Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 2, том 1

Этот высокий белокурый парень пользовался большим успехом у шкотовских девушек и почти каждый свободный вечер бегал на свидания. Почти с первого же дня приезда Бориса к отцу он познакомился с Гетуном и они довольно часто бегали вместе купаться на речку Цемухэ.

Через два дня после описываемых событий семья Алёшкина переселилась в новую квартиру. Эта квартира была значительно удобнее той, которую они занимали до этого, но, переселившись, они обнаружили у себя и серьёзные недостатки, а заключались они в том, что у них почти не было мебели. О кроватях беспокоиться не приходилось, потому что солдатских коек было очень много во всех казармах, тогда и таким были рады. А вот остальная мебель была просто необходима. Если теперь каждый член семьи имел свою кровать с соломенным тюфяком, то и стульев, и столов, и всего прочего явно не хватало.

Пришлось Борису тщательно обследовать почти все полуразрушенные казармы. После долгих поисков он сумел найти большой, довольно целый стол, который был превращён в обеденный, за ним же потом ребята готовили уроки. Нашёл он также несколько совсем исправных тумбочек, которые перетащил на себе, их расставили у кроватей. Были разысканы и табуретки, и даже какой-то старый канцелярский шкаф, который превратили в гардероб. Кухонный стол из нескольких досок сделал отец, он же соорудил и кухонные полки для имевшейся посуды и для книг – Борису и младшим детям. Конечно, с современной точки зрения, и квартира, и её обстановка не соответствовали никаким, даже минимальным требованиям, но тогда все в семье Алёшкина были довольны и рады.

В то время многие из советских служащих, особенно тех, которые, как Алёшкины, были вынуждены столько перетерпеть, жили не лучше их. Между прочим, такая неприхотливость к квартире и обстановке так и осталась у Бориса Алёшкина, и уже гораздо позже, когда он имел возможность сделать своё жилище благоустроеннее и комфортабельнее, приобрести хорошую мебель и т. п., он этого так и не делал, сохраняя какое-то пренебрежение к этому вопросу. А тогда большинство таких же семей думали лишь о том, чтобы все были сыты, сносно одеты и обуты.

Но вот наступило чудесное приморское лето, стояла тёплая, мягкая погода, и лишь иногда с залива подымался густой туман, закрывавший вершины сопок. Иногда туман опускался ниже, и тогда даже в нескольких шагах ничего не было видно.

Борис быстро акклиматизировался в своей новой семье, знакомых сверстников у него ещё пока не было. Гетун, с которым он познакомился, был часто занят на службе, да и жил он теперь от квартиры Алёшкиных довольно далеко. Поэтому Боря всё своё время отдавал домашним делам и, прежде, всего младшим братишкам. Люся, более старшая и более тугая на подъём, предпочитала сидеть за книжкой дома, а Боря-маленький и Неня вместе со своим новым старшим братом целыми днями бродили по гарнизону, по окружавшим его сопкам и по недостроенным фундаментам зданий.

В тот год почти все казармы гарнизона, а их было несколько десятков, и большинство из них представляли собой большие двухэтажные здания, ещё пустовали. Многие из казарм имели следы пребывания чужеземных войск, и весь этот мусор, состоявший из старых конвертов, патронов, каких-то ящиков и обрывков солдатской амуниции, очень интересовал ребятишек, и, конечно, в первую очередь, старшего. Они могли целыми днями в нём ковыряться и собирать различные мальчишеские сокровища, которые большинству взрослых показались бы никуда не годным мусором.

Кстати сказать, чуть ли не с первых дней Борю-старшего называли в семье Бобли, как прозвал его Женя, которому было трудно выговаривать длинные слова, и который таким образом отличал его от младшего «Боли». За Борисом-большим так и сохранилось это прозвище на долгие годы.

Собирая все эти пряжки, ремешки, склянки, банки, патроны и разную прочую дребедень, дорогую мальчишеским сердцам, они тащили «сокровища» домой и складывали в одном из углов кухни, чем вызывали справедливое негодование матери, пока, однако, терпевшей этот воинский склад, как она его называла.

Почти на каждом конверте, найденном в казарме, были наклеены или японские, или китайские марки, для Бобли это было настоящим открытием. Ещё в Темникове он начал собирать марки и, хотя и не увлекался этим до такой степени, как многие из его друзей, но тем не менее понимал, что такие марки для темниковских и кинешемских юных коллекционеров составляли бы предмет самых затаённых желаний. Одну из подобных марок он видел в коллекции у кого-то из самых страстных любителей, и тот уверял, что такого в России не достать, а тут… Их было действительно много, и самых разнообразных цветов, хотя почти все с более или менее одинаковыми рисунками: или с изображением китайской джонки, или пагоды, или солнца. Стоимость марок обозначалась иероглифами, понять которые он, конечно, не мог.

