Круг

Она снова всхлипнула, и ее вырвало на густые папоротники.

Она выпрямилась, вытерла рот уголком пледа, вонявшего затхлостью, пылью, смертью и безумием. Ей хотелось плакать, рухнуть на землю и не шевелиться, но нужно было что-то делать.

Она понимала, что это ловушка. Одна из его извращенных игр. Смерть или свобода… Что произойдет, если она выберет свободу? Какого рода свободу он ей предложит? Уж конечно, не возврат к прежней жизни. Или освободит, убив? А если она выберет «смерть»? Что это, метафора? Но чего? Смерть ее страданий, конец крестного пути? Она выбрала направление «на смерть», рассудив, что в его больном рассудке самое соблазнительное на вид предложение – наверняка худшее.

Она пробежала еще сотню метров и вдруг заметила нечто длинное и темное, висящее на ветке в метре над дорогой.

Она замедлила бег, потом перешла на шаг и остановилась, поняв, что перед ней. К горлу подступила рвота, сердце колотилось, как обезумевший от ужаса кролик. Кто-то повесил на дереве кота, так туго затянув бечевку на шее животного, что голова грозила вот-вот отвалиться. Кончик розового языка торчал из пасти между белой шерсткой, маленькое тельце совсем одеревенело.

Ее желудок был пуст, но она почувствовала позыв к рвоте и горький вкус желчи во рту. Ледяной ужас сковал позвоночник.

Она застонала. Надежда таяла, как пламя догорающей свечи. В глубине души она знала, что эти леса и этот подвал станут последним, что она увидит в жизни. Что выхода нет. Не сегодня и никогда. Но ей так хотелось верить в чудо – еще хоть несколько минут.

Неужели по этому проклятому лесу никто не гуляет? Она вдруг задумалась, где находится: во Франции или где-то еще? Она знала – есть страны, где за много дней пути иногда не встретишь ни одной живой души.

Она не знала, куда идти. Но уж точно не в том направлении, что выбрал для нее этот псих.

Она пробиралась через кусты и деревья, спотыкалась о корни и неровности почвы, босые ступни кровоточили. Вскоре она добралась до очередного ручья, заваленного упавшими во время последней грозы березами и лещиной, и с превеликим трудом перебралась через них; острые, как кинжалы, ветки ранили ноги.

Еще одна тропинка с другой стороны. Она выдохлась, но все-таки решила пойти по ней, все еще надеясь встретить хоть кого-нибудь.

Я не хочу умирать.

Она бежала, спотыкалась, падала, поднималась и бежала дальше.

Она бежала, чтобы спастись, ее грудь горела, сердце готово было разорваться, ноги отяжелели. Лес вокруг становился все плотнее, воздух совсем раскалился. Ароматы леса смешивались с запахом ее собственного кислого пота, заливавшего глаза. Где-то совсем близко плескался ручей, других звуков не было, а в спину дышала тишина.

Я не хочу умирать…

Эта мысль занимала все свободное пространство ее рассудка. Вместе со страхом. Гнусным, нечеловеческим.

Я не хочу… я не хочу… я не хочу…

Умереть…

Она чувствовала, что по щекам текут слезы, сердце колотится в груди, на шее отчаянно бьется жилка. Она бы убила мать с отцом, лишь бы избавиться от этого кошмара.

Внезапно у нее екнуло сердце. Там, внизу, кто-то был…

Она закричала:

– Эй! Подождите! Подождите! На помощь! Помогите мне!

Фигура не двигалась, но она ясно видела ее через завесу слез. Женщина. В купальном халате на пуговицах. Совершенно лысая. Она собрала последние силы, чтобы добраться до нее. Незнакомка не двигалась.

Она была все ближе и уже все понимала. Кровь стыла в жилах.

Это не женщина…

Целлулоидный манекен. Прислоненный к стволу дерева. Застывший в искусственной позе – как в витрине магазина. Она узнала халат – свой халат, он был на ней в тот вечер, когда… Кто-то обрызгал его красной краской.

