Загадка женского

К концу 1949 года только одна из трех героинь женских журналов строила карьеру… и отказывалась от нее, вдруг понимая, что на самом деле безумно хочет быть домохозяйкой. В 1958 году, а затем еще раз в 1959-м я пролистала полностью, выпуск за выпуском, три крупных женских журнала (четвертый, Woman’s Home Companion, приказал долго жить) и не нашла ни одной героини, строящей карьеру, имеющей устремления в какой-то работе, искусстве, профессии, да хоть какую-то миссию в этом мире, кроме той, что описывается словами «род занятий: домохозяйка». Только одна из ста героинь имела работу. Даже молодые незамужние героини больше не работали, ну разве что ловили мужа [7 - В 1960-х годах в женских журналах стали появляться редкие героини, которые не были «счастливыми домохозяйками». Редактор журнала McCall’s объяснил это так: «Иногда мы печатаем неформатный рассказ исключительно ради развлечения». Одна из таких коротких повестей, написанная по заказу Ноэлем Клэдом (Noel Clad) для Good Housekeeping (январь 1960 г.), называется «Мужчины против женщин». Героиня – счастливая женщина с работой – едва не теряет и ребенка, и мужа.].

Новые счастливые героини-домохозяйки по какой-то неясной причине выглядят моложе энергичных карьеристок 30—40-х годов. Похоже, они молодеют и молодеют – и внешне, и в своем по-детски зависимом поведении. Из планов на будущее – только родить. В их мире активно растет только ребенок. Сами героини-домохозяйки вечно юны, ведь границы их собственного образа дальше родов не простираются. Дети растут и развиваются вместе со всем миром, а они, как Питер Пэн, должны оставаться молодыми. Они должны продолжать рожать, поскольку женственность подсказывает: другого способа стать героиней нет. Вот типичный пример из рассказа под названием «Бутербродница» (Ladies’ Home Journal, апрель 1959 года). В колледже она ходила на курс домоводства, научилась готовить, никогда не работала и до сих пор ведет себя как дитя, хотя сама родила уже троих. Но есть проблема – деньги. «О, ничего скучного, никаких налогов, торговых соглашений на основе взаимности или программ помощи иностранным государствам. Этот экономический бред я оставляю своему представителю в Вашингтоне, помоги ему небеса».

Проблема в том, что ее пособие составляет всего сорок два доллара и десять центов. Она терпеть не может просить у мужа денег каждый раз, когда ей нужна пара обуви, а кредитный счет он ей не доверит. «О, мне так не хватает своих денег! Много не надо. Пару сотен в год, и проблема решена. Так, чтобы изредка пообедать с подружкой, позволить себе чулки экстравагантного цвета, по мелочи, не обращаясь к Чарли. Но, увы, Чарли прав. Я не заработала в жизни ни доллара и понятия не имею, как делаются деньги. Поэтому я все думала и думала… не прекращая готовить, убирать, снова готовить, стирать, гладить и снова готовить».

В конце концов приходит решение: она будет готовить бутерброды для сотрудников на заводе мужа. Она получает пятьдесят с половиной доллара в неделю, вот только забывает сосчитать расходы и не помнит, что такое прибыль, поэтому вынужденно прячет восемь тысяч шестьсот сорок пакетов для бутербродов за плитой. Чарли замечает, что она делает бутерброды слишком красивыми. На что она говорит: «Если просто шлепнуть ветчину на кусок ржаного хлеба, то я банально бутербродница, это неинтересно. Но если что-то добавить, какой-то особый штрих – то это уже процесс творческий». И она режет, заворачивает, чистит, запечатывает, намазывает хлеб, с рассвета и до упора, за девять долларов чистого дохода, пока запах еды не начинает претить. Как-то после бессонной ночи она, шатаясь, идет вниз, чтобы нарезать салями еще на восемь зияющих пустотой ланч-боксов. «Это был перебор. Как раз проснулся Чарли. Он лишь взглянул на меня и побежал за стаканом воды». В этот момент она понимает, что снова беремена.

«Первое, что смог связно выдавить Чарли: “Я отменю твои заказы. Ты – мать. В этом твоя работа. Деньги в дом приносить не обязательно”. Как просто и красиво! “Да, босс”, – покорно пробормотала я, если честно, с облегчением». Вечером Чарли приносит домой чековую книжку, доверяя ей совместный банковский счет. О спрятанных восьми тысячах шестистах сорока пакетах для бутербродов она решает умолчать. Пока все четверо закончат школу, она в любом случае их истратит.

Дорога от Сары и гидросамолета до «бутербродницы» заняла всего десять лет. За десять лет образ американской женщины, похоже, раскололся надвое, как разум шизофреника. Речь уже не просто о том, чтобы зверски уничтожить любые мечты о карьере. Все заходит намного дальше.