Боря тогда ещё и не знал, что марки собирают не только ребята, но и взрослые, что это развлечение (или увлечение) имеет даже специальное название, и что людей, собирающих марки, называют филателистами. Всё это он узнал через много лет, а пока же вместе со своими братьями старательно сдирал марки с конвертов, найденных в казармах, причём делал это так, что от некоторых марок оставались только клочки, которые, однако, вместе с целыми он старательно наклеивал в самодельный альбом, привезённый ещё из Темникова.

Скоро весь альбом был уже заполнен, и все вновь добываемые марки складывались в большую жестяную коробку из-под какого-то японского печенья, тоже найденную в одной из казарм.

Кроме того, ребята с не меньшим удовольствием бродили и по фундаментам недостроенных казарм, которые начинались почти возле самого дома и тянулись вглубь Майхинской долины на несколько вёрст по краям окружавших её сопок.

Все эти фундаменты, частью полуразрушенные (строительство казарм было приостановлено более 10 лет тому назад), заросли высокой травой и кустарником. При этом большинство растений так же, как и населявший их мир насекомых, птиц и животных, были Борису-большому незнакомы, в России он таких не встречал, и потому возбуждали его живейший интерес, им же он заражал и своих младших братьев.

Почти всё население этих зарослей совсем не боялось наших мальчишек – ни бурундуки, ни бабочки, ни, тем более, пауки, Борису удавалось довольно легко за ними охотиться. Он ловил бурундука или какую-нибудь ящерицу самой необычайной раскраски, и все братья с интересом рассматривали пойманное животное или бабочку. Правда, они никогда этих животных и насекомых не мучили: насмотревшись, отпускали их обратно. Хотя, конечно, такое разглядывание и ощупывание для некоторых из пойманных не проходило бесследно.

Для Бориса-большого, попавшего в этот совершенно новый мир, всё было ново и интересно, ну а младшие, довольные тем, что с ними постоянно находился их старший брат, были довольны уже одним этим.

Время летело незаметно и так быстро, что, как промелькнул первый месяц пребывания Бобли в новой семье, он и не заметил.

Конечно, кроме прогулок, Борис, как самый старший из детей, выполнял и определённую работу: носил воду из колодца, колол дрова для плиты, ходил в магазины и т. п. Первое время мать боялась посылать его одного, но он, научившись торговаться ещё на кинешемском базаре, быстро освоился с китайскими торговцами и скоро и здесь стал покупать продукты лучше и дешевле, чем даже мама.

Его присутствие принесло большое облегчение Анне Николаевне: с неё снялась довольно большая часть домашних работ, и она теперь всерьёз могла думать о работе. В течение нескольких лет Анна Николаевна занималась только домашними делами, а ей очень не хотелось терять свою специальность, и потому была рада представившейся возможности учительствовать. Да и деньги, которые она при этом заработала бы, для семьи пригодились: ведь жалование, получаемое отцом, было очень невелико. Кроме обмундирования и продовольственного пайка, выдававшегося на него одного, Яков Матвеевич получал 37 руб. 50 коп. в месяц. Правда, сумма эта считалась золотом, что в переводе, на курсировавшие в то время на Дальнем Востоке цены и старое царское серебро, как теперь уже знал Боря, составляло довольно значительную сумму, но всё равно: 30–35 рублей, которые могла бы зарабатывать жена, в семье очень были нужны, особенно теперь, когда она увеличилась. Это, уже получивший некоторый жизненный опыт, понимал и Борис, именно поэтому он и старался, помимо развлечений для ребят, взять на себя как можно больше домашних работ.

С 1 августа 1923 года в селе Шкотово проводились курсы-семинары для учителей волости и части Владивостокского уезда. Ведь советская власть пришла в Приморье только в октябре 1922 года, и преподавание в школах находилось тут сейчас на такой же стадии, как в центральной России в 1918–1919 годах, а его надо было срочно перестроить в соответствии с теми программами, которые к 1923 г. уже были в РСФСР во всех школах. Для этого, в первую очередь, надо было переподготовить самих учителей. Конечно, теперь, когда в стране уже этот вопрос в основном нашёл решение, при помощи педагогов, присланных из центральной России, эта перестройка школы решалась быстрее, но всё же и она требовала определённой работы. Вот для этого-то и проводились в Шкотове курсы по переподготовке учителей.

Анна Николаевна, предъявив документы о своей работе в прошлом, которые она в своё время предусмотрительно захватила с собой, получила разрешение для занятий на курсах, ну а после их окончания могла рассчитывать и на получение работы в одной из школ села Шкотово.

Разговор о курсах и о работе Алёшкиной шёл ещё с июня, но она пока не могла решить, как же быть с домашними делами. На мужа рассчитывать было нельзя, его работа требовала от него очень много времени и сил. После двухмесячного пребывания в семье Бори стало ясно: на его существенную помощь можно положиться, и вопрос о службе матери решился положительно.

Помогло принятию такого решения и ещё одно обстоятельство, показавшее достаточную самостоятельность этого парнишки.

Анна Николаевна заболела. Заболела так, что её пришлось срочно положить в больницу, где она и провела более недели. Уже много позднее, через несколько лет, Борис узнал, что его вторая мать, забеременев, не пожелала иметь ещё одного ребёнка, и для проведения необходимой по этому поводу операции была положена в больницу. Спохватилась она довольно поздно, поэтому операцию пришлось делать в срочном порядке, да и прошла она не очень удачно.

