Завтра будет лучше

Завтра будет лучше
Бетти Смит

Через тернии к звездам. Проза Бетти Смит
Марджи Шэннон выросла в бедной семье, всю жизнь наблюдая за непростыми отношениями родителей. Она была твердо убеждена: когда ей выпадет шанс создать свою семью, все сложится по-другому. Но, выйдя замуж за соседского парня Фрэнки и вырвавшись из родительского дома, Марджи поймет, как сложно остаться верной своим идеалам и не растерять свои мечты, столкнувшись с суровой реальностью жизни.

«Завтра будет лучше» – роман о попытке вырваться из замкнутого круга бедности и отчужденности и о том, как родители, желая дать детям самое лучшее, забывают дать им самое главное.

Бетти Смит

Завтра будет лучше

«Credula vitam spes fovet, et melius cras fore, semper ait».

    Tibullus[1 - Доверчивая надежда поддерживает жизнь и всегда твердит, что завтра будет лучше. Тибулл (лат.). – Здесь и далее примеч. пер.]

Betty Smith

Tomorrow Will Be Better

* * *

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Copyright © 1948 by Betty Smith

© Николенко М., перевод на русский язык, 2021

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2021

Глава 1

«В целом мире не найти места холоднее и безлюднее, чем бруклинская улица в субботу вечером», – подумала Марджи Шэннон и, еще плотнее закутавшись в пальтишко, повернула за угол. Ей уже исполнилось семнадцать, у нее была работа – вот почему она сейчас шагала одна по зимнему городу. Она стала независимой и могла не возвращаться домой к девяти. Тяжело завоеванной свободой надлежало воспользоваться, даже если для этого пришлось бы окоченеть. Конечно, проще было сдаться: укрыться от мороза на теплой кухне. Но Марджи решила проявить стойкость: пусть мама привыкает – для дочери мир не ограничивается неприветливыми домашними стенами. Ради этого она и бродила по улицам в одиночестве холодным январским вечером.

Учебу Марджи прекратила в шестнадцать лет, после двух классов старшей школы Восточного округа. Ей не терпелось скорее найти работу, получать собственные деньги, жить собственной жизнью. Работу она нашла, причем интересную – разбирать корреспонденцию фирмы «Томсон-Джонсон. Товары почтой», чьи конторы и склады находились возле бруклинских доков, в часе езды от дома на трамвае.

Однако эта перемена не принесла Марджи ожидаемой независимости. Собственнические чувства матери не позволили пуповине порваться, а лишь заставили ее дрожать от натяжения. Как и многие другие девушки из бедных бруклинских семей, Марджи должна была приносить все жалованье домой.

Ей платили двенадцать долларов в неделю, и каждый субботний вечер она, по примеру отца, передавала заклеенный конверт в протянутую материнскую руку. Такова была традиция: приличный муж или хороший ребенок приносит домой получку нераспечатанной.

Из конверта Фло выдавала дочери два доллара, большей частью уходившие на проезд и ланч – кофе и сэндвич с колбасой (почти все у нее на работе изо дня в день перекусывали именно так). Оставшиеся пятьдесят центов в неделю приходилось растягивать на остальное: и на хот-дог, который Марджи съедала пополам с подружкой, если летом они отправлялись на трамвае в Канарси, и на чашку горячего шоколада с шапкой из суррогатных взбитых сливок и двумя крекерами на блюдечке (в Бруклине это лакомство традиционно завершало воскресную прогулку), и на помаду из магазинчика «Любой товар по десять центов».

У Марджи никогда не хватало денег на все то, что так отчаянно хочется иметь молоденькой девушке. К примеру, она бы с радостью сделала себе современную стрижку – такую, чтобы казалось, будто волосы растрепал ветер. Как у Рини, ее подружки из конторы. Но модная прическа требовала частых походов в парикмахерскую, а там полагалось оставлять сверх положенной платы еще и центов пять на чай. Поскольку Марджи не могла себе этого позволить, приходилось довольствоваться обычной стрижкой «под фокстрот», и ее лицо с обеих сторон облепляли жиденькие кудряшки.

Иногда Марджи мечтала, что ей вдруг прибавили жалованье. Обязательно ли говорить об этом маме? Или можно незаметно вытаскивать лишний доллар-другой, а потом снова заклеивать конверт? Чего только не купишь на эти деньги!.. И все-таки это был бы обман. Марджи помнила, что сказала ей учительница, когда на контрольной она краем глаза заглянула в соседскую тетрадку:

– Так начинают все преступники. Сначала человек списывает в школе, и это сходит ему с рук, потом совершает все более и более серьезные проступки. Пока не попадает в тюрьму Синг-Синг.

Становиться преступницей Марджи, конечно, не хотела. С другой стороны… никто ведь не узнает! Перед нею возникала старая детская дилемма: нажать или не нажать на кнопку, если от этого в Китае умрет китаец, а ты получишь миллион долларов. Иногда Марджи казалось, что она нажала бы на кнопку без колебаний, а иногда – что миллион долларов не стоит жизни человека, даже если он китаец и живет на краю земли. Как бы то ни было, нажать на такую кнопку Марджи никто не предлагал, и на прибавку в ближайшее время тоже рассчитывать не приходилось. Это избавляло ее от сомнений.

Перед тем как вернуться, Марджи решила еще раз пройти мимо дома Фрэнки. Она в него не влюбилась, просто это был один из немногих парней, которых она знала. Впервые она обратила на него внимание два года назад, когда они оба выпускались из средней школы № 18. До церемонии выдачи аттестатов он был для нее просто Фрэнки – малознакомый темноволосый мальчишка-ирландец. Но когда директор произнес его полное имя: «Фрэнсис Зейвир Мэлоун», оно показалось ей значительным, как раскрытая тайна. И сам Фрэнки с тех пор тоже стал значить для нее больше, чем раньше.

Во время прогулок по кварталу она дважды проходила мимо его дома. На третий раз ей повезло: Фрэнки как раз спускался, громко стуча подошвами, на улицу. Марджи чуть вздрогнула, сделав вид, будто вышла из глубокой задумчивости, когда он вдруг обратился к ней:

– Что скажешь, Мардж?

– Ужасно холодно, правда? – произнесла она, постаравшись придать своему голосу дразнящую певучесть.

– И не говори!

Он зашагал в противоположную сторону – в магазинчик на углу за пачкой сигарет или проверить, продается ли уже утренняя газета. Как жаль, что Марджи сегодня гуляла по часовой стрелке! А то бы ей было с Фрэнки по пути, и они дошли бы вместе аж до ближайшего поворота. Она понимала, что парень ничего особенного собой не представляет. И все же сойдет, пока не подвернется кто-нибудь посерьезнее.

Домой она вернулась чуть позже девяти, тем не менее Фло принялась с подозрением ее расспрашивать:

– Где была?

– Нигде.

– Зимой по ночам люди «нигде» не ходят.

– Я просто гуляла.

– В такой холод никто «просто» не гуляет. Тебя где-то носило, и ты боишься сказать об этом родной матери.

– Ох, мама! – вырвалось у Марджи.

– Ради твоего же блага тебе говорю: доиграешься, доведет тебя какой-нибудь мужчина до беды, тогда не приходи ко мне плакаться!

– У меня нет знакомых мужчин, а если бы и были, мне негде доходить с ними до беды.

– Было бы желание, а и место, и способ найдутся, – изрекла Фло угрюмо. – Так где тебя носило?

– Я просто гуляла. Честное слово. Оставь меня в покое, мама. Пожалуйста!

– Вы с отцом – два сапога пара! Только задашь вам вопрос – вы сразу давай петушиться.

– А где, кстати, папа? – спросила Марджи, радуясь возможности сменить тему.

– Бог его знает! Небось только под утро явится. Что ни вечер, бросает меня дома одну и… – Фло понеслась, попав в наезженную колею.

В постели Марджи долго не могла согреться. Пришлось укрыться с головой и дышать под одеялом. Наконец она расслабилась, задремав под завывание ветра за окном. «Как мне повезло, – подумалось ей, – что у меня есть дом! Это, наверное, ужасно – не иметь своего угла и бродить ночью по холодным улицам до тех пор, пока не замерзнешь насмерть. Если мне прибавят жалованье, я все отдам маме. Чудесно иметь дом и семью!»

Прежде чем Марджи успела крепко уснуть, к ней пришел тот сон, который она уже видела много раз: о том, как однажды в детстве она потерялась на улице. Зная, что будет страшно, Марджи подумала, не разогнать ли дремоту, пока не поздно, но все-таки не захотела бороться с приятной слабостью во всем теле и позволила себе провалиться в забытье.

Дело было летом. Жарким летним утром. Сновидение начиналось с того, что Марджи чувствовала теплый ветер, обдувающий ноги. Вот она опустила глаза: да, на ней носочки и новенькие коричневые босоножки, которые мама приобрела для нее в магазине Бэттермена за сорок девять центов. Гордость по случаю их покупки – одно из ее первых воспоминаний. И вот во сне она снова радовалась этим сандаликам.

Марджи – пятилетняя девочка, мама – женщина двадцати пяти лет, очень красивая (так, по крайней мере, кажется маленькой дочке). Каким-то необъяснимым образом мать исчезает, и ребенок остается один. Поддаваясь нарастающей панике, Марджи бродит по Бруклину. Наконец поворачивает за угол и радостно понимает, что оказалась на знакомой улице. Дом совсем рядом, нужно только пройти в огромные железные ворота. Марджи бежит к ним и видит за ними Фрэнки – но не мальчика из школы, а юношу. Она с облегчением выдыхает: сейчас он ее впустит. Однако, приблизившись к решетке, она видит на его лице ухмылку и слышит щелчок. Фрэнки запер ворота, дальше не пройти. Марджи рыдает.

Ее будит какой-то шум. Сев на кровати и прислушавшись, она понимает, что издавала этот звук сама: плакала в голос во сне. «Вот дуреха!» – ругает себя Марджи. И что в ее кошмаре делал Фрэнки?.. Протянув руку, она щупает стену. Потом заглядывает через открытую дверь своей комнаты в гостиную. Видит узкие окна, наполненные светом фонарей. «Я дома, – успокаивает она себя. – Лежу в собственной постели, и мне нечего бояться. Только если я опять усну, кошмар продолжится. Надо медленно досчитать до ста».