Ильинский волнорез. О человеческом беспокойстве…

– Ну да, тут недалече. Поднял я медведицу, еле от нея по реке сгрёб, вишь, мокрый.

– Ну заходи.

Хозяин прошёл в дом, и Семён за ним следом.

…Меня пробудил говор отца и какого-то мужика, мокрого от макушки до самых пят. С виду мужику было лет тридцать. Его одёжка па?рила в нашей топленой горнице, как гнилое сенцо поутру в поле. Мне сразу призналось, что дурной он был человек, беглый. С отцом говорил, как прави?ла, требовательно: «А подай, хозяин, хмель и табак!»

Отец ему:

– Ты что ж, парень, раскинулся тут? Я ж тебя как человека под образа впустил!

А тот сел на лавку спиной к молельне, ни креста, ни поклона, и отцу перечит:

– Не гунди, передохну часок и тронусь. Колись, батя, выпить хоца!

А отец ему:

– Кой я тебе батя! Ты вот что, ступай-ка с Богом. Неча мой дом перед Богородицей срамить!

Мужик-то сопит, будто серчает, а сам эдак лыбится щербато:

– Ты что ж меня, отец, на двор из избы гонишь! Нешто не признал, что мне теперя туды ходу нет.

Бугай он здоровый. Чай, раза в полтора покрепче отца будет. Гляжу, отец за вилы:

– Ступай, пришлый человек, подобру говорю. Не место тебе тута.

А тот рванул наперёд отца. Только и услышал я, как батя кликнул: «А-ах, Богородице Дево…» и повалился на лавку спиной. А мужик оглядел горницу, вытер об отца нож, похватал что со стола, и в дверь. Я лежу дрожу, кабы не увидел супостат.

Когда ж затихло, слез я с печи, подбежал к отцу, а он уж того, обелел весь, помер то бишь. Прикрыл я ему глаза и до дядьки Валентия пошёл на соседний двор.

Сбежалась деревня. Бабы воют. А мужики похватали топоры – и на огороды.

– Нашли? – не выдержал Степан.

– Не, не нашли. Всю ночь мяли заимку и вкруг. Пару медведей подняли, а его, иуду, не нашли. Канул. Вот такой сказ невесёлый. Егорушка, а налей чайку. Хоть нам, староверным людям, пить чаёк не положено, да привык я на волюшке, Бог простит. В горле ссохлось, вот оно как…

Часть 8. Как Порфирий оказался в Москве

Порфирий временно поселился у Егора и вместе со Степаном стал готовиться в дорогу. Впрочем, его роль в подготовке к сибирскому путешествию была проста. Ему предстояло вспомнить географические названия, которые встречались на пути из родной заимки в Москву, и нарисовать на случай непредвиденных обстоятельств пеший план, коим следовало идти по тайге вдоль Малого Енисея до поселения.

Это оказалось не такой уж простой задачей. Припомнить таёжные повороты и главные ориентиры спустя четырнадцать лет было под силу только крепкому, неповреждённому уму. Слава Богу, Порфирий шаг за шагом восстановил в памяти маршрут, которым он, двенадцатилетний пацан, прошёл один с пустой котомкой за плечами и не прощённой обидой в сердце.

В путь до Москвы Порфир отправился внезапно. Прослышал окольным случаем, что один беглый зэк похвалялся братве, мол, срубил неучтивого старовера-хозяина. Порфирий стал дознаваться. И дознался. По описаниям зэк точно походил на убийцу отца. И ещё дознался Порфир, что ушёл он с таёжной лёжки. Вроде как на Москву подался, там, мол, народищу тьма, кто признает! И решил Порфир за отца отомстить, найти иуду, обязательно найти.

Однажды проснулся он до рассвета, собрал из съестного, что было, поклонился Богородице – и огородами на погост. Присел чуток на могилке батяниной, и в путь. «Не дойдёшь ты! – кричало в страхе подростковое сердце. – Пропадёшь в тайге, пропадом пропадешь!» «Пусть пропаду, – отвечало сердцу что-то другое, коренное, – не могу я жить подле отцовской могилки и радоваться! Будто склонился надо мной тот подлый человек и лыбится щербато, мол, как я тебя да батьку твоего кровушкой забрызгал! Вы у меня теперича упокойнички. Так и твердит – упокойнички».

Пошёл Порфир медвежьими тропами по берегу порожистой речки Каа-Хем, то бишь Малому Енисею, и вскоре понял, отчего старики говорят: «Чем выше по Енисею, тем крепче вера».

Всё чаще стали попадаться ему людишки пришлые да беглые. У каждого свой соблазн на уме. И каждый мальчонку-то по-своему определить норовит, пряниками и конфетами зазывает, как в петельку затягивает. Один, помнится, такой обходительный был. Всё гладил юнца да приговаривал. А как полез до мерзости, так-те, слава Господи, попалась Порфирию под руку розетница каменная. Он той розетницей поперёк морды слащавой и пропахал. Аж кровь брызнула в сторону! Пока чухался пакостник, Порфирий бежать. Бежит, а в спину ему ор поганый, мол, найду малолетку, убью суку. Э-э, да кто ж таёжного охотничка сыщет!

Добрёл Порфир таки до Эржея. Вспух от голоду, обтрепался, все силы по сопкам разбросал. Благо, попалась ему добрая женщина. Полоскала она бельё в реке и видит: лежит парень на сырых камнях, привалившись к валуну. А как подошла, поняла: беда с парнишкой, еле живой. Приласкала она Порфира и в дом отвела. У самой-то пятеро по лавкам сидят. Мужа нет, год назад медведь задрал. Одна она горюет да детишек растит. Многие мужики за год сватались к ней, женщина видная, никак, мол, одной нельзя на Каа-Хеме жить. Только всем она отказала. Иль по мужу память хранила, или вовсе одна жить надумала. Бабье сердце не разгадаешь.

– И по что ж ты, дружок, в эту бесову Москву собрался? – качала она головой, слушая рассказ Порфира. – Пропадёшь, пропадёшь ни за что! Нет на Москве, поди, ни веры, ни совести. Слышала я, по утрам-то они голые из домов выбегают на свою зарьядку, так у них это бесовское развлечение называется. Нет чтоб по воду сходить или дров подрубить к субботе. Бегают, прыгают, как козлы, прости Господи. Вот уж сраму наглядишься! Не ходи.

– Не могу я, мама Вера, – отвечал Порфир, – вот отыщу супостата, и назад.

– Да коли найдёшь, он же, милый друг, здоровей тебя, что ж ты ему скажешь?

– Да я и говорить-то не буду.

– Ужель на смертное дело решишься? Грех-то какой! – воскликнула женщина.

– Не знаю я, мама Вера. Как Бог вразумит да святой Николай шепнёт. Их и послушаю.

Через два дня окреп Порфир. Проводила она его на сплав. Упросила брата мужниного взять мальца с собой ну хоть до Усть-Бурена, а случится, и прямиком в Дерзиг-Аксы, до дороги. Всплакнула мама Вера, наложила еды полну котомку и говорит:

– Ступай, Порфирьюшка, веру нашу не оброни! Храни тебя Господь!..

Порфирий к труду привычный, как отплыли, встал на багры наравне с другими. Феодор, брат мужний, поглядел на мальца («добрый парень!») и оставил на сплаве до самого Кызыла. Ох, пришлось им потрудиться на порогах! Тут уж точно, лишний багор лишним не бывает.

Так Порфирий оказался в огромном городе Кызыл. Со сплавщиками (те передали лес другой команде по Верхнему Енисею) расположился он в общежитии для сезонных рабочих. Большинство мужиков старой веры. Знать, раненько на молитву встают, и в вечор по сорок поклонов положить надобно. Он с ними первый. А через три дня собрались мужики в обратный путь, стали зазывать и его, но Порфир поцеловал Феодору руку и сказал: «Отец благой, подсади меня на Москву, надобно мне туда». Тот пожал плечами, и утром следующего дня гружёный КамАЗ-лесовоз умчал Порфирия из Кызыла.

– Веру не растеряй! – крикнул сплавщик Порфирию сквозь облако поднявшейся пыли. Да тот, поди, за рёвом мотора и не услышал.

В Абакане случай помог. Подсел Порфирий к туристам в старенький автобус и к вечеру доехал до Ачинска. Прознав, что парень с заимки староверов, туристы (в основном москвичи) засыпали его вопросами: почему стога в Сибири называются зародами, почему староверы чая не пьют и медвежатину не едят и, конечно, про веру – кто они, поповские или беспоповцы, признают ли новые иконы или только древлеписаные. Порфир всё, что знал, отвечал любопытствующим, а сам ёжился от неудобства. Всю свою маленькую жизнь он прожил, не задумываясь о том, как и почему он делает то, что делают взрослые. Теперь же, отвечая на вопросы москвичей, он поневоле вслушивался в свои ответы и старался понять: почему всё так, а не иначе.

А вот о причине своего путешествия в Москву Порфир умолчал, отнекиваясь и обрывая разговор. Туристы же, пресыщенные тувинскими впечатлениями, мотали разговор от одного Мало-Енисейского порога к другому, многому удивлялись и Порфирия не переспрашивали, ну едет парень и едет. Более того, купили ему из общака билет до Москвы. Пришлось, правда, малость повозиться с одной формальной проблемкой – у Порфира не было никакого удостоверения личности. И лет ему было двенадцать, правда, выглядел он постарше. Ну да всё сладилось.

В полночь проходящий поезд «Красноярск-Москва» остановился, подхватил Порфирия и понёс сквозь таёжные выселки в Кемерово, Омск, Екатеринбург, Казань, Арзамас, Муром… до самой Москвы, под самый горизонт, в глубь незнакомую…

Глава вторая.

Крутые повороты

Часть 1. Спонсор Сергей

…Когда все приготовления были завершены и оставалось за малым – сесть наутро в поезд, друзья до полуночи засиделись на кухне у Егора. Что-то пили, смотрели карты и обсуждали детали предстоящей встречи в Кызыле. Договорились, что Егор закончит роспись, произведёт расчёт со спонсором, рассчитается с помощниками и тотчас отправится вслед за Степаном и Порфирием. А те будут ждать его в Кызыле, где и гостиница подешевле, да и новости енисейские поточнее.

– Слушай, Егор, – Степан вдруг развернулся на стуле и внимательно посмотрел в глаза товарищу, – может, торопимся мы? Расчёт – штука серьёзная, помощь какая, чай, потребуется.

– Нет-нет, поезжайте, я разберусь, – ответил Егор и улыбнулся, – ну что, на посошок – и спать!

Друзья поднялись и церемонно чокнулись стаканами.

– Значит, ещё раз: ежедневно смс-имся и знаем друг о друге всё. Так? – Степан теребил Егора, когда они, прощаясь, вышли в прихожую. Уже в дверях Стёпа крикнул Порфиру, который допивал на кухне чай:

– Порфир, я забираю тебя в семь. Не проспи!