я тяжело дышал, должно быть, побледнел. В обрамленье черноты, на небе засияла картина – рать небывалая, бойцов без счета, дружина от горизонта до горизонта”.

“Велика была царя Саула армия, с филистимлянами сражавшаяся, огромное войско собралось под началом Йоава, полководца царя Давида. Но скромны полки древних героев наших против безмерного воинства на небесной картине, меня ослепившей. Ряды золотых колесниц, богатыри верхом на конях богатырских, прямые шеренги пеших солдат. Мечи и копья, луки и стрелы, щиты и шлемы, плащи и знамена. Кадильницы курят сладкий дым неминуемой победы, арфы и киноры играют гимн скорой заре”.

“Ликуй, ликуй, Израиль!” – я слышу голоса, – “Вот спаситель идет! Твоя мечта, твоя надежда! Ликуй, Израиль! Мессия идет!”

“С дальнего края бесконечного строя в центр небесного зрелища въехала роскошная колесница. Ей правит воин в блестящих доспехах – военачальник огромной рати. Он остановил коней, протянул мне руку. Я взглянул в горделивое лицо, и, верь мне Джабастер, я не лгу, я узнал себя!”

“Продолжай, продолжай, сын мой!”

“Я проснулся. Верней сказать, очнулся. Небесное великолепие исчезло. Я сижу на твоем ложе. Стены пещеры вокруг. Но не успел я раздосадоваться исчезновением прекрасного видения, как сквозь отверстие наверху услышал тихий голос: “Алрой!” Я молчу, оцепенел, сердце сжалось. Вновь прозвучало: “Алрой!” Я понял. Это – Он. Восторг захлестнул меня. “Я здесь, мой Бог! Волю твою и миссию свою готов исполнить!” Но нет ответа. Страх благоговейный охватил меня. Я кинулся к тебе, учитель!”

“О, мой мальчик! То был голос, что прежде возникал в святая святых, из-за занавеса ковчега завета. Много-много лет голос сей никто не слышал, и вот, он прозвучал вновь! Он звал тебя, Алрой! Счастливый, добрый знак. Ужели близко возрожденье Храма!? Давид, сын Давида! Сердце переполняется восторгом! Скорей молиться, молиться!”

3.3

Рассвело. Джабастер окончил молитву. Вновь уселся на камень, размышляет. Алрой остался в пещере, продолжая взывать к Господу.