Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 2, том 2

– Позалуста кусать!

Ребята приглашать себя дважды не заставили. Захватив на всякий случай свою полуочищенную селёдку и краюшку хлеба, они отправились за боем в офицерскую кают-компанию. К этому времени обед офицеров уже закончился, стол, стоявший посередине каюты, был чисто вымыт, а на нём стояла небольшая деревянная кадушка, прикрытая деревянной же крышкой. Недалеко от неё стояли две пиалы, около которых лежали плоские ложечки, палочки-хвайзы, заменявшие китайцам и японцам наши вилки. Тут же находилась и маленькая чашечка, наполненная тёмно-коричневым острым соусом – соей. На краю стояли две небольшие чашки с горячим ароматным чаем.

Бой приподнял крышку бочонка, и ребята увидели, что он почти доверху заполнен белым рассыпчатым рисом, от которого шёл пар. Японец повторил своё «кусать» и исчез за дверью.

Борис быстро наложил ложкой-лопаточкой себе полную пиалу риса, то же сделал и Жорка. Он же первым попробовал и предложенную им сою.

– Э, да это простая соя, такая же, как у китайцев! Ну, нас не надуешь! – сказал он возмущённо.

Встав, он подбежал к стоявшему у одной из стен каюты буфету, открыл дверцу и достал небольшую бутылочку, заполненную тёмно-коричневой густой жидкостью. Капнув её на ложку и лизнув каплю языком, восхищённо воскликнул:

– Ну вот, это другое дело!

Жорка основательно полил взятым им соусом свой рис и протянул бутылочку Борису, тот проделал то же самое. Действительно, эта так называемая английская соя оказалась очень вкусной: она имела не только ту остроту, какая была у обыкновенной, но и приятный запах, и особый вкус. Борис удивился, откуда Жорка знал о существовании такой сои в буфете кают-компании, тот с набитым ртом ответил:

– Несколько лет тому назад, ещё мальчишкой, мне довелось плыть на японском пароходе, и я видел, как некоторым пассажирам во время обеда рис поливали этой соей, её брали из буфета. Я подумал, что она должна быть и здесь: не будут капитан и офицеры есть простую сою. Как видишь, я оказался прав.

Рис, сдобренный английской соей, показался очень вкусным, и ребята, съев по три пиалы, опорожнили кадушку почти наполовину. Закусили рис своей вяленой селёдкой, выпили чай с небольшими комочками коричневого японского сахара, лежавшими около каждой чашки, и управились со всем этим делом как раз тогда, когда раздался второй удар гонга, призывавший всех на работу. Если китайцы и японские офицеры, занятые на погрузке, за время обеденного перерыва успели не только поесть, но ещё некоторое время поваляться – кто просто на палубе под тёплыми лучами солнца, кто в своих каютах, наши друзья успели только пообедать.

После перерыва работа продолжалась так же интенсивно и закончилась при фонарях только тогда, когда последнее из доставленных катерами брёвен оказалось на борту судна. Капитан боялся оставлять на ночь брёвна около парохода. При изменчивой дальневосточной погоде ручаться за спокойную ночь было нельзя: мог внезапно подняться шторм, и судну пришлось бы немедленно сняться с якорей и отойти от берега на более безопасное расстояние. Брёвна, находившиеся рядом, манёвру бы помешали.

Вечером, после окончания работ и после ужина, все счётчики – русские, японцы и китайцы собрались в кают-компании и стали сверять полученные результаты. Конечно, цифры у всех оказались разными. Если китайцы считали, что было погружено около шестисот брёвен, то японцы называли число на два десятка меньше, у Бориса и Жоры количество погруженных брёвен находилось где-то посередине. Поднялся ужасный шум, спор и крик: каждый доказывал свою правоту. Правда, в основном спорили китайцы и японцы.

На шум в каюте появились капитан и Сабельников. Увидев разгорячённые спором лица японцев и китайцев, Павел Петрович сразу понял, в чём дело. Он подошёл к своим помощникам и попросил показать ему их данные. Затем он спросил их, сходятся ли эти числа с теми, которые они получили при подсчёте брёвен в плотах, доставленных к борту судна. Получив положительные ответы и от Бориса, и от Жоры, громко заявил:

– Вот что, уважаемые, я верю только своим счётчикам. Они оба люди грамотные, закончившие гимназии (он ведь говорил по-английски, а в Англии нет школ второй ступени, нет и девятилеток, поэтому образование своих помощников он и обозначил, как гимназическое), ошибиться не могут, я за них ручаюсь. Ну, а если вы им не верите, – при этом стивидор обратился к капитану и джангуйдам-китайцам, – то давайте сделаем так. Завтра мы разгрузим всё, что погрузили, и если будет ваша правда, то Дальлес все расходы по этой дополнительной работе возьмёт на себя, но если правда окажется на моей стороне, то вы (он повернулся к китайцам) не получите ни копейки не только за эту дополнительную работу, но и за первоначальную погрузку, а вы, господин капитан, оплатите всё время, которое будет затрачено на дополнительный простой судна, согласны?

Те, к кому он обратился, засмеялись. Конечно, оба они отвергли это предложение, и скрепя сердце, вынуждены были согласиться с тем количеством брёвен, которое насчитали Борис и Жора.

Зато на следующий день помощники капитана, работавшие вместе с тальманами, отказались считать брёвна в плотах при доставке их к борту, и ребятам этот подсчёт пришлось производить без них. Во время погрузки около каждого из них беспрерывно вертелись члены команды судна, всячески отвлекая ребят от работы: то показывая им какие-нибудь картинки или открытки, как правило, скабрезного содержания, то предлагая купить или поменять на что-либо зажигалки, ножи и т. п. Их назойливость дошла до такой степени, что Борис и Жорка вынуждены были обратиться к Павлу Петровичу за помощью.

Тот вновь поговорил с капитаном, и вскоре старший помощник капитана, накричав на вертевшихся около ребят матросов, заставил, к большому их неудовольствию, оставить русских счётчиков в покое. Одновременно Сабельников посоветовал своим помощникам:

– А вы, ребята, пропустите два-три бревна в день, чёрт с ними. Убыток не так будет велик, зато и волки будут сыты, и овцы целы, ведь не будем же мы на самом деле для проверки счёта разгружать пароход. Нам нужно скорее его погрузить и отправить, чтобы получить деньги, золото, валюту. Понимаете, тут уж с потерей нескольких рублей считаться не приходится. Ну а с китайцами я сам поговорю, я им пообещаю некоторую надбавку к общей сумме, если они погрузят судно досрочно.

Погрузка была закончена в три дня. Павел Петрович и его помощники, попрощавшись с командой, уехали на катере в Амбабозу, чтобы дожидаться следующего судна, а пароход «Судзи-Мару» снялся с якоря и отправился в Японию.

По предварительным подсчётам, произведённым конторой Дальлеса, на реках Цемухэ и Майхэ находилось леса достаточно для загрузки четырёх таких проходов как «Судзи-Мару», значит, нужно было дожидаться прихода следующих трёх. Прибытие судна могло произойти со дня на день, и поэтому стивидор, его помощники и грузчики остались жить в Амбабозе. Но ждать можно было и два, и три, и даже пять дней, а это наших ребят и, в особенности, Бориса совсем не устраивало: он и так не виделся с Катей уже четыре дня, а разлука с ней ещё неизвестно на сколько времени для него была просто невыносима.

Он уговорил Жорку. Под видом необходимости заменить бельё и запастись кое-какими продуктами (откровенно говоря, рис уже начинал им надоедать), они упросили своего начальника отпустить их в Шкотово хотя бы на один день, пообещав явиться на судно, если за это время оно появится, с первым же катером и плотом. Тот согласился.

Выпросив у рыбаков посёлка Амбабоза кунгас, ребята отправились в путь. Им предстояло пересечь почти весь залив Шкотта, а его ширина достигала трёх морских миль или почти двадцати вёрст. Море было спокойным, и плыть на вёслах даже в такой большой и нескладной лодке, как рыбацкий кунгас, было не очень трудно, но зато медленно. Выехав часов в 8 утра, к устью Цемухэ ребята успели добраться лишь к часу дня. После непривычного труда, тяжёлых и неудобных вёсел, у них ломило плечи и спину, а на ладонях горели мозоли, но друзья на такие мелочи не обращали внимания: ведь скоро, в крайнем случае, вечером, они увидят девушек, встреча с которыми для них была верхом радости.

Про то, что Борька Алёшкин дружит с Катей Пашкевич, знало почти всё село, а уж комсомольцы-то, безусловно, все, слишком открыто он не отходил от девушки ни на шаг. Но, как узнал Борис, и у Жоры была зазноба: он ухаживал за Нюрой Гамаюновой и, кажется, небезуспешно. Так что их обоих объединяло стремление встретиться со своими, как они про себя их называли, девушками.

Поэтому на их лицах, когда ребята шагали от устья речки к центру села, не было и следа той усталости, которую они испытывали на самом деле. Добравшись до магазинов, находившихся в самом центре села, они накупили копчёной колбасы, крабовых консервов, солёной кеты, конфет, различных пряников и печенья, и всё это занесли на квартиру Бориса. Конечно, часть сладостей Борис отнёс к родителям, чтобы угостить младших братьев и сестру.

Дома его появлению были очень рады, ребята, как всегда, подняли крик, мать его расцеловала, обрадовался и отец, хотя и не подал виду. За эти несколько дней, что Борис провёл на пароходе, он загорел, лицо его обветрилось и как-то повзрослело. Он, конечно, не преминул самым подробным образом рассказать о своей работе и о стычках с японскими офицерами по поводу подсчета брёвен, не обошлось и без обычного хвастовства. После его рассказов и Люся, и Борис-маленький, уже кое в чём разбиравшиеся – как-никак они уже были пионерами, представили себе старшего брата настоящим морским волком, ну а Женя был просто рад появлению старшего брата, которого он любил, и который в последнее время дома находился нечасто.

За обедом, к которому Борис как раз успел, он рассказал, что ему, кроме зарплаты, за каждый день пребывания на пароходе будут платить по 3 рубля суточных, и стивидор уже выдал авансом 10 рублей. Отец, выслушав это сообщение, даже возмутился:

– Ведь это просто безобразие! Прямо разврат для молодых: кормят, поят, платят жалование, да ещё и по 3 рубля в день! Чёрт знает до чего мы так дойдём! – кипятился он, однако в душе гордился тем, что его сын в состоянии много зарабатывать в такие молодые годы.

И на самом деле, жалование Бориса равнялось жалованию отца и почти на 10 рублей превышало то, что получала мать, а тут ещё и эти 3 рубля в день! Борис больше половины дохода отдавал в семью, как бы в плату за своё питание, из другой половины платил за квартиру, остававшиеся деньги расходовал по своему усмотрению.

Вечером в самом радужном настроении Борис отправился в клуб. Перед отъездом он предупредил Катю, что им, вероятно, не придётся видеться около десяти дней, а может быть, и больше, и сейчас его неожиданное появление в клубе должно было явиться для неё приятным, как он думал, сюрпризом. Правда, при последнем прощании Катя, хотя и позволила поцеловать себя несколько дольше, чем обычно, особой грусти не проявила, но в глубине души Борис был уверен, что ей тоже жалко с ним расставаться даже и на 10 дней, как и ему.

Но в клубе его ждало горькое разочарование: сколько ни вертел он головой, сидя на скамейке во время начавшегося сеанса кино, сколько ни старался, Катю он так и не увидел, зато заметил Нюську Цион и, конечно, немедленно к ней подошёл. От неё он узнал, что с Катей в этот день встретиться так и не придётся: вся семья Пашкевичей выехала в поле на уборочные работы куда-то в сторону Стеклянухи, где и пробудет не менее недели безвыездно. Вероятно, поэтому Борис, не досидев даже до конца фильма, вернулся домой и рано лёг спать.

На следующий день, разбуженный Жоркой в 6 часов утра, Борис, не захотев будить своих, тихонько собрал все закупленные продукты, надел чистое бельё и выскочил на улицу. Обратный путь оказался более лёгким: был отлив и, кроме того, движению помогало течение реки Цемухэ, нёсшей свои светлые воды довольно далеко в бухту. Поэтому в Амбабозе они очутились чуть позднее девяти часов.

Ожидаемый пароход пришёл на следующий день. Наши молодые тальманы уже имели опыт и быстро нашли общий язык с представителями команды. Погрузка этого судна закончилась в три дня без всяких осложнений и происшествий. Но во время погрузки третьего парохода в самый разгар работы совершенно неожиданно откуда-то из-за сопок появились тёмные тучи, пошёл дождь, а ветер стал быстро усиливаться.

Капитан гудками вызвал находившиеся у устья рек катера и потребовал, чтобы они немедленно увели от парохода остатки недогруженных плотов. Лишь только буксиры смогли зацепить своими тросами остававшиеся брёвна, как пароход поднял якоря и повернул в открытое море.

В течение двух дней корабль кидало на разбушевавшихся волнах залива Петра Великого. Буря была несильной, но сравнительно небольшому судну, и главное, ещё не полностью загруженному, досталось порядочно. Как ни пытались оставшиеся на борту трюмные рабочие закрепить находившиеся там брёвна, это удавалось плохо, и то одно, то другое, сорвавшись со штабелей, размещавшихся в трюме, с грохотом катилось от одного борта к другому, грозя пробить его. Китайцам, беспрерывно работавшим в трюме, с трудом удавалось укротить разбушевавшееся бревно. В этой работе принимал активное участие и стивидор.

В первые же часы бури Жорку укачало. Он завалился на пол каюты, отказался от всякой пищи и с позеленевшим лицом клял всё на свете: и бурю, и пароход, и самого себя за то, что согласился на эту чёртову работу. Борис переносил качку вполне удовлетворительно. Ему тоже было не совсем по себе: немного мутило, болела голова, но он был вполне в работоспособном состоянии, как сказал про него Павел Петрович, сам совершенно не реагировавший на качку.

Через два дня буря так же внезапно, как и началась, прекратилась, пароход вернулся в бухту, встал на рейд, и погрузка его благополучно закончилась.

Четвёртый пароход появился на горизонте ещё до того, как закончили с третьим, поэтому его погрузка происходила без всякого перерыва. Но оказалось, что количество заготовленного леса в Шкотовской бухте было недостаточным для того, чтобы его загрузить полностью. Один из кораблей имел не полторы, а две тысячи тонн водоизмещения, и взял леса больше других.

Отправлять недогруженное судно было нельзя, и Сабельников решил отправиться на нём в бухту Находка, чтобы там догрузиться. В той бухте и в том районе работала уже другая контора Дальлеса, поэтому Алёшкин и Писнов могли вернуться на берег. Но Сабельников предвидел, что на подборку новых тальманов необходимо время, да, кроме того, расторопные и исполнительные ребята ему нравились, и он предложил им поехать с ним, чтобы принять участие в догрузке судна. Рабочих-китайцев свезли на берег – в Находке имелись грузчики из местных.

Во время перехода судна из одной бухты в другую Павел Петрович приглашал своих помощников провести всё лето с ним, производя погрузку по всему побережью до самой Совгавани. Борису это предложение показалось заманчивым, ведь таким образом он смог бы посмотреть почти все бухты залива Петра, но Жорка категорически запротестовал: он и при этом-то переходе, в сравнительно спокойном море, чувствовал себя неважно и очень боялся повторения шторма. Единственной причиной отказа Бориса от предложения Сабельникова было то, что пришлось бы почти всё лето не видеться с Катей, а это уже было ему просто не по силам. Ребята согласились участвовать в догрузке этого судна, после чего попросили их рассчитать.

По окончании погрузки друзья устроились на рыболовецкий катер, шедший в Амбабозу. Такие катера назывались «кавасаки», по названию мотора, стоявшего на них; сами же они представляли из себя обыкновенный кунгас, лишь частично покрытый палубой и имевший нечто вроде каюты, в которой помещался мотор.

К этому времени добыча рыбы уже официально была национализирована, и у всех частников – и мелких, и крупных – рыболовецкие суда были отобраны. Некоторые из них передавались крестьянским рыболовецким артелям, остальные поступили в распоряжение государства. Катер, на котором плыли наши друзья, принадлежал рыболовецкой артели, правление которой находилось в Амбабозе. Мотор его, старый и давно уже требовавший хорошего ремонта, постоянно барахлил. Когда они находились где-то посередине залива Петра Великого, он окончательно заглох, и пока проклинавший всё на свете моторист возился с его починкой, судёнышко часов шесть болтало, как щепку.

Несмотря на то, что катерок качало, пожалуй, сильнее, чём пароход во время бури, Жорка перенёс эту качку лучше. Возможно, сказалась привычка, а может быть, и сознание серьёзной опасности, грозившей им всем. Было их четверо: старшина катера, он же моторист, матрос – молодой парень и двое пассажиров – наших друзей.

Чтобы катер не захлестнуло волной и не опрокинуло, необходимо было держать его всё время против волны. Сделать это можно было только при помощи двух больших и тяжёлых вёсел, которыми Борису и Жорке и пришлось основательно поработать. Матрос беспрерывно ручной помпой откачивал набиравшуюся воду, да временами рулём поправлял направление катера. В конце концов, мотор удалось починить, и катер прибыл в Амбабозу.

Между прочим, мы уже несколько раз упоминали это название, а ещё до сих пор не объяснили, что оно означает. Дело в том, что бухта эта располагалась с внешней стороны довольно длинного мыса, занятого крутой скалистой сопкой, с противоположной стороны омывавшегося устьем реки Майхэ. По форме этот мыс напоминал голову черепахи с длинной шеей. Жившие в бухте китайцы, а может быть, и приезжавшие сюда хунхузы, окрестили этот мыс «черепашья шея», по-китайски – амбабоза, а от мыса получила название и бухта.

Ребята так измучились за дорогу от Находки, что, приехав в Амбабозу, почти целые сутки проспали в домике того самого рыбака, у которого они останавливались вместе со стивидором. Когда они представили себе, что придётся снова плыть на тяжёлой лодке и грести увесистыми вёслами в течение нескольких часов, то основательно загрустили. Их выручил случай. В этот день в Шкотово оправлялся находившийся на побережье с обследованием рыболовецких артелей инспектор рыбнадзора (в Шкотове появилось и такое учреждение). Он ехал один и согласился взять ребят, разделив, таким образом, расходы по найму лодки на троих. Гребцы из местных рыбаков решили на этом подзаработать и содрали с путешественников непомерную по тем временам плату – по рублю с человека. Но Борис и Жора были готовы и на этот расход, лишь бы им не пришлось грести самим. Волей-неволей согласился с такой платой и инспектор, тем более что для него-то это обходилось дешевле: он до этого договорился, что его отвезут за полтора рубля.

Так или иначе, но утром следующего дня лодка отправилась в путь. Кунгас этот видел на своём веку немало, а в его бортах и даже днище имелось достаточно щелей, пропускавших воду. Борису и Жорке приходилось всё время большой консервной банкой отчерпывать воду.

Плавание проходило относительно благополучно, но около двух вёрст от устья Цемухэ из одной щели выскочила неплотно державшаяся там пакля, вода через образовавшееся отверстие хлынула в лодку, и тут уж никакое откачивание помочь не могло. Лодка начала наполняться водой и медленно погружаться. Это вызвало испуганный крик всех её пассажиров.

Оказалось, что здесь уже достаточно мелко, и когда лодка коснулась дна, то все стоявшие в ней были лишь по шею в воде, впрочем, нашлись и исключения: Жорке вода доходила до подмышек, а маленький инспектор вынужден был держаться на плаву.

Очутившись в воде, оба лодочника принялись отчаянно ругаться, кляня всё на свете и, конечно, прежде всего, ни в чём не повинных пассажиров. Ребята дружно рассмеялись, а инспектор, уже немолодой человек, к тому же одетый в кожаную куртку, суконные брюки и большие рыбацкие сапоги, да ещё вынужденный держаться на плаву, начал звать на помощь. К нему бросились оба парня. Жорка подхватил его за подмышки и потащил к берегу, где скоро стало так мелко, что тот мог стоять сам, а Борис подхватил его портфель, набитый бумагами, всякими актами и докладными, которыми он, видно, очень дорожил. Рыбаки занялись спасением своей лодки.

Так, бредя по воде, все они и передвигались к низкому болотистому берегу. Путь этот для Бориса и Жорки был пустяковым, ведь одеты они были в тельняшки и бумажные брюки, а на ногах имели лёгкие сандалии. Вещей же у них с собой не было никаких. Совсем другое положение было у инспектора рыбнадзора: одетый в тяжёлую намокшую одежду, он еле переставлял ноги, и на преодоление оставшихся двух вёрст им пришлось потратить почти час. Ни у одного из парней даже и в мыслях не было бросить своего случайного попутчика. Так, все втроём они наконец и добрались до берега.