Московские будни, или Город, которого нет

Московские будни, или Город, которого нет
Бобби Милл

Нет ничего увлекательнее историй о человеческой жизни с её яркими приключениями и философскими размышлениями. Такие истории, неожиданные и ироничные, вы найдёте в этой книге. Она предлагает вам отправиться по страницам жизней и волнам мыслей очень разных людей, которые одинаково стремятся обрести свое счастье. Они мечтают о любви, глубокой и прекрасной, и готовы бороться за неё. В некоторых из них читатель узнает себя.

Московские будни, или Город, которого нет

Бобби Милл

Посвящается маме и папе, моим первым читателям,

абике и бабаю, моим первым студентам,

бабушке и дедушке, первым создателям нашего дома,

в котором так хочется творить,

Барни, Рику, Берту, Чипу и Дейлу, каждый из которых

своим путем пришел в этот дом и стал неотъемлемой

частью нашего мини-мира,

и Пипу, моему

малышу, который так любит

увлекательное чтиво перед сном.

Также посвящается Васе.

Люблю твое чувство юмора

и просто люблю тебя.

Вы, как судьи, нарисуйте наши судьбы,

Наше лето, нашу зиму и весну…

Ничего, что мы чужие, – вы рисуйте!

Я потом, что непонятно, объясню.

    Б. Окуджава. Живописцы
    (из к/ф «Покровские ворота»)

Редактор Наталья Филимонова

Корректор Ольга Рыбина

© Бобби Милл, 2021

ISBN 978-5-0053-2795-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Мы не претендуем на красоту и выразительность слога, на живость и обилие сюжетных линий, на авторское, данное свыше всезнайство, на безусловность морали. Герои наши просты, истории их неприхотливы, но они правдивы, автор же здесь выступает лишь в роли летописца. И спасибо героям нашим за то, что они честно открыли перед нами книгу своей жизни, отнюдь не канонизированную, не увиливая, лукаво не отводя глаза, не приукрашивая, не замалчивая – и в каждом из них я узнала себя, а чем больше мы знаем друг о друге, чем сильней мы проникаемся друг к другу, чем ярче находим в чужих поступках зеркальное отражение своих, тем крепче становимся как единая нация.

Заметка

(выпуск от 21 марта 2019)

Папа-меценат – дарить квартиры рад!

Сильнейший московский недуг, известный как весенне-осеннее обострение (наиболее яркие примеры которого, как правило, концентрируются в столичной подземке), на сей раз не обошел и ПАПУ. ПАПА к делу подошел творчески. Вместо того чтобы выдавать всем известные симптомы – например, как-то демонстративно со стальным взглядом переть в вагон, не позволяя выйти несколько опешившим пассажирам, или расставлять подножки на пути к свободному месту – ПАПА решил дарить москвичам квартиры.

Решение пришло к нему не просто так, а после того, как одна из ПАПИНЫХ сестер (как известно, у ПАПЫ их ровно 23 – по крайней мере, он говорит, что «ощущается именно так» – и отдельных он даже не помнит по имени – «а хрен их там разберет!») обратилась к папе с просьбой помочь оформить дизайн квартиры. ПАПУ настолько заинтересовал творческий процесс (по словам ПАПЫ, в итоге вышел «хай-тек с элементами кантри и сильным уклоном в рококо»), что он решил отделать квартиры еще «паре-тройке» москвичей. По последним данным, ПАПЕ крайне интересно поэкспериментировать с готическим стилем: «Московские хрущевки как будто созданы для готики». Таким образом, слоган «спасибо Вам, Василий Викторович» стал новым девизом жителей столицы.

Venus,

или Верочка живет здесь и сейчас

Бог помогает тому, кто помогает себе сам

    Приписывается Библии

Вера перевернулась на другой бок, окутанная уютным теплом мягкой постели. Правой рукой она нащупала под подушкой приятное прохладное место, и в этот же момент вдруг в сонную негу мягко впорхнули поющие о прелестях ранней морозной весны птицы. Еще одурманенной сном Вере почудилось, будто бы две эти птички – она отчего-то решила, что их обязательно должно быть две – своими голосами на еще нетронутой канве этого утра шелковыми нитями вышили розовый тюльпан. Вера медленно открыла еще сонные веки – тюльпанная дрема вмиг улетучилась – и с удивлением обнаружила, что проснулась раньше будильника (электронные маленькие часы, стоящие на телевизоре, показывали без десяти семь). За окном было темно, но из открытой форточки уже доносилась нежно-утренняя песнь весенних птиц. Они весело щебетали, будто пытаясь ей что-то поведать, и она несколько осипшим голосом с улыбкой произнесла: «С добрым утром, щебеталочки! С добрым утром, весна! С добрым утром, Бог!» Вера лениво потянулась, издав сладкий звук, и резко отбросила одеяло. Несмотря на весеннее настроение, просочившийся сквозь открытую на всю ночь форточку мороз был февральским. Вера быстро встала и, подгоняемая стужей, которая успела окутать ее ноги, трусцой поспешила в ванную.

