Господство

– Ну и что тогда?

– Я разорву, уничтожу его.

В комнате повисла тишина. Кевин откашлялся, начал что-то говорить, затем снова замолк.

– Я не виновата, что такой уродилась, – мягко продолжала Пенелопа. – Но я такая, какая есть. Я могу с этим бороться, могу это подавлять, стараться не замечать в конце концов. Но я могу также попытаться использовать это в наших целях. – Она подошла к постели и села рядом с ним. – После долгих раздумий я поняла, что это единственный выход. Наш единственный и последний шанс. С ним все равно должно случиться нечто подобное. В любом случае. Я же просто… ускорю ход событий.

Он с трудом заставил себя улыбнуться.

– Как хорошо ты придумала. Но какую роль в этом действе ты отводишь мне?

Она потрепала его по плечу.

– Это мы решим чуть позже. А пока пошли. Давай сообразим что-нибудь на завтрак. Нам сейчас нужно много энергии.

В дальнем углу кухонного шкафа они нашли непочатую бутылку вина. Тот, кто жил здесь, в этом домике (она или он), выпивохой явно не был. Эту бутылку хозяину кто-то, по-видимому, подарил, и она так и стояла в шкафу нетронутая, с красной ленточкой, спрятавшись за банкой с мукой, и ждала их.

Пенелопа взяла ее, прочла этикетку и улыбнулась.

– Галло. Не Аданем, но, я полагаю, сойдет.

Сейчас в машине бутылка лежала на сиденье между ними. Сидя за рулем, Кевин бросал иногда на нее косые взгляды. За завтраком Пенелопа к ней не притронулась, боялась непредсказуемой реакции. Было решено, что она выпьет в самую последнюю минуту.

Вино.

Она посмотрела на бутылку, неожиданно почувствовав, что сгорает от нетерпения. Ее вдруг переполнило какое-то радостное ожидание, и если бы она сейчас пошла на поводу у своих желаний, то немедленно бы ее откупорила и опустошила одним глотком.

Кевин хмуро смотрел перед собой.

Пенелопа была уверена, что это единственно правильный выход.

После приключений последних нескольких дней их костюмы выглядели неприглядно – грязные, с неприятным запахом, – но в данный момент одежда им вообще была не нужна. Она заставила Кевина снять рубашку и с помощью ножниц превратила его джинсы в короткие шорты.

Свои вещи Пенелопа просто разорвала, а теперь придирчиво разглядывала себя в зеркале, прикидывая, достаточно ли у нее «приличный» вид для той роли, которую она собиралась сыграть. Ей хотелось сказать что-то легкое, юморное, превратить все, чем они сейчас занимались, в шутку, но вместо этого девушка повернулась к Кевину и сообщила:

– Когда приедем на место, я обнажусь до пояса.

Он тоже, вероятно, мог бы ответить чем-то смешным, но сейчас только молча кивнул.

Улица, ведущая к бывшей ярмарке, была забаррикадирована обломками мебели, стволами поваленных деревьев, мусором и трупами животных. Они припарковали машину поближе к офису фирмы «Авис», где Пенелопа побывала совсем недавно. Выйдя из машины, она глубоко вздохнула, сбросила рубашку и поежилась, хотя припекало солнце. Ей показалось, что более обнаженной, более выставившей себя напоказ ей еще никогда в жизни бывать не приходилось. Кевин старательно отворачивал глаза, а если не получалось, то смотрел только на ее лицо.

Она достала из машины бутылку.

И они пошли.

Постепенно Пенелопе полегчало. Она чувствовала себя все лучше и лучше. Теплый ветерок приятно обвевал тело, не менее приятно было держать в руке бутылку. Она вдруг поняла, что все это ей нравится. Она развлекалась. В первый раз с тех пор, как Дион… изменился, она ощущала себя счастливой.

«Господи, – взмолилась она про себя, – даруй мне силы пройти через этот кошмар и ничего не испортить, сделать как надо. Спасти не только себя, но и людей».

Они подошли к краю поля. Казалось, что это невозможно, но толпа на нем сейчас была еще гуще, чем в прошлый раз. Кроме фанатов Диониса, здесь находились сатиры и нимфы, кентавры и грифоны, и хотя на картинах старых мастеров такого рода сценки выглядели восхитительными пасторалями, (то же самое можно сказать и о бетховенской «Фантазии»), в действительности все оказалось совсем по-другому. Мерзкие и грязные существа, мельтешащие перед ними, были к тому же и чрезвычайно агрессивными. Глядя на них, она испытывала страх. И не только из-за их свирепости и диких повадок, но и вообще из-за абсурдности их существования, нелепости и неуместном присутствии здесь, на этом поле, где совсем недавно проходил фестиваль музыки Нью-Эйдж.

Кентавр ударил одного из грифонов копытом, и тут же это создание с головой орла поднялось в воздух с режущим ухо криком и камнем упало на спину кентавра, вцепившись в него своими львиными лапами.

Наблюдая эту сцену, зеленоватая нимфа отвратительно улыбнулась и начала мастурбировать.

Пенелопа схватила Кевина за руку и потащила вперед.

– Пошли, пошли.

К счастью, ее надежды оправдались. Пока, во всяком случае, к ним не приставали. Никто не мешал им продвигаться, никто не вставал на их пути. Казалось, вообще никто даже не замечал их присутствия. Пенелопа была уверена, что Дионис знает, что они здесь, но не посылает никого за ними, не делает усилий их остановить.

«Я могла сделать это гораздо раньше, – подумала она. – Все эти безумные фанаты помешать мне никак не могли. Дионис и менады – другое дело, эти были опасны, но остальные – ведь это овцы, зомби, лишенные разума, существующие только для плотских удовольствий. Мы все: я, Кевин, Джек и Холбрук – слишком переоценили фанатов Диониса, приписали им разум, которым те не обладали, приписали этим безумным много больше, чем те того заслуживали».

Впереди у реки на импровизированном щите красовалась надпись, сделанная флюоресцирующими красками, – «СТИКС». В дальнем конце, на той стороне реки, все было выжжено и черно. Среди обуглившихся деревьев и булыжников бессмысленно слонялись мертвецы.

На берегу, с этой стороны реки, стояли голые мать Дженин и мать Маргарет. Они подняли дротики с наконечниками в виде сосновых шишек, с которых стекала кровь, и что-то выкрикивали. В первом порыве Пенелопа хотела было их окликнуть, но сумела сдержать себя.

«Не желаю иметь с ними ничего общего. Но где же Дион?»

Она посмотрела через поле туда, где деревья, где должен находиться его трон. Он там? Что-то ей подсказывало, что его там нет, но надо было действовать, с чего-то начинать.

Она взяла Кевина за руку и повела через поле, и тут вдруг перед ними выпрыгнула мать Дженин. В ее груди, очевидно, было молоко, поскольку из сосков к пупку стекали две молочные дорожки.

– Ты здесь, чтобы наконец-то присоединиться к нам?

– Где он? – спросила Пенелопа, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно спокойнее.

– Ты его хочешь?

Она кивнула.

Мать Дженин показала на гору в северо-западной части долины.

– Он на новом Олимпе, готовит дом для богов. – Мать Дженин понизила голос и гнусно усмехнулась. – Он тебя ждет.

Пенелопе стало холодно.

– Ты ведь, кажется, еще не трахалась с богом, а? – Мать Дженин заржала. – Считай, что мужчину до сих пор не знала. Вот у меня после этого шла кровь. И до сих пор идет.

Пенелопа отшатнулась.

Сзади подошла мать Маргарет.

– Он уже устал тебя ждать! – Она дыхнула на Пенелопу тяжелым перегаром. – Он собирается возродить всех богов Олимпа.

«Неужели они знают? – пронзило Пенелопу. – Неужели догадываются, что я притворяюсь?»

– А где мать Фелиция? – спросила она.