Раньше образ женщины также состоял из двух частей: доброй, чистой женщины на пьедестале и развратницы с плотскими желаниями. Раскол в новом образе вскрывает противоречие иного рода: женственная женщина, чья добродетель вовсе не исключает плотские желания, и карьеристка, любое желание самостоятельности которой считают пороком. Благонравие теперь заключается в изгнании запретной мечты о карьере, в победе героини над Мефистофелем: дьяволом, предстающим вначале в облике карьеристки, который угрожает забрать мужа или ребенка героини, и в конце концов дьяволом внутри самой героини – мечтой о независимости, душевным недовольством и даже ощущением собственной идентичности. Все это нужно изгнать, чтобы завоевать или сохранить любовь мужа и ребенка.

В рассказе, напечатанном в журнале Redbook («Мужчина, который вел себя как муж», ноябрь 1957 года), к героине, очень юной невесте, «маленькой брюнетке с веснушчатым лицом» по прозвищу Малышка приезжает в гости бывшая соседка по колледжу, Кей. Эта соседка – «своя среди парней, с прекрасной деловой хваткой… блестящие волосы цвета красного дерева она собирала в высокий пучок, который пронзали две палочки». Кей в разводе, но что ужаснее, она оставила ребенка с бабушкой, пока сама работает на телевидении. Этот карьерный дьявол заманивает Малышку работой и мешает ей кормить ребенка грудью. Она даже уговаривает молодую мать не подходить к своему плачущему в два часа ночи ребенку. Однако получает заслуженный отпор, когда муж героини, Джордж, обнаруживает плачущего ребенка, лежащего без одеяльца на ледяном ветру из распахнутого окна; по щекам младенца течет кровь. Кей, исправившаяся и раскаявшаяся, пробует отлынивать от работы, чтобы завести собственного ребенка и начать жизнь заново. А Малышка ликует по поводу кормления в два часа ночи: «Я рада, рада, рада, что я всего лишь домохозяйка» – и мечтает о том, что ребенок, когда вырастет, тоже станет домохозяйкой.

Когда с дороги уходит работающая женщина, дьяволом, которого нужно непременно изгнать, становится домохозяйка, активно интересующаяся общественными мероприятиями. Даже участие в родительском комитете приобретает подозрительный оттенок, не говоря уже об интересе к международным делам (см. «Без пяти минут интрижка», журнал McCall’s, ноябрь 1955 года). Следом идет домохозяйка, у которой просто есть собственное мнение. Героиня рассказа «Я не хотела тебе говорить» (журнал McCall’s, январь, 1958 года) знает, сколько денег осталось на счету, и спорит с мужем из-за бытовых мелочей. В итоге муж уходит к «беспомощной вдовушке», главная привлекательность которой состоит в том, что она совершенно «не разбирается» ни в договорах страхования, ни в ипотечном кредитовании. Брошенная жена сетует: «Наверное, она очень сексуальна. Что может здесь предложить жена?» На что ее лучшая подруга говорит: «Ты упрощаешь. Не забывай, насколько беспомощна Таня и как она благодарна мужчине за поддержку…»

«Я бы не смогла быть полностью зависимой от мужа, даже если бы попыталась, – отвечает жена. – После колледжа я получила хорошую работу и всегда была довольно самостоятельна. Я не беспомощная девчонка и не смогу ею притворяться». Но той ночью она всему научится. Она слышит шум, который, быть может, издает грабитель, и, хотя она знает, что это всего лишь мышь, зовет на помощь мужа и отбивает его у соперницы. В итоге супруг успокаивает якобы испуганную жену, а та бормочет, что этим утром он, конечно, был прав. «Она смирно лежала в мягкой постели и улыбалась, испытывая сладкое, скрытое удовольствие, едва тронутое чувством вины».

В конце этого пути, практически в буквальном смысле, – полное исчезновение героини как отдельной личности и творца собственной истории. В конце этого пути – единение, когда у женщины даже нет необходимости скрывать собственное «Я» в чувстве вины, поскольку оно отсутствует. Она живет только ради мужа и детей, только их жизнью.

Идея «единения», придуманная издателями журнала McCall’s в 1954 году, была жадно воспринята рекламодателями, как движение с духовным смыслом. На какое-то время она приобрела статус практически национальной идеи. Тем не менее резкая критика со стороны общества не заставила себя долго ждать, появились злые шутки, что «единение» – это замена более глобальных человеческих целей – мужских. Женщины получили нагоняй за то, что заставляли мужей выполнять работу по дому, вместо того чтобы позволять им прокладывать новые пути в Америке и во всем мире. Был поставлен вопрос: почему мужчины, обладающие способностями государственных деятелей, антропологов, физиков, поэтов, должны вечерами в будни или субботним утром мыть посуду и пеленать младенцев? Это время они могли бы потратить на решение более серьезных, необходимых для общества вопросов!

Примечательно, что критиков возмущало только то, что мужчин просили разделить обязанности «женского мира». Мало кто ставил под вопрос границы этого мира для женщин. А ведь когда-то считалось, что и женщины обладают способностями и проницательностью государственных деятелей, поэтов и физиков. Мало кто видел за такой идеей единения наглую ложь.

Обратимся к пасхальному выпуску журнала McCall’s 1954 года, который объявил о новой эре единения, озвучив реквием по тем временам, когда женщины боролись за политическое равноправие и завоевали его, а женские журналы «помогли выкроить огромные области, запретные ранее для вашего пола». Новая модель жизни, когда «все больше и больше мужчин и женщин раньше вступают в брак, раньше заводят детей, имеют семьи побольше и получают глубочайшее удовлетворение» от собственного дома, – это модель, которую «мужчины, женщины и дети выстраивают вместе… не только женщины или только мужчины, поодиночке, а вся семья, на основе общего опыта».

Фоторепортаж, в подробностях описывающий такой образ жизни, называется «место мужчины – в его доме». В нем, как новый образ и идеал, приводится супружеская пара из Нью-Джерси, живущая с тремя детьми в двухуровневом доме с серой черепицей. Жизнь Эда и Кэрол «практически полностью вертится вокруг детей и дома». Вот они делают покупки в супермаркете, плотничают, одевают детей, вместе готовят завтрак. «Затем Эд садится с друзьями, которые по очереди друг друга подвозят, в машину и едет в офис».

Эд, муж, выбирает цветовую гамму для дома и оставляет за собой главные решения по интерьеру. Вот какие повседневные дела любит Эд: возиться по дому, что-то мастерить, красить, выбирать мебель, коврики и шторы, вытирать посуду, читать детям и укладывать их спать, работать в саду, кормить, одевать и купать детей, ходить на родительские собрания, готовить, покупать одежду жене, ходить за продуктами.

А вот что Эд не любит: вытирать пыль, пылесосить, завершать начатое, вешать шторы, мыть кастрюли, сковородки и тарелки, убирать за детьми, расчищать двор от снега и стричь газон, менять подгузники, отвозить няню домой, стирать, гладить. Понятно, что эту работу Эд не делает.

Семье нужен глава, а эту функцию выполняет Отец, не Мать… Детям обоих полов необходимо понимать, признавать и уважать способности и функции каждого пола… Отец – это не просто мать на замену, даже если он охотно помогает купать, кормить, утешать и играть. Он – связь с внешним миром, где сам работает. И если в этом мире он чем-то увлечен, проявляет отвагу, терпимость, мыслит конструктивно, он передаст эти ценности детям.

В те дни в редакции McCall’s проводили кучу безумных собраний. «Внезапно все стали искать в единении духовный смысл, ожидая, что мы создадим некое загадочное религиозное движение, основываясь на той жизни, которую люди вели последние пять лет, – а люди просто уползли по домам, развернувшись к миру спиной. И эту жизнь можно было показать только как уродливую серость, – вспоминает бывший редактор журнала. – Все и всегда в конечном счете сводилось к следующему: как славно, славно, славно, папочка в саду нам жарит барбекю. Мода, еда, даже духи – мы везде пихали мужчин».

«Были статьи, написанные психиатрами, которые мы не могли напечатать, потому что они раздули бы проблему по полной: ведь эти пары всем своим весом опираются на своих детей. А что еще делать с единением, кроме как заботиться о детях? Мы были благодарны до слез, когда находили фото отца с матерью в ином, новом ракурсе. Иногда нам становилось любопытно, что будет с женщинами, если мужчины возьмут на себя оформление дома, уход за детьми, готовку и все то, что раньше было только женской прерогативой. Но показать, как женщины покидают домашний очаг и строят карьеру, мы не могли. Ирония в том, что мы хотели начать работать и для мужчин, и для женщин, вместе. Мы хотели работать для людей, а не только для женщин».

Но можно ли считать женщин людьми, учитывая запрет на равенство с мужчинами? Их в конце концов настолько затягивает образ пассивной зависимости (поскольку независимость запрещена), что они хотят, чтобы мужчины принимали решения даже дома. Дикая иллюзия того, что единение может разбавить духовным содержанием серость домашней рутины, потребность, чтобы религиозное движение восполнило недостаток самосознания, выдает масштабы женской потери и пустоту нового образа. Может ли мужская помощь по дому компенсировать женщинам потерю целого мира? Может ли совместная возня с пылесосом в гостиной подарить домохозяйке новую цель в жизни?

В 1956 году, на пике идеи «единения», скучающие редакторы в McCall’s напечатали скромную статью под названием «Сбежавшая мать». К их изумлению, именно эта статья (из всех статей, опубликованных ранее) привлекла наибольшее внимание читательской аудитории. «Это был момент истины, – сказал бывший редактор. – До нас вдруг дошло, что все те женщины, что сидели дома, воспитывая своих трех детей, были ужасно несчастны».

Но к этому моменту уже закрепился новый образ американской женщины – «Род занятий: домохозяйка», он превратился в некую загадку, неоспоримую и не допускающую вопросов, формируя ту самую реальность, которую сам и искажал.

В пятидесятые, к тому времени как я стала писать для женских журналов, редакторы считали само собой разумеющимся, а писатели рассматривали как непреложную данность бытия мысль о том, что женщин не интересует политика, жизнь за пределами Штатов, национальные проблемы, искусство, наука, новые идеи, приключения, образование, да даже собственные сообщества, за исключением тех, где они могут эмоционально самовыразиться как жены и матери.