Древняя музыка в соснах: в дзен разум внезапно останавливается

Джонс издал протяжный вздох. «Нет, – сказал он. – Это меня беспокоит не так сильно. Но как оскорбительно ложиться в постель с бабушкой».

Понаблюдайте за умом – как он создает проблемы. Женщина та же, но теперь она стала бабушкой, и это оскорбительно.

Вас ранят ваши собственные идеи. Если вас действительно беспокоит ваше личное благополучие, вам следует понять: никто не ранит вас, кроме ваших собственных идей. Отбросьте их.

Или если вы и так хорошо себя чувствуете, не беспокойтесь о ранах. Терпите. Но примите решение внутри себя: если вы хотите идти по пути эго, если вы хотите стать величайшим в мире, тогда все будут стремиться доказать, что вы худший. Имейте мужество и смелость, чтобы выдержать все это. Это бессмысленно, но если вы выбираете такой путь, то это ваш выбор. Если же вы на самом деле хотите благополучия, внутреннего спокойствия, тишины и блаженства, тогда эти раны знаковые: вы придерживаетесь неправильных идей. Отбросьте их.

Последний вопрос:

Ошо, у меня нет вопросов – только чувство безнадежности. Я не могу придавать большое значение своим вопросам, я чувствую, что они исходят из чего-то непрочного и ненастоящего.

«У меня нет вопросов – только чувство безнадежности». Как появляется это чувство? Ты, наверное, слишком много надеялся. Оно возникает из слишком больших надежд.

Если вы не надеетесь, всякая безнадежность исчезает. Если вы ожидаете слишком многого, разочарование неизбежно. Если вы стремитесь преуспеть, вы потерпите неудачу. Как вы ни будете напрягаться, случится обратное.

Ты, должно быть, слишком упорно стремился к воплощению какой-либо мечты – в этом случае появляется безнадежность. Если ты на самом деле хочешь избавиться от безнадежности – а этого хотят все, – тогда избавься от надежды. Отбрось всякую надежду, и вдруг ты обнаружишь, что вместе с надеждой исчезла и безнадежность. И человек приходит к внутреннему умиротворению, в котором нет ни надежды, ни безнадежности. Человек становится уравновешенным, безмятежным, спокойным, собранным – глубокое вместилище энергии, хранилище энергии и спокойствия.

Но для этого тебе придется пожертвовать надеждой. Сам вопрос показывает, что ты все еще надеешься. Продвинься немного глубже и дальше: если ты действительно безнадежен, безнадежность исчезнет.

Позвольте мне сказать это несколько иначе. Когда человек говорит, что он безнадежен, он говорит, что все еще цепляется за ту самую надежду, которая оказалась бесплодной, которую в принципе невозможно воплотить. Но человек все еще продолжает держаться за нее, надеется вопреки всякой надежде. Продолжением этого становится безнадежность.

Не надейтесь ни на что. Это бесполезно, потому что все, на что вы могли надеяться, уже дано. На что еще вы можете надеяться?

Ты здесь, все здесь, целое существование. Но вы не цените этого, вы мечтаете о какой-то мертвой мыши – об упоении властью, о самоутверждении, о всемирной славе. Это неисполнимо. Даже Александр потерпел поражение. Даже Александр умирает нищим, бедняком, потому что все ваши накопления у вас отбираются – вы уходите с пустыми руками. С пустыми руками вы приходите, с пустыми руками вы уходите.

Так зачем тогда волноваться о славе, о богатстве, о власти – духовных или материальных? Просто будьте. Бытие – величайшее чудо. Повернитесь внутрь себя, – Будда называет это параврити. Повернитесь, полностью повернитесь, тотально повернитесь – и вдруг вы настолько полны радости, что больше ничего и не нужно. Более того, вы имеете столько, что вам захочется излить это на других.

Но все так и движется из одной крайности в другую. Если вы надеетесь, мало-помалу маятник перемещается к безнадежности. Если вы слишком сильно влюблены в жизнь, мало-помалу вы приближаетесь к суициду. Если вы излишне религиозны, со временем вы становитесь атеистом. Маятник не перестает двигаться к противоположности. Где-то посередине необходимо остановиться.

Если вы остановитесь посередине, вместе с вами остановится время. А когда время останавливается, все надежды, все желания исчезают. Вы начинаете жить сейчас. Сейчас – единственное время, и здесь – единственное пространство.

Позвольте мне рассказать вам одну историю. Это замечательный еврейский анекдот.

Юный Сэмми Московиц купил мотороллер, но он воспитывался в строгой ортодоксальной манере, поэтому не был до конца уверен, приличествует ли ортодоксальному еврею разъезжать на мотороллерах. Он решил, что лучшим выходом будет пойти к своему достопочтенному раввину, чтобы тот обучил его барухе, традиционной молитве благословения, чтобы прочитать ее над мотороллером, прежде чем ехать на нем. Безусловно, в этом случае ездить на мотороллере будет пристойно.

Таким образом, он пришел к раввину и сказал: «Ребе, я купил мотороллер и хотел бы узнать, не мог бы ты научить меня барухе, чтобы я каждое утро читал ее над ним?»

Раввин спросил: «А что такое мотороллер?»

Сэмми объяснил, и раввин покачал головой: «Насколько я знаю, для таких случаев не существует подходящей барухи, но я подозреваю, что кататься на мотороллере – грех. Я запрещаю тебе делать это».

Сэмми был очень подавлен: он всей душой жаждал покататься на мотороллере, который обошелся ему в кругленькую сумму. Ему в голову пришла одна мысль: почему бы не спросить мнения другого раввина, не ортодоксального, а лишь всего-навсего консервативного?

Он нашел консервативного раввина, который, в отличие от ортодоксального, был не в традиционной длинной накидке, а в темном деловом костюме. Консервативный раввин спросил: «Что такое мотороллер?»

Сэмми объяснил. Рабби задумался на минуту, а потом сказал: «Думаю, нет ничего плохого в том, чтобы ездить на мотороллере. Но я не знаю ни одной подходящей барухи на этот случай, так что, если без нее совесть твоя неспокойна, не езди на нем».

Сэмми отправился на окраину города и встретил ребе Ричмонда Эллиса в бриджах, который направлялся на поле для игры в гольф на своем мотороллере.

Сэмми чрезвычайно оживился: «Еврею можно ездить на мотороллере? Я купил себе, но не знаю…»

«Конечно, парнишка, – ответил тот. – В этом нет ничего дурного. Катайся на здоровье».

«Тогда расскажи мне подходящую баруху».

Новомодный раввин задумался и спросил: «А что такое баруха?»

Все движется из крайности в крайность! Ортодоксальный раввин не знает, что такое мотороллер, а передовому неизвестно, что такое баруха. Из религии, чрезмерно догматичной религии, выходят чрезмерно нерелигиозные люди. Когда они покидают церковь, они становятся проститутками.

Где-то в глубине необходим баланс. Прямо посередине, точно посередине выход за пределы.

Ты жил с надеждой. Но надежды не оправдались, и теперь ты живешь в безнадежности. Пусть и безнадежность не оправдается – отбрось и надежду, и безнадежность. Выйди за пределы этих отношений, которые живут в будущем. Живи здесь и сейчас! Жить надеждой – жить в будущем, а это значит откладывать жизнь. Это не путь жизни, это путь самоубийства. Незачем надеяться, и незачем пребывать в безнадежности. Живите здесь и сейчас. Жизнь – невероятное блаженство, она изливается здесь, а вы смотрите куда-то еще. Она прямо перед глазами, но ваши глаза устремлены вдаль, они смотрят на горизонт. Она внутри вас, но вы не здесь.

Я не за надежду, я не за безнадежность. Я против любых крайностей. Все крайности бесплодны.

Будда говорил: «Мой путь – это серединный путь, маджхим никайя». Это путь трансценденции.

Достаточно на сегодня.

Глава 3

Венец Якуси-Будды

Однажды зимой в двери храма Эйсая постучал самурай, лишившийся своего хозяина, и взмолился: «Я болен и беден, моя семья погибает от голода. Прошу тебя, мастер, помоги».

Полностью зависящий от подаяний, Эйсай жил очень аскетично, ему нечем было поделиться. Он уже собрался было прогнать самурая, как вспомнил про изваяние Якуси-Будды. Он подошел к нему, оторвал венец и протянул самураю со словами: «Продай его. Это поддержит тебя».

Ошеломленный, но доведенный до отчаяния самурай взял венец и ушел.

«Учитель! – воскликнул один из учеников. – Это святотатство! Как ты мог это сделать?!»

«Святотатство? Брось! Я всего лишь воплотил в жизнь сознание Будды, полное любви и сострадания. Несомненно, если бы он сам выслушал этого несчастного самурая, он бы отрезал руку для него».

Медитация – это цветок, а сострадание – его аромат. Это происходит именно так: цветок распускается, и ветер разносит его аромат во все стороны, во все концы земли. Но сначала – цветение цветка.

И человек несет в себе возможность цветения. До тех пор, пока внутреннее существо человека не расцветет, аромат сострадания невозможен. Сострадание невозможно практиковать, это не знание. Вы не можете управлять им, оно выше вас. Если вы медитируете, однажды вдруг вы уловите новое ощущение, совершенно не знакомое: из вашего существа изливается сострадание ко всему существованию. Без направления, без адреса оно достигает самых границ существования.

Без медитации эта энергия – страдание, с медитацией та же энергия становится состраданием. Страдание и сострадание – не разные энергии, а одна и та же. Когда эта энергия проходит через медитацию, она трансформируется, видоизменяется; она становится качественно иной. Страдание движется вниз, сострадание – вверх. Страдание вытекает из желания; сострадание – из отсутствия желаний. Страдание – это заполнение пустоты с целью забыть мучения, в которых вы живете; сострадание – это празднование. Сострадание – это танец обретения, удовлетворения: вы настолько удовлетворены, что готовы поделиться. Небытие оставлено; вы достигли предназначения, которое носили внутри с давних пор как нераскрывшуюся возможность, как бутон. Теперь он раскрылся и танцует. Вы достигли, вы удовлетворены. Больше некуда стремиться, некуда идти, нечего делать.

Что теперь будет с энергией? Вы начнете делиться. Та же энергия, что струилась по темным изгибам страдания, теперь вместе с лучами света стремится вверх, не оскверненная никакими желаниями, не отравленная обусловленностью, чистая, не развращенная никакими стимулами; поэтому я называю ее ароматом. Цветок ограничен, аромат – нет. У цветка есть ограничения: он укоренен, он зависим. Аромат независим – он легко движется, плывет по ветру, ничем не закрепленный на земле.

Медитация – цветок, у нее есть корни. Она существует в вас. Когда возникает сострадание, у него нет корней – оно легко движется и не перестает распространяться. Будда исчез, но не его сострадание. Цветок рано или поздно умрет; он часть земли, и прах вернется к праху, но освобожденный аромат останется на веки вечные. Будда ушел, Иисус ушел, но не их аромат. Их сострадание по-прежнему здесь, и кто открыт этому состраданию, незамедлительно испытает его воздействие, будет подхвачен им, будет приглашен в новое путешествие, в новое странствие.