Положили её в середине июля, на два-три дня, а дело затянулось. Отец по службе должен был почти на всё это время выехать из Шкотова, и всё хозяйство легло на плечи Бориса-большого. Против ожидания Анны Николаевны, он справился с этими обязанностями отлично: готовил вкусные обеды для ребятишек и носил кое-какие кушанья ей в больницу, умудрился заставить Люсю перестирать всё бельё младшим братишкам, а им придумал новое развлечение. Из соседней казармы при помощи одного из красноармейцев военкомата Боря приволок большую старую ванну, заткнул в ней сливное отверстие деревянной пробкой, натаскал и налил в неё воды и позволил обоим братишкам там целыми днями купаться, чем доставил им огромное удовольствие, а сам освободился от опеки над ними и мог свободно отдаться стряпне. Одним словом, всё время, пока мать была в больнице, а отец в отъезде, семья не испытывала больших трудностей.

Вернувшись из больницы, и найдя дом в образцовом порядке, как она потом говорила знакомым, Анна Николаевна, понимая, что этим она обязана своему старшему, недавно найденному сыну, расхваливала его на все лады. А он, конечно, рос в собственных глазах.

После этого она со спокойной совестью начала заниматься на курсах, так как была уверена, что Боря может оказать ей существенную помощь в домашнем хозяйстве. Так и получилось.

В награду за это мама довольно часто брала с собой Борю на любительские спектакли, концерты, вечера танцев и прочие развлечения, которые в период проведения курсов в клубе, где проходили занятия, проводились почти каждый вечер. В основном на курсах занимались молодые девушки и молодые люди. Даже Анна Николаевна, которой в ту пору было немногим более 30 лет, уже считалась среди курсантов старой учительницей: у неё за плечами было более десяти лет учительской работы. Большинство слушателей имели один-два года работы, а были и такие, которые окончили шкотовскую учительскую семинарию только в 1922 году и ещё даже не успели поработать. Естественно поэтому, что Алёшкина среди этой молодёжи пользовалась, как, впрочем, и несколько других таких же «старых» учителей, определённым уважением. Поэтому и её старшего сына встречали приветливо и охотно с ним знакомились. Уже через несколько дней Борис познакомился и даже, можно сказать, подружился с целой группой молодых учителей: Л. Пашкевич, И. Михайловой, Х. Сачёк, П. Медведь, Е. Карташовой, Н. Бердником и другими. Основную массу его знакомых составляли девушки, так как они были знакомыми его матери, мужчин он знал только двух или трёх человек.

Все эти новые друзья, конечно, не могли относиться к Борису как к ровне, ведь им было по 18–20 лет, а ему едва минуло 16. Кроме того, все они уже работали или должны были начать работать с этой осени, а ему ещё предстояло целый год учиться. Но парнишка был очень развит и начитан для своих лет, кроме того, он только что совершил путешествие из центральной России, проехав через всю страну, а большинство его новых знакомых дальше Владивостока, а некоторые – и дальше Шкотова, не бывали. Боря был хорошим рассказчиком, и его рассказы слушались с нескрываемым интересом.

Он носил красноармейскую форму, старую форму отца, и в ней выглядел немного старше своих лет. Бойкие разбитные девушки, с которыми он познакомился, нравились ему все сразу, он готов был ухаживать за каждой из них, но пока ещё просто не знал, как это делается. Все они немного поддразнивали юного паренька, но одновременно с удовольствием проводили с ним время. Молодых мужчин на курсах почти не было, они ещё были в армии, а те же, которые, имелись, страдали или каким-нибудь физическим недостатком, или хронической болезнью, кроме того, все эти мужчины, знакомясь с девушками, имели серьёзные намерения, а этих молодых ветрениц это пока не прельщало.

Борис Алёшкин в этом отношении был безопасен, знакомство и даже дружба с ним ничем не угрожала, и потому очень скоро он среди тех девушек стал вполне своим человеком. Настолько своим, что они даже не стеснялись обсуждать при нём (чем, кстати сказать, его и шокировали) свои девичьи дела, вплоть до своих увлечений.

В один из последних дней занятий решили устроить большой концерт и пригласить на него не только слушателей курсов и их ближайших родственников, но и жителей села. Одним из номеров этого концерта была живая картина «Царь водяной в своём царстве».

На сцене из стульев и каких-то подставок соорудили подобие трона, его оклеили золочёной бумагой, у его подножия на полу сцены разбросали настоящие водяные цветы, привезённые кем-то из устья реки Майхэ. На ниточках вокруг трона развесили красиво раскрашенных картонных рыб, крабов, раков и морских звёзд. От публики всё это отгораживала тонкая марлевая занавеска, покрашенная в голубой цвет с наклеенными на ней блёстками. Водяной царь с длинной седой бородой и такими же усами, облачённый в длинную пурпурную мантию, сшитую из чьей-то старой бархатной скатерти, с золотой короной на голове, