Не гаси свет

Щелк. Она не уверена. В том, что увидела. Мираж. Самовнушение. Факт? Щелк. Мозг работает как фотоаппарат. Щелк, одна деталь. Щелк, следующая. Щелк, вся сцена целиком. Все как в старых немых фильмах 20-х годов: камера в руках оператора дрожит, изображение на поцарапанной пленке мелькает, смещается вправо, влево, останавливается на…

…их руках.

По черному экрану воображения плывут строчки диалога: «Видела их руки? Они лежали на столе рядом. Близко, даже слишком близко, когда ты открыла дверь… Что это значит?» Она шла по пустынным коридорам Высшего института аэронавтики и космического пространства, мурлыкая себе под нос «Еду домой на Рождество», забытую песню Криса Ри, щеки ее горели от мороза, снежинки таяли на ее белой куртке… Толкнув дверь, она переступила порог:

– Привет…

Это прозвучало довольно глупо. Кристина удивилась, увидев Денизу, и сразу поняла, что аспирантка изумлена не меньше. Удивление читалось и на лице Жеральда. А потом Штайнмайер поймала краем глаза какое-то движение. Их руки… Левая рука ее жениха – загорелая, сильная – опирается о край стола. Рядом, совсем близко, правая рука Денизы – тонкая, изящная, с идеальным маникюром. Кристина не была уверена, кто из двоих убрал руку – она уловила только жест. Держались ли они за руки, когда она открыла дверь? Может, да, может, нет. Но оба смутились. «Это ни о чем не говорит!» – поспешил успокоить журналистку голос рассудка. Окажись она сама в подобной ситуации – тоже, как пить дать, испытала бы неловкость. Все так, но сослагательное наклонение не в счет. А эти двое все время держатся рядом – на вечеринке, на пикнике… И сегодня, в канун Рождества, они оказались наедине друг с другом в пустом здании, чего не должно было случиться. Кристина захотела сделать жениху сюрприз, и ее затея удалась. Еще как удалась!

– Привет, – сказала она.

Дальше – тишина.

Мадемуазель Штайнмайер почувствовала, что краснеет. Как будто это ее застукали на месте преступления. «Тебя бросило в жар, но дело не в неловкости ситуации, просто на улице морозно, система обогрева в “Саабе” барахлит, а в помещении тепло». Самогипноз не подействовал…

Между прочим, она постучала. Точно постучала. Висящие на стене часы показывают время: 12.21.

– Здравствуй, Кристина, – подала голос Дениза. – Как поживаешь?

Имя у этой девицы было старомодным – но только имя. Ей было двадцать пять, она была невысокой и очень красивой, с безупречной белозубой улыбкой и отличными мозгами. А еще у нее были удивительные глаза – восхитительно глубокого цвета, зеленые, как любимый коктейль Жеральда. Глаза цвета кайпиринья. Безо льда. Кристина делила всех женщин, окружавших ее друга, на три категории: безобидные, заинтересованные и опасные. Дениза выбивалась из общего ряда, она была в высшей степени заинтересованной, совершенно НЕ безобидной и очень опасной… «Спрашиваешь, как дела? А ты как думаешь? Я застаю тебя наедине с моим будущим мужем в канун Рождества в пустом здании, где вам обоим совершенно нечего делать! Если б он сидел, ты наверняка оказалась бы у него на коленях и продолжила бы демонстрировать свое докторантское усердие, граничащее с благоговением. Так как же у меня дела?»

Однако здравый смысл советовал не торопиться с выводами.

Ларше, конечно же, смотрит на вещи иначе – как и все остальные мужчины. Невеста бросила на него короткий взгляд, и он ответил ей той особенной улыбкой, которая всегда расслабляла, согревала и успокаивала ее. Всегда, но не сегодня. Сегодня улыбка этого мужчины напоминала рефлекторно сократившиеся мышцы лица, в ней чувствовалась нервозность. Или досада?

– Разве мы не должны были встретиться у твоих родителей? – спросил он.

Дениза, как по команде, отошла в сторону, слегка оттолкнувшись ладонями от стола:

– Ладно, мне пора. Работа может подождать до среды… счастливого Рождества, Кристина. Веселых праздников, Жеральд.

Даже голос у нее был безупречным. В меру низким, с легкой хрипотцой. Штайнмайер ответила на поздравление дежурной фразой, хотя в глубине души ничего хорошего этой девушке не желала. Она проводила взглядом ее изумительную попку в изумительно сидящих узких джинсах. Затем дверь за Денизой закрылась, и ее каблучки зацокали по пустым коридорам института к выходу.

– Ну что еще случилось? – спросил Ларше. – Никак не можешь забыть историю с письмом?

В его голосе явственно слышалось раздражение. В чем дело? Она нарушила его планы? Прекрати…

– Где оно? – спросила Кристина.

Ее друг вяло махнул рукой:

– Я же сказал – наверное, осталось в машине. Не знаю… Черт, Крис, не начинай!

– Много времени это не займет. Я отнесу письмо в комиссариат, и мы встретимся у моих родителей, как договаривались.

Жеральд смирился, взял пальто и шарф и лишь бросил в сердцах:

– Тебе не кажется, что ты перебарщиваешь?

– Что ты делаешь на работе в рождественский вечер? – не удержалась от вопроса Кристина.

– Что? А… нужно было решить небольшую проблему.

– И Дениза тебе в этом помогала? – съехидничала женщина, но сразу же пожалела об этом.

– На что ты намекаешь?

Тепло полностью исчезло из голоса ее жениха.

– Ни на что… – пошла на попятный радиожурналистка.

Ларше толкнул застекленную дверь, и они вышли на заснеженную парковку.

– Нет уж, договаривай, будь любезна! – Мужчина был зол. Он всегда гневался, когда его уличали в промашке.

– Дело не в намеках; мне просто не нравится, что она вертится вокруг тебя, – сказала Штайнмайер.

– Дениза вовсе не вертится вокруг меня, как ты изволила выразиться! Я ее научный руководитель. Она болеет душой за работу. Как и я. Уж кто-кто, а ты должна это понимать, ты ведь у нас тоже трудоголик, верно? Твой помощник, этот, как его… Илан, он ни на шаг от тебя не отходит, и, кстати, ты тоже сегодня работала. Или я ошибаюсь?

Аргументация Жеральда звучала вполне убедительно и в то же время слегка извращенно: надрыв в его голосе не соответствовал ситуации. Он открыл дверцу внедорожника, достал из бардачка конверт и протянул его Кристине. Порыв ледяного ветра растрепал его волосы, а снег залепил стекла очков.

– До скорого, – сухо бросил Жеральд и пошел назад в здание.

Кристина села в «Сааб». Машина успела остыть, и кожа сиденья леденила тело через плотную ткань джинсов. Женщина повернула ключ в зажигании, и в салоне заработали отопление и радио. Лу Рид[17 - Льюис Алан Рид (1942–2013) – певец, гитарист, поэт, автор песен, рок-музыкант, основатель и лидер рок-группы The Velvet Undeground.] пел о прекрасном дне. О да… Кристина зажгла фары, включила дворники, чтобы очистить лобовое стекло, и бросила взгляд на заднее сиденье, где лежали пакеты с подарками. Накануне, после работы, она долго ходила по магазинам, купила элегантное зимнее пальто для матери, сборник фильмов Кубрика для Жеральда, к которому в виде бонуса прилагалась книга «Архивы Стэнли Кубрика», и фривольный комплект белья для себя. Примеряя его в кабине перед зеркалом, она воображала реакцию жениха, улыбнулась и даже почувствовала некоторое возбуждение. Но теперь, после встречи с Денизой, эта идея показалась ей не слишком удачной.

Подарок отцу Кристина искала дольше всего. Два года подряд он получал дорогие ручки, так что в этот раз ее выбор в конце концов пал на планшет. А еще по просьбе матери журналистка купила устрицы, инжир, пармезан, рождественские хлебцы с изюмом и цукатами, сладкое белое вино для фуа-гра и «кофе для праздничного ужина». Кристина представила себе украшенный гирляндами дом, горящие свечи, яблоневые и дубовые поленья в камине, и к горлу у нее подступила тошнота, как случалось всякий раз при встрече с родителями (в последние годы она навещала их все реже). Ее взгляд упал на машину Денизы – красно-белый «Мини» так и не покинул стоянку. Господи, как кружится голова…

Кристина повернула голову и взглянула на темные окна института.

Голосок-провокатор подзуживал: «Подожди – и увидишь, как они выйдут вместе!» Глас рассудка вопил: «Оставь все как есть и убирайся отсюда немедленно!» Штайнмайер подчинилась второму приказу и поехала к воротам по присыпанной снегом бетонной площадке. Тот же самый голос разума упрекнул ее в параноидальной подозрительности. Жених действительно не давал ей поводов для ревности. Да, Дениза так и вьется вокруг него, но она не первая и не последняя.

«Ты должна научиться доверять окружающим. Особенно ему».

Кристина прекрасно знала, почему так относится к людям: если тебя предал тот самый, единственный человек на свете, который не должен был так поступать ни при каких условиях, ты утрачиваешь доверие ко всем и ко всему. Да, все дело в той черной дыре, которая уже много лет поглощает свет ее жизни. Присутствие Денизы в кабинете Жеральда ничего не означает. Да, они были наедине, но на рабочем месте, а не в номере отеля и не в машине, спрятанной в гуще леса. «Перестань бесноваться, они вместе работают! Твой мужчина не виноват в том, что его лучшая сотрудница чертовски хороша собой. Что у нее блестящий ум. Что она милая. И опасная…»

«Вранье, – вмешался голос, поселившийся в голове журналистки в те ужасные темные годы. – Не пудри себе мозги, милая моя. Видела их руки? Ты прекрасно знаешь, что дело не только в неумении доверять, так ведь? Ты просто снова боишься посмотреть правде в глаза».

– Почему вы обратились к нам только сейчас?

Лицо полицейского, беседовавшего с Кристиной, оставалось невозмутимым. Непроницаемым. Он был совершенно спокоен, только пальцы его теребили галстук. Дешевый, дрянной. Женщина ответила не сразу:

– Письмо бросили в ящик в канун Рождества. Я… у меня была назначена встреча с родителями жениха. Первая, понимаете? Я не хотела опаздывать.

– Ясно. – Полицейский посмотрел на часы. – Сейчас четверть второго. Вы могли бы явиться в комиссариат пораньше.

– Я работаю на радио, у меня был утренний эфир. А потом я сорок минут ждала своей очереди.

На лице сыщика появился интерес: