Экскалибур

– Господин, – поймал я Артура за рукав. – Думается, Гвидра увезли на холм. Только не Мерлин, а Нимуэ.

– Гвидр – не сын короля, – напомнил Эмрис. Ему явно было не по себе.

– Гвидр – сын правителя! – заорал Артур. – Станете отрицать? – Отрицать, понятно, никто и не думал, да что там – никто не смел и слова вымолвить. Артур обернулся к дворцу. – Хигвидд! Меч, копье, щит, Лламрей! Быстро!

– Господин! – вмешался Кулух.

– Молчать! – рявкнул Артур. Он кипел от бешенства и ярость свою выместил не на ком ином, как на мне – ведь это я уговаривал его разрешить Гвидру поехать в Дурноварию. – Ты знал, что произойдет? – призвал он меня к ответу.

– Конечно нет, господин. Я и сейчас ничего не знаю. По-твоему, я причинил бы вред Гвидру?

Артур окинул меня мрачным взглядом, затем отвернулся.

– Вам ехать незачем, – бросил он через плечо, – а я отправляюсь на Май-Дан за сыном. – И он зашагал через двор туда, где конюх уже седлал Лламрей: Хигвидд держал кобылу под уздцы. Галахад молча последовал за Артуром.

Признаюсь, что с минуту я не трогался с места. Не хотел, и все. Пусть придут боги. Пусть все наши бедствия сгинут в шуме гигантских крыл, пусть свершится чудо и на землю ступит Бели Маур. Я мечтал о Британии Мерлина.

И тут мне вспомнилась Диан. В самом ли деле моя младшая доченька пришла той ночью во внутренний двор? Ведь душа ее была здесь, на земле, – в канун Самайна, – и внезапно на глаза мои навернулись слезы: я-то знал, что это за мука – потерять дитя. Не мог я стоять столбом посреди двора перед дворцом Дурноварии, пока умирает Гвидр и страдает Мардок. Мне страшно не хотелось ехать на Май-Дан, но я понимал, что не смогу посмотреть в лицо Кайнвин, если не помешаю гибели ребенка, – и я пошел за Артуром и Галахадом.

Кулух удержал меня за руку.

– Гвидр – отродье потаскухи, – проворчал он тихо, чтобы не услышал Артур.

Я не стал пререкаться о происхождении Артурова сына.

– Если Артур поедет один, его убьют, – сказал я. – Там, на холме, четыре десятка черных щитов.

– А если поедем мы, то наживем себе врага в лице Мерлина, – напомнил Кулух.

– А если не поедем, то наживем себе врага в лице Артура.

Ко мне подошел Кунеглас, тронул меня за плечо.

– Ну?

– Я еду с Артуром, – отвечал я. Ехать мне не хотелось, но иначе поступить я не мог. – Исса! – крикнул я. – Коня!

– Ну, если едешь ты, так, верно, и мне придется, – пробурчал Кулух. – Надо ж проследить, чтоб ты в беду не ввязался.

И вот уже все мы, перекрикивая друг друга, требовали спешно подать коней, оружие и щиты.

Почему мы поехали? Я часто, очень часто думаю о той ночи. Я по сей день вижу, как мерцающие огни сотрясают небеса, чую дым, струящийся с вершины Май-Дана, и ощущаю тяжкое бремя магии, навалившееся на Британию, – и все-таки мы поехали. Видно, в ту раздираемую пламенем ночь я был сам не свой. Меня гнали в путь сентиментальная щепетильность (как же, ребенок гибнет!), и память о Диан, и угрызения совести – ведь кто, как не я, уговорил Гвидра приехать в Дурноварию! – но превыше всего моя любовь к Артуру. А как же любовь к Мерлину и Нимуэ? Наверное, мне никогда не приходило в голову, что я им зачем-то нужен, но вот Артур во мне нуждался, и в ту ночь, когда Британия оказалась словно в ловушке между огнем и светом, я поскакал на поиски его сына.

Нас было двенадцать. Думнонийцы – Артур, Галахад, Кулух, Дерфель и Исса – и еще Кунеглас и его люди. Сегодня – а эту историю рассказывают и по сей день – детей учат, что тремя погубителями Британии стали Артур, Галахад и я, но той ночью мертвых в путь выехало двенадцать всадников. Доспехов у нас не было, только щиты, и у каждого – копье и меч.

Мы мчались к южным вратам Дурноварии по освещенным улицам; люди испуганно шарахались в стороны. Ворота стояли открытыми – как оно и подобает в канун Самайна, чтобы мертвые входили в город беспрепятственно. Мы, пригнувшись, поднырнули под перекладиной и галопом понеслись на юго-запад через запруженные народом поля: толпы завороженно глядели на бурлящую смесь огня и дыма, что изливалась с вершины холма.

Артур задал ужасающий темп; я намертво вцепился в луку седла, чтобы, чего доброго, не свалиться. Плащи наши развевались за спиной, ножны подпрыгивали вверх-вниз, небеса над головой вскипали дымом и светом. Я почувствовал запах горелой древесины и услышал потрескивание пламени задолго до того, как мы добрались до подножия холма.

Мы погнали коней вверх по склону, остановить нас никто не пытался – вплоть до того момента, как мы достигли головоломного входного лабиринта. Артур хорошо знал крепость: прежде, когда они с Гвиневерой жили в Дурноварии, летом они частенько поднимались на холм. Так что теперь он уверенно провел нас по петляющему коридору, там-то и поджидали трое черных щитов с копьями. Артур не колебался ни минуты. Он пришпорил коня, нацелил на недругов свое собственное длинное копье – и пустил Лламрей во весь опор. Черные щиты отлетели с дороги и беспомощно завопили: могучие скакуны прогрохотали мимо.

Ночь полнилась шумом и светом. Гудело пламя гигантских костров, и в самом сердце алчных огненных языков с оглушительным треском раскалывались целые древесные стволы. Дым заволакивал небесные огни. Копейщики орали на нас с укреплений, но никто не преградил нам пути, когда мы вырвались за внутреннюю стену на вершину Май-Дана.

Там мы остановились – и не из-за черных щитов: на нас дохнуло палящим жаром. Лламрей поднялась на дыбы и прянула прочь от пламени; Артур крепко вцепился ей в гриву; в глазах ее полыхнул алый отблеск. Казалось, пышут тысячи кузнечных горнов; вновь налетел ревущий, испепеляющий шквал – мы отшатнулись, поневоле отступили назад. В бушующем пламени я не различал ничего: самое сердце Мерлинова узора заслоняли от нас стены клокочущего огня. Артур, пришпорив Лламрей, отъехал ко мне.

– Куда теперь? – прокричал он.

Я, верно, пожал плечами.

– А как Мерлин попал внутрь? – допрашивал меня Артур.

– С противоположной стороны, господин, – предположил я. Храм стоял в восточной части огненного лабиринта, так что во внешних спиралях наверняка оставили проход.

Артур рванул поводья и направил Лламрей вверх по склону внутреннего укрепления, на тропу, что шла вдоль гребня. Черные щиты разбегались врассыпную, даже не попытавшись задержать чужака. Мы въехали на вал вслед за Артуром, и хотя наши кони в ужасе косились на бушующее пламя справа, они последовали-таки за Лламрей сквозь круговорот искр и дыма. В какой-то момент часть огненной стены с треском обрушилась, пока мы скакали мимо, и моя кобыла прянула из полыхающего ада к внешнему краю вала. Я испугался было, что она того и гляди кубарем скатится в ров, и отчаянно свесился с седла, левой рукой вцепившись в гриву, но каким-то непостижимым образом кобыла удержала равновесие, вернулась на тропу и галопом понеслась дальше.

Миновав северную оконечность гигантских огненных кругов, Артур вновь свернул на плоскую возвышенность. На его белый плащ угодил тлеющий уголек, шерсть уже задымилась, но я поравнялся со всадником и загасил огонь.

– Куда? – крикнул он.

– Туда, господин. – Я указал на спирали огня близ храма. Никакого прохода я там не видел, но, когда мы подъехали ближе, стало ясно: проем тут был, но его заложили дровами, хотя и не так плотно, как в других местах; а еще осталась узкая брешь: повсюду пламя взметнулось на восемь-десять футов в высоту, а здесь пылало не выше пояса. За этим низким проемом зияло открытое пространство между внешними и внутренними спиралями – и там тоже стояли на страже черные щиты.

Артур неспешно подъехал к бреши. Наклонился вперед, заговорил с Лламрей, словно объясняя ей, что от нее требуется. Напуганная кобыла прижимала уши, переступала на месте мелкими, нервными шажками – но уже не шарахалась прочь от яростных языков пламени, что плясали по обе стороны от единственного прохода к самому сердцу огненного узора. Артур остановил Лламрей в нескольких шагах от проема и принялся ее успокаивать, она же по-прежнему встряхивала головой и дико посверкивала белками глаз. Артур дал кобыле хорошенько рассмотреть проем, затем похлопал ее по шее, вновь поговорил с ней – и повернул прочь.

Он описал трусцою широкий круг, послал кобылу в галоп, пришпорил снова – и направил ее прямиком в проем. Лламрей запрокинула голову – я подумал, вот сейчас заартачится! – но тут она словно бы решилась и ринулась навстречу пламени. Кунеглас с Галахадом поскакали следом. Кулух выругался на чем свет стоит – дескать, зачем так рисковать-то? – а в следующий миг все мы уже гнали коней, поспешая за Лламрей.

Артур припал к шее кобылы; стена огня приближалась. Он позволил Лламрей самой задавать темп, и она вновь замедлила бег. Я решил было, она прянет в сторону, но тут же понял: это она изготовилась к прыжку сквозь брешь. Я закричал, стараясь не выдать страха, Лламрей прыгнула – и исчезла из виду: ветер задернул проем плащом раскаленного дыма. Следующим проехал Галахад, а вот Кунегласов конь метнулся в сторону. Я мчался след в след за Кулухом; в ушах шумело, воздух полнился жаром и гулом огня. Наверное, в глубине души мне хотелось, чтобы кобыла моя заартачилась, но она неслась вперед во весь опор; я зажмурился – и окунулся в пламя и гарь. Почувствовал, как кобыла взвилась в воздух, услышал ржание – и вот уже мы с глухим стуком приземлились внутри внешнего огненного круга, и я облегченно перевел дух и едва сдержал торжествующий вопль.

И тут плащ мне у самого плеча разодрало копье. До сих пор я помышлял лишь о том, чтобы преодолеть стену огня, и не подумал, что ждет нас внутри пылающего круга. Воин из числа черных щитов атаковал меня, но промахнулся и теперь, выпустив копье, подбежал стащить меня с седла. Он был слишком близко, чтобы я сумел воспользоваться собственным копьем, так что я просто-напросто хватил его по голове древком – и послал коня вперед. Недруг вцепился в мое копье. Я выпустил древко, выхватил Хьюэлбейн и рубанул назад. Краем глаза я видел, как Артур верхом на Лламрей нарезает круги и машет мечом направо и налево, – и сам последовал его примеру. Галахад пнул кого-то ногой в лицо, еще одного проткнул копьем и понесся прочь. Кулух ухватил противника за гребень шлема и тащил бедолагу к костру. Воин, отчаянно пытавшийся развязать ремешки под подбородком, пронзительно заорал – Кулух швырнул его в пламя и повернул вспять.

Между тем сквозь проем уже прорвался Исса, а с ним и Кунеглас и шестеро его спутников. Уцелевшие черные щиты бежали к центру огненного лабиринта, а мы мчались за ними рысью между двух стен бушующего пламени. Одолженный меч в руке Артура отсвечивал алым. Артур пришпорил Лламрей, она пошла легким галопом, и черные щиты, видя, что их настигают, метнулись в сторону и бросили копья, давая понять, что больше не сражаются.