Освободившись от ненужной порции воды в теле, приняв почти горячий душ и умывшись, нащебетав себе целый ворох комплиментов, Вера серьезно посмотрела на своего двойника. Слава Богу, ни одна морщинка за ночь не набралась дерзости отметиться на Верином лице, наоборот, кожа ее, казалось, с годами лишь румянилась да наливалась, а вот корни, с упреком отметила она, отросли – нехорошо, будто задавшись целью рассказать всему миру, что золотистые кудряшки – fake (ох, и привязалось же к ней это словцо). Вера тут же встрепенулась и, открыв зеркальную дверцу компактного подвесного шкафчика, суетными неловкими движениями принялась по одной доставать со второй полки крупные красные бигуди на липучках, хаотично кидая их в раковину. Намотав волосы на кольца, так что можно было подумать, будто у Веры не одна голова, а несколько, она, завязав плотный бледно-розовый махровый халат, нежно оттеняющий ее светлую несколько пигментированную кожу, чуть прикрыла форточку в большой комнате – несмотря на стужу, не хотелось лишать себя удовольствия наслаждаться птичьей симфонией— и открыла дверь на кухню.

Первые предвестники солнца, которое, как уже можно было с уверенностью сказать, обещало сиять сегодня весь день, – не лучи даже, а лишь намекающие блики – несколько оживили причудливое убранство кухни. Вдоль левой стены по центру красовался знатный массивный, почерневший от времени дубовый стол, почти весь – за исключением разве что маленькой четвертиночки – заставленный различными предметами: здесь были и открытая коробка геркулеса, и жестяная банка с чаем, и настольная лампа, и стакан венецианского стекла, и ее любимая чашка с блюдцем; здесь же лежали пастила «Шарлиз» (ассорти), вафельный торт «Причуда» (с фундуком) и батон белого хлеба. А рядом холодильник с миллионом магнитиков и такой же дубовый почерневший стул, будто младший брат подле старшего. И опять книги: в полках на стене, на стиральной машине, стоящей в кухне, на том же столе… Все здесь было как раньше, как тридцать пять лет назад, когда Верочка, тогда еще значительно стройней, с густыми русыми волосами, вся сияющая от того, что развод родителей обернулся неожиданной удачей и в подарок на двадцатипятилетие она получила собственную квартиру, такой же обворожительной птахой распахивала дверь.

Вера нагрела чайник, достала из холодильника рассыпчатый творог «Домик в деревне» (5,5%) и, заварив чай, принялась завтракать. Птицы, своим пением по-прежнему в ее ассоциативном мышлении вышивавшие лентами узор, вдохновляли ее на авантюрные планы: весна, Довиль, леденящий, но вместе с тем такой сладкий бриз, Шанель – о! Шанель, широкая береговая линия, карамельный песок, разноцветные зонтики, конфеты «Комильфо», птичий треп, крутые обрывы Монако, принцесса Грейс. Да, она не бывала еще в тех краях, но обязательно поедет, ибо чувствовала всем сердцем, что ей просто надо туда поехать, да и сошедшие будто с картинки какие-то слишком правильные швейцарско-австрийские красоты стали будто утомлять глаз, хотя, конечно, свою Юнгфрау она ни на что не променяет. Юнгфрау – она была поистине ее, она ни с чем не спутает ее силуэт, она узнала ее даже на выцветшем плакате в коридоре душной летней Каширки. По тому коридору, будто по Тверской, сновали люди, а плакат висел одинокий, сникший, совершенно никому здесь не нужный. Но, завидев Веру, он сбросил с себя больничную пыль да подмигнул ей, будто подбодрил ее. И тогда она тут же поняла, что увидит Юнгфрау вновь, и, забравшись на горную тропку следующим летом, без всяких сомнений, поцелует землю.

Но она засиделась – надо одеваться, а то все прощелкает. Да, точно, как же она забыла, у нее еще Чехия на носу, замки, кнедлики, пиво – хотя она, конечно, его сроду не пила, но отчего-то кружка с вытекающей пивной пеной вызывала у нее чувство спокойной радости, значит, все хорошо, если пенка еще вытекает. Напевая под нос мотив песни «Где ты, птичка?», Вера помыла посуду и прошла в большую комнату.

В то время, когда москвичи европеизировали свои хрущевские малогабаритки, срывали ковры со стен, ненужным хламом сжигали стенки (а вместе с ними и многотомные собрания сочинений – на что они теперь?), отлепляли проржавелые гармошки, меняли окна, в то время, когда каждый солидный москвич уже успел закупиться «плазмой» (и не одной!) да провести интернет, эта комната в девятиэтажке на Щелковской так и не изменила своему советскому облику: два дивана (один, на котором некогда спал сын Веры, ныне заставленный красочными книгами по искусству с глянцевыми страницами да бархатными пакетиками и синими коробочками Swarovski, с ковром на стене позади, и второй диван – ее), из темного дерева стенка, сплошь заставленная книгами да фотографиями, напротив стенки – шкаф, а между ними ученический стол со стулом; возле окна – стол с телевизором и кипой тетрадей да красное кресло. Вера до сих пор помнила, как хаотично выбирала мебель для своей новой квартиры, не думая и не гадая, что настанут времена и выбор мебели можно будет подчинить дизайнерской идее. Впрочем, она вовсе и не хотела ничего менять, лучше уж так, нежели то, каким манером отделала идентичную квартиру этажом ниже ее вторая бывшая невестка: этот «Версаль в хрущевке» отдавал, к Фрейду не ходи, комплексами да отсутствием всякого вкуса.

Закончив с одеждой, прической и макияжем, Вера повязала на шею темно-салатовый шарфик, привезенный из Баден-Бадена, и окинула оценивающим взором созданный образ. Она была красива – не мила, не симпатична, а именно красива, чарующе красива: падающие на глаза золотистые кудряшки, идеально ровная кожа, полный азарта взгляд – кому здесь шестьдесят? Вера закрыла дверцу шкафа да вышла в прихожую, где уже стояла подготовленная сумка. Застегнув сапоги да надев шубу (как-никак все еще стояли морозы), Вера поцеловала ладонь и погладила ею знатного орла, раскинувшего свои мощные крылья на приклеенном к стене плакате, а затем, будто спохватившись, глянула на висевший рядом календарь и аккуратно спустила красный квадратик вниз, к следующему месяцу, остановив его на первом дне весны. Она знала, что это неправда – но обманывать саму себя ведь не значит врать?..

* * *

На работе все было как обычно: гул единой офисной комнаты, которую делили все сотрудники компании за исключением директора, голоса, смех, кашель, перестук клавиатур, писк мобильных телефонов, райский аромат кофе-выпечки, в котором хотелось искупаться, вытекающий из отделенной стеклянной перегородкой кухни; импортные планировки – русские люди, люди, которые хотят, чтобы их оценили и похвалили, люди, которые хотят, чтобы их подбодрили, люди, которые хотят, чтоб их выслушали, люди, которые хотят-хотят-хотят. Вера тяжело вздохнула, первые минуты в офисе были всегда самыми тяжелыми, будто поток настроений уносил ее куда-то, и она вмиг забывала, кто она и зачем пришла. Повесив шубу в тесной гардеробной, Вера решила украдкой пройти на кухню, что располагалась при входе возле коридора, но тут же была замечена одной из сотрудниц. «О, Вера Анатольевна!» – Вика стояла, опершись согнутой в колене ногой на стул, и, не жалея собственных связок, кричала что-то коллеге в дальнем углу и одновременно прижимала телефон к уху. Завидев Веру, она окликнула ее и подала ей знак, подняв указательный палец вверх – мол, секундочку. Вере не оставалось ничего иного, как только зайти да поздороваться, хотя рано или поздно, подумала Вера, это все равно бы пришлось сделать.

– Всем доброе утро! – Вера постаралась вложить в голос как можно больше кокетства, но сыграть блондинку на сей раз удалось не слишком убедительно.

– Доброе утро, Вера Анатольевна! Вера Анатольевна, доброе утро! – посыпалось со всех сторон на разный манер. Слава Богу, фальши никто и не заметил, все были слишком заняты собой. По этим утренним приветствиям Вера уже точно могла определить, кто подойдет к ней сегодня после урока, было что-то недосказанное, неуверенное в их взгляде и тоне.

Договорив и небрежно бросив на стул свой рабочий мобильный, Вика подбежала к Вере. Ходить вокруг да около было не в ее правилах.