Анархия и демократия

Анархия и демократия
Боб Блэк

Планы на Будущее
Новый сборник критики и публицистики современного американского анархиста, находящегося в оппозиции не только к любым авторитарным идеям и к принципам буржуазной демократии, но и к левой и анархистской среде. В статьях, большинство из которых написано в последние годы, он подробно разбирает недостатки демократической избирательной системы и действующего правосудия, дает подробные тезисы своего видения грядущего безвластного общества.

В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Боб Блэк

Анархия и демократия

Издатель и переводчик посвящают книгу светлой памяти Вити Вдовина (1983–2010), музыканта и гилейца

От издателя

В названии этого сборника, взятом из заголовка одной из статей Блэка, заключено противопоставление, существенно характеризующее содержание книги. Но смысл его, разумеется, не в том, что может первым прийти в голову, если исходить из обыденного употребления обоих слов. Анархия, трактуемая как неразбериха и беззаконие, – это всего лишь запечатлённая в языке работа диспозитивов власти. Древняя идея наиболее совершенного образа жизни и типа социального устройства живёт сегодня в разных вариантах, но существует общее, разделяемое и Блэком, понимание анархии как децентрализованного самоуправляемого общества, основанного на взаимопомощи и свободного от любых форм диктата – меньшинства или большинства. Демократия же, многим представляющаяся идеалом справедливости и порядка, – это, по мнению Блэка, сохраняющий неравенство и опирающийся на государственное принуждение, давление массы и медийную манипуляцию тип общества, где отдельный человек фактически отстранён от принятия важных решений.

Со смысловым подвохом, касающимся понятий, мы сталкиваемся, и когда речь идёт о «цивилизации» или «прогрессе», которые, вместо того, чтобы просто отображать соответствующие явления, обычно обозначают у нас вещи в целом бесспорно положительные. Вслед за другим современным теоретиком анархии, Джоном Зерзаном, Блэк показывает неоднозначность достижений цивилизованного мира, утратившего многие верные и разумные социальные решения, получившие распространение в первобытных или в так называемых примитивных обществах. Будучи профессиональным юристом, он подробно останавливается на современном правосудии (этой теме посвящены три статьи в настоящем сборнике), эффективность которого, по мнению Блэка, переоценена, тогда как способность людей к криминальному контролю «снизу» и к самозащите изрядно преуменьшена.

На критику демократии (да и цивилизации), конечно, не так легко смотреть одобрительно с той точки, где находимся мы. Наша страна ещё по-настоящему не испытала на себе даже тот неполноценный, но во многих отношениях более приемлемый тип организации политической и социальной жизни, который в последние годы распространён в странах Запада. И хотя Блэк убеждён, что в «странах, таких как Россия, демократия уже исчезла», в общем-то, вполне очевидно, что Россия никогда не избавлялась от авторитарного строя, принимавшего в разные эпохи самые различные обличья – прямой тирании, бюрократического монархизма, тоталитаризма различной степени жёсткости и жестокости. А если таковые режимы и демонстрировали когда-либо наличие атрибутов народовластия, то это была не более чем видимость. Надо хорошо понимать судьбу и шансы такого явления, как демократия, – на территории, где сильна своего рода имитационная культура (практика копирования чужих политических, художественно-литературных, поведенческих форм, дающая порой самые неожиданные и яркие плоды) и где разнообразные варианты Спектакля, представленные, например, «потёмкинскими деревнями» и показательными процессами, советской маской благоденствия или сегодняшним пропагандистским блефом, являются, похоже, доброй национальной традицией, уходящей в глубину дорыночных времён.

Возможно, именно по этим причинам сторонники демократии, осуждаемые Блэком в их американском варианте, и анархисты, каковые в России представляют собой, к сожалению, несколько разобщённых сект, должны сейчас находиться «по одну сторону баррикад» в борьбе общества против единовластия и полицейского государства.

Выпады Блэка против современных левых, а также анархистов и анархизма (не путать с анархией), закрепившие за ним образ неуживчивого радикала, продолжаются и в этой книге[1 - Десять лет назад у нас вышел сборник его работ «Анархизм и другие препятствия для анархии», ставший первым появлением Блэка среди русских читателей. Книга была составлена, переведена и выпущена в свет без его ведома, но спустя годы мы узнали адрес автора и отправили ему в подарок пару экземпляров – так что смогли обсуждать с ним идею нынешнего сборника с легким сердцем.], обнаруживая у автора не столько избыток желчи и иронии, в чём его любят упрекать с разных сторон, сколько довольно ясное понимание того, как в попытках достижения безвластного общества не скатиться к банальным и глупым рецептам. Понятно, однако, что из его точных разоблачительных наблюдений могут без труда извлекать себе пользу всякие политические консерваторы, предпочитающие оппонентов своих оппонентов записывать себе в союзники. Поглощение и присвоение, а заодно «обезвреживание» альтернативных и революционных идей, происходящее, например, с творчеством Ги Дебора или поэтов и художников авангарда, родственно фокуснической перестановке знаков, применяемой теперь повсеместно в пропаганде и в политике. Мы можем наблюдать подобное не только в зрелищных стратегиях капитализма или в безразличном перемалывании всего академической наукой, но и в гнетущем действии отечественного антидемократического и шовинистического психоза.

    Сергей Кудрявцев, сентябрь 2014

Разоблачённая демократия

Впервые в истории «в наши дни почти все исповедуют демократию»

. Профессора исповедуют демократию настолько широко, что не пускают её на порог кампуса. Демократия действительно стала «словом, которое может означать что угодно»

. Даже Северная Корея называет себя народно-демократической республикой. Демократия гармонирует со всем. Для защитников капитализма демократия неотделима от капитализма. Для поборников социализма демократия неотделима от социализма. Говорят даже, что демократия неотделима от анархизма

. Она отождествляется с хорошим, истинным и прекрасным

. Существуют разновидности демократии на любой вкус: конституционная демократия, либеральная демократия, социал-демократия, христианская демократия, даже индустриальная демократия. Поэты (правда, не столь многочисленные) воспевали её славу. И всё же есть подозрение, что (как показалось одному поэту, Оскару Уайльду) «демократия – не что иное, как припугивание толпой толпы в интересах толпы. Это очевидно»

. Стало очевидным, чтобы сделаться неочевидным.

До ХХ века демократии было мало. До XIX века мудрость веков была единодушна в осуждении демократии. Все мудрецы Древней Греции, и особенно мудрецы демократических Афин, осудили её

. Как писал Гегель: «В древности люди, с юности знакомые с демократическими порядками, имевшие большой жизненный опыт в этой области и посвятившие проблеме демократии глубокие размышления, имели совсем иное представление о голосе народа, чем то, которое a priori сложилось в наши дни»

. Творцы американской Конституции отвергли демократию

. Так же поступили их оппоненты антифедералисты

. Демократия, которой тогда повсюду гнушались, сейчас называется прямой демократией, властью народа над народом. «Народ» во «власти народа» означает граждан: меньшинство, состоящее из нескольких взрослых мужчин. «Народ» в «над народом» – это все остальные. Время от времени граждане собирались вместе, чтобы посредством голосования решать государственные вопросы. Эта система больше нигде не действует, и тем легче поверить тому, что говорит Гегель.

Демократия стала приемлемой только в XIX веке, когда изменился её смысл. Теперь это означает представительную демократию, где граждане (называемые «электоратом» и по-прежнему остающиеся меньшинством) время от времени выбирают нескольких правителей большинством голосов (или, скорее, большинством из тех, кто на самом деле голосует – что не одно и то же). Избранные правители назначают остальных управляющих. В общем, как всегда: некоторые руководят, остальные руководствуются. В XIX веке эта система, существовавшая лишь в нескольких странах, приобрела нескольких сторонников среди влиятельных интеллектуалов, вроде Джона Стюарта Милля, но были в этой прослойке и противники такой системы: Герберт Спенсер, Пьер-Жозеф Прудон и Фридрих Ницше. Демократия, как одна из восходящих политических идеологий эпохи, приспосабливалась к другим: к либерализму, национализму, социализму и даже к христианству. Они, в свою очередь, обычно приспосабливались к ней. Невероятно, но эти доктрины, как правило, оправдывали друг друга.

Заявленная популярность демократии, безусловно, преувеличена. Она на милю ширины, на дюйм глубины. Отвращение к авторитарным режимам не обязательно предполагает восторг в отношении демократии. В некоторых посткоммунистических демократиях эта идеология уже успела растерять своё очарование

. В других странах, таких как Россия, демократия уже исчезла. Старые демократии сохраняются больше от апатии и по привычке, чем из подлинных убеждений. Джон Зерзан разумно спрашивает: «Было ли когда ещё столько нытья по поводу демократии при такой малой в ней заинтересованности?»

Итак, было ли?

Идея демократии никогда не имела не то что оправдания, но даже фундамента. Ни один из старых и ни один из новых аргументов против демократии не был опровергнут. Эти аргументы возникают слева, справа, из центра. Некоторые из этих критических замечаний прозвучат здесь. Они устанавливают, что демократия является иррациональной, неэффективной, несправедливой и противоречащей провозглашённым ею самой ценностям: свободе, равенству и братству. Свободу, например, она даже не подразумевает

. Инстинктивная склонность к демократии скорее означает «презирать права личности, придавая им мало значения»

. Демократия не только подрывает общественную мораль, она оскорбляет достоинство и противоречит здравому смыслу. Не всё из перечисленного важно для всех, но кое-что всё-таки важно для многих людей, за исключением тех, кому вообще ничто не важно. Именно поэтому постмодернисты являются демократами.

В последние годы некоторые представители интеллигенции (учёные и бывшие радикалы) попытались возродить прямую демократию в качестве идеала и установить её как жизнеспособную альтернативу представительной демократии. Их напряжённые усилия были интересны только им самим. У них ничего не получилось, как минимум, по двум причинам.

Первая причина заключается в том, что в самом деле «нет никаких оснований полагать, что когда-либо существовала городская, по-настоящему прямая демократия или хотя бы адекватная, приближённая к ней модель. Каждый известный случай включал в себя значительную примесь представительной демократии, которая обычно, раньше или позже, подчиняла себе <прямую> демократию там, где она не устраняла её полностью»

. Здесь нет возможности подробно остановиться на этой теме, но свидетельств достаточно

. Прямая демократия это всего лишь абстрактный идеал, фантазия, на самом деле не основанная на историческом опыте. По словам Жан-Жака Руссо, который ошибочно считается защитником прямой демократии, «каким бы ограниченным в своих размерах ни было Государство, гражданское общество в нём всегда слишком многочисленно, чтобы им могли править все его члены»

.

Вторая причина в том, что основные возражения против представительной демократии также справедливы в отношении прямой демократии, даже если последняя рассматривается как идеальная форма чистой мажоритарной демократии. Одни возражения относятся к представительной демократии, другие – к прямой, но большинство относится к обеим. Оснований более чем достаточно, чтобы отвергнуть все разновидности демократии. Давайте же рассмотрим некоторые из этих возражений.

Возражения против демократии

1. Большинство не всегда право.

Как говорили (среди многих других) Пьер-Жозеф Прудон, Генри Дэвид Торо, Михаил Бакунин, Бенджамин Такер, Эррико Малатеста и Эмма Гольдман – и найдётся ли кто-то несогласный с этим? – демократия не гарантирует верных решений. «Особенное в большинстве то, что оно не меньшинство»

. В цифрах нет силы, или, точнее, в цифрах нет ничего, кроме силы. Партии, семьи, корпорации, профсоюзы, почти все добровольные ассоциации являются олигархическими по своему собственному желанию

. Более того, в прямых или представительных собраниях, в избирательных округах и в законодательных органах все, находящиеся там, – это меньшинство, подавляющее меньшинство, по сравнению с количеством делегирующих их регионов. Даже математически доказано (но не мной), что большинство в этом процессе порождает неэффективные, социально расточительные, более или менее обречённые на провал решения

.

Кроме того, в конце концов, почему вы или кто-либо другой должны принимать решения, которые, по вашему мнению, неверны? Очевидно, что качество принимаемых решений имеет отношение к качеству процесса принятия решений.

2. Демократия вопреки обещаниям не позволяет каждому человеку влиять на решения, затрагивающие его лично, потому что человек, голосовавший за проигравших, не имел никакого влияния на это решение.

Как писал Генри Дэвид Торо: «…меньшинство бессильно, когда подчиняется большинству; тогда оно даже и не меньшинство»

. Оно, по сути, бессильно, оно ничто. Томас Гоббс предвидел возражение Торо: «…если же представительство состоит из многих людей, то голос большинства должен быть рассматриваем как голос всех. Ибо если меньшинство высказывается (к примеру) утвердительно, а большинство – отрицательно, то число высказавшихся отрицательно более чем достаточно, чтобы покрыть число высказавшихся утвердительно, и, таким образом, оставшиеся избыточные отрицательные голоса являются единственными голосами представительства»

. «Численное большинство, – пишет Джон Калхун, – это самая настоящая единоличная власть, и оно исключает высказывающих противоположное мнение так же, как и абсолютная власть одного человека или нескольких»