На полпути вдоль круга обнаружился проход во внутреннюю спираль. Проем между внешними и внутренними кострами составлял добрых тридцать шагов от края до края – достаточно, чтобы проехать и не изжариться при этом заживо, но вот коридор внутри спирали суживался до десяти шагов в ширину, и здесь пылали самые большие костры, самые яростные. Все мы поневоле замешкались у входа. Что происходит внутри круга, мы по-прежнему не видели. Знает ли Мерлин, что мы здесь? А боги? Я поглядел наверх, опасаясь, что вот-вот с небес прилетит карающее копье, но там лишь трепетала завеса дыма, застилая истерзанное огнем, извергающее потоки света небо.

Так въехали мы в последнюю спираль. Мы мчались во весь опор галопом, а витой проход сквозь ревущий шквал жара все сужался. Плясали языки пламени, дым забивал нам ноздри, зола обжигала щеки, но с каждым новым поворотом мы приближались к самому сердцу мистерии.

В гуле огня наше появление осталось незамеченным. Верно, Мерлин и Нимуэ и думать не думали, что обряд вот-вот прервут, ибо нас они не видели. Первыми нас заметили стражники, поставленные в центре круга: они предостерегающе завопили и бросились к нам, но Артур явился из огня, точно одетый в дым демон. Одежды его струили серое марево; он зычно закричал, вызывая противников на бой, пришпорил Лламрей и с силой врезался в строй черных щитов, составленный кое-как, наспех. Проломил он щитовую стену просто-напросто за счет скорости и веса; все мы, размахивая мечами, последовали за Артуром, и горстка преданных воинов бросилась врассыпную.

Гвидр был там. Живой и невредимый.

Его крепко держали двое черных щитов; завидев Артура, они выпустили мальчика. Нимуэ, пронзительно визжа, осыпала нас проклятиями через весь срединный круг из пяти костров; Гвидр, плача, подбежал к отцу. Артур нагнулся, сильной рукой подхватил сына и поднял его в седло. А затем обернулся к Мерлину.

Мерлин невозмутимо глядел на нас, по лицу его струился пот. Он уже поднялся до середины лестницы, прислоненной к виселице. Виселица – два древесных ствола, вкопанных в землю и снабженных перекладиной, – высилась в самом центре пяти костров. Друид был облачен в белое, рукава его одеяния по локоть покраснели от крови. В руке он сжимал длинный нож, но в лице его – я готов поклясться! – на миг отразилось глубокое облегчение.

Мальчишка Мардок был еще жив – хотя жить ему оставалось недолго. Ребенка раздели догола, рот ему завязали тряпкой, чтобы не вопил, и подвесили к перекладине за лодыжки. А рядом с ним, тоже подвешенное за лодыжки, покачивалось бледное тонкое тело – в свете костров оно казалось совсем белым, вот только глотка была перерезана едва ли не до позвоночника, и кровь уже вся вытекла в Котел и, однако ж, все еще капала с побагровевших концов длинных прямых волос. Таких длинных, что пропитанные кровью пряди болтались ниже золотого обода серебряного Котла Клиддно Эйддина, и лишь по длинным волосам я узнал в подвешенном трупе Гавейна – ибо его красивое лицо было залито кровью, покрыто кровью, замазано кровью.

Мерлин, все еще сжимавший в руке длинный нож – тот самый, убивший Гавейна, – при нашем появлении словно утратил дар речи. Выражение облегчения в лице его исчезло, теперь я ничего не сумел бы в нем прочесть, а вот Нимуэ орала на нас во весь голос. Она воздела левую руку – ту, что со шрамом на ладони, в точности таким, как у меня.

– Убей Артура! – кричала она. – Дерфель! Ты принес мне клятву! Убей его! Нам никак нельзя останавливаться!