Ей показалось, что силы закончились, словно кто-то высосал их. Она была уверена, что он наполнил проклятый лес кучей других, таких же зловещих, ловушек. Она была крысой в лабиринте, его вещью, его игрушкой. Он рядом. Совсем близко… Ноги у нее подкосились, и она потеряла сознание.

13. Элвис

Он оставил машину на внутренней стоянке и пошел к расположенной в центре бетонной башне с лифтами. Университетская клиника Рангей напоминала крепость на вершине холма на юге Тулузы. Чтобы попасть туда со стоянки, устроенной на среднем уровне, нужно было доехать на лифте до длинного перехода, висящего над деревьями, там, откуда открывался потрясающий вид на университетские корпуса и предместье. Сервас пересек пустырь и подошел к зданию, фасад которого украшала затейливая металлическая ячея. Как это часто бывает, внешние украшательства идут в ущерб внутренней инфраструктуре. В больнице работали две тысячи восемьсот врачей и десять тысяч вспомогательного персонала, здесь лечились сто восемьдесят тысяч пациентов в год (численность населения небольшого города!), но Сервас успел заметить, что клиника остро нуждается во многих других службах.

Майор быстро прошел мимо единственного кафетерия, где толпились врачи, посетители и пациенты в халатах, и по длинным коридорам добрался до внутренних лифтов. Творения современных художников – дары благотворительности – не могли оживить унылых стен: искусство не всесильно. Сервас заметил дверь часовни с табличкой, на которой были указаны часы работы священника. Сыщик задумался, как бог находит себе место в больничной вселенной, где человеческое существо низведено до системы труб, пищеварения и дыхания, где его собирают и разбирают, как мотор, а иногда дают «окончательный расчет», не забыв позаимствовать несколько «запчастей» для ремонта других моторов.

Самира ждала его у лифтов. Ему хотелось закурить, но он заметил запрещающую табличку.

– Авария, – произнес Мартен в кабине.

– Что вы сказали? – переспросила Чэн. Ее кобура на бедре привлекала всеобщее внимание.

– Роман Балларда. Мешанина из хирургии, механики, массового потребления и вожделения.

Самира недоумевающе взглянула на майора, тот пожал плечами, но тут двери лифта открылись, и до их ушей донесся истошный крик:

– Банда кретинов! Не имеете права держать меня тут против воли! Зовите этого придурочного врача, чего ждете?

– Наш Элвис? – спросил Сервас.

– Очень может быть.

Они повернули направо, потом налево. Какая-то медсестра остановила их, и Самира достала удостоверение.

– Здравствуйте, нам нужен Элвис Констанден Эльмаз.

Лицо женщины окаменело, и она указала на дверь с матовым стеклом, перед которой лежал на каталке старик с трубочками в носу.

– Больному требуется отдых, – сурово произнесла она.

– Само собой, – съязвила Самира.

Медсестра наградила их презрительным взглядом и удалилась.

– Черт, только легавых мне тут не хватало! – воскликнул Элвис, когда они вошли.

В палате было жарко и влажно, вентилятор в углу вращался рывками и положения не спасал. Голый по пояс Элвис Констанден Эльмаз сидел в изголовье кровати и смотрел телевизор без звука.

– One for the money, two for the show[19 - Начальные слова из песни «Синие замшевые туфли» в исполнении Элвиса Пресли.], – промурлыкала Чэн, покачивая бедрами и пританцовывая. – Привет, Элвис.

Элвис нахмурился: в этот день Самира была в футболке с надписью «LEFT 4 DEAD», на шее красовалось штук шесть ожерелий и связок бус.

– Что за цирк? Это кто еще такая? – поинтересовался он у Серваса. – Значит, вот как теперь выглядят полицейские? Куда катится мир!

– Вы – Элвис Эльмаз?