Фараон

– Напряги слух твой, повелитель, и выслушай мои жалобы, – начал Нитагор. – Сегодня утром прислуживающий жрец, пришедший по твоему повелению умастить мне волосы, сказал, чтобы я, входя к тебе, снимал сандалии. Между тем всем известно не только в Верхнем и Нижнем Египте, но и у хеттов, а также в Ливии, Финикии и в стране Пунт,[11 - Пунт – страна, расположенная в Восточной Африке на берегу Красного моря (район современ. Сомали). Египтяне вели оживленную торговлю с Пунтом и вывозили оттуда золото, слоновую кость и черное дерево.] что двадцать лет назад ты пожаловал мне право являться перед тобой в сандалиях.

– Правда твоя, – сказал фараон. – Я вижу, что при дворе завелись непорядки.

– Прикажи только, о царь, и мои ветераны наведут порядок… – подхватил Нитагор.

По знаку военного министра явилось несколько слуг; один принес сандалии и надел их на ноги Нитагору, другие расставили против трона три драгоценных табурета для министра и полководцев.

Когда трое вельмож сели, фараон спросил:

– Скажи мне, Нитагор, думаешь ли ты, что сын мой способен быть полководцем?… Только говори правду.

– Клянусь Амоном Ливанским и славой моих предков, в жилах которых текла царская кровь, что Рамсес, твой наследник, станет великим полководцем, если будет на то воля богов, – ответил Нитагор. – Еще юноша, почти отрок, он с большим искусством стянул свои полки, снарядил их и облегчил им поход. Но больше всего радует меня, что он не потерял голову, когда я отрезал ему путь, а повел войска в атаку. Да, он будет полководцем и победит ассирийцев, которых надо теперь же разбить, чтобы наши внуки не застали их на берегах Нила.

– А ты что скажешь, Херихор? – спросил фараон.

– Что касается ассирийцев, то, я думаю, достойнейший Нитагор преждевременно беспокоится о них. Мы еще не оправились от прошлых войн и должны окрепнуть, прежде чем начать новую войну, – ответил министр. – Что же до наследника престола, то Нитагор справедливо говорит, что у юноши есть качества полководца: он осторожен, как лиса, и бесстрашен, как лев. Но, несмотря на это, он вчера совершил много ошибок…

– Кто из нас их не делал?… – вставил молчавший до сих пор Патрокл.

– Наследник, – продолжал министр, – умело вел главный корпус, но не позаботился о штабе, отчего мы двигались так медленно и в таком беспорядке, что Нитагор мог отрезать нам путь.

– Может быть, Рамсес рассчитывал на вас, досточтимый? – заметил Нитагор.

– В делах управления и на войне ни на кого не следует рассчитывать. Можно споткнуться о самый крошечный, никем не замеченный камешек, – ответил министр.

– Если бы вы, достойнейший, – заметил Патрокл, – не приказали колонне свернуть с тракта из-за каких-то скарабеев…

– Вы, достойнейший, – чужеземец и иноверец, – ответил Херихор, – и потому так говорите. Мы же, египтяне, понимаем, что если народ и солдаты перестанут чтить скарабеев, то сыновья их перестанут бояться урея. Из неуважения к богам родится бунт против фараона…

– А для чего тогда секиры? – перебил Нитагор. – Кто хочет сохранить голову на плечах, должен слушаться верховного вождя.

– Каково же твое окончательное мнение относительно наследника? – спросил фараон Херихора.

– Живой образ солнца, сын богов! – ответил министр. – Прикажи умастить Рамсеса, дай ему большую цепь и десять талантов, но командиром корпуса Менфи не назначай. Царевич еще слишком молод для этого звания, слишком горяч, неопытен. Можно ли его сравнить с Патроклом, который в двадцати сражениях разбил наголову эфиопов и ливийцев? Или поставить рядом с Нитагором, одно имя которого после двадцати лет постоянных побед заставляет бледнеть наших врагов на востоке и на севере?

Фараон опустил голову на руки и, подумав, сказал:

– Идите с миром и моей милостью. Я поступлю, как повелевают мудрость и справедливость.

Сановники склонились в глубоком поклоне, а Рамсес ХII, не дожидаясь свиты, прошел в дальние покои. Когда два военачальника оказались одни в дворцовых сенях, Нитагор сказал Патроклу:

– Я вижу, жрецы распоряжаются здесь, точно у себя дома… Ну и голова этот Херихор! Разбил нас в пух и прах, прежде чем мы успели рот раскрыть, и… не даст он корпуса наследнику!..

– Меня он так расхвалил, что я даже не решился ответить, – оправдывался Патрокл.

– Надо сказать, он не лишен дальновидности, хотя и не все говорит. Он знает, что при наследнике в корпус пролезут всякие барчуки, из тех, что берут с собой в поход певичек, и захватят все высшие должности. Старые офицеры станут бездельничать с досады, что их обходят чинами, а молодым щеголям некогда будет заниматься делом за весельем, и корпус развалится, не успев даже встретиться с врагом. О, Херихор мудрец!

– Только бы его мудрость не обошлась вам дороже, чем неопытность молодого наследника, – шепнул ему грек.

Через анфиладу покоев с множеством колонн и стенной росписью, где у каждой двери низко склонялись перед ним жрецы и дворцовые чиновники, фараон прошел к себе в кабинет. Это был двухэтажный зал со стенами из алебастра, на которых золотом и яркими красками были изображены наиболее знаменательные события царствования Рамсеса ХII: принесение дани населением Месопотамии, прием посольства царя бухтенского, триумфальное шествие бога Хонсу по стране Бухтен.

В этом зале находилась малахитовая статуя бога Гора[12 - Гор – древнейший бог солнца, считавшийся сыном Осириса и покровителем фараона; изображался в виде кобчика или человека с головой кобчика.] с птичьей головой, изукрашенная золотом и драгоценными каменьями, перед ней алтарь в виде усеченной пирамиды, царское оружие, роскошно отделанные кресла и скамьи, а также столики, уставленные безделушками.

При появлении фараона жрец воскурил благовония, а один из придворных доложил о приходе наследника престола, который вскоре вошел и низко поклонился отцу. На выразительном лице царевича заметно было лихорадочное волнение.

– Я рад, мой сын, – заговорил фараон, – что ты вернулся здоровым из трудного похода.

– Да живешь ты вечно и да наполнит слава твоих деяний оба мира! – ответил царевич.

– Только что, – продолжал фараон, – мои военные советники рассказали мне о твоем усердии и находчивости.

Лицо наследника вздрагивало и менялось, он то бледнел, то краснел. Он впился в отца широко раскрытыми глазами и слушал.

– Твои подвиги не останутся без награды. Ты получишь десять талантов, большую цепь и… два греческих полка, с которыми будешь проводить ученья.

Царевич остолбенел; однако минуту спустя спросил подавленным голосом:

– А корпус Менфи?…

– Через год мы повторим маневры, и если ты не сделаешь ни одной ошибки в командовании армией, то получишь корпус.

– Я знаю, это дело рук Херихора!.. – воскликнул наследник, едва сдерживая негодование.

Он оглянулся кругом и прибавил:

– Никогда я не могу побыть с тобой один, отец… Всегда между нами чужие…

Фараон чуть-чуть повел бровями, и его свита исчезла, подобно теням.

– Что ты хочешь мне сказать?

– Только одно, отец. Херихор – мой враг. Он нажаловался тебе и навлек на меня такой позор!..

Несмотря на смиренную позу, царевич кусал губы и сжимал кулаки.

– Херихор – мой верный слуга и твой друг. Благодаря его заступничеству ты стал наследником престола. Это я не доверяю корпуса молодому полководцу, который позволил отрезать себя от армии.

– Я с ней соединился!.. – ответил подавленный словами отца наследник. – Это Херихор приказал обойти двух жуков…

– Так ты хочешь, чтобы жрец пренебрег религией?

– Отец, – шептал Рамсес дрожащим голосом, – чтобы не помешать движению жуков, уничтожен строящийся канал и убит человек.

– Этот человек сам наложил на себя руки.

– По вине Херихора!

– В полках, которые ты с таким искусством собрал под Пи-Баилосом, тридцать человек умерли, не выдержав трудностей похода, и несколько сот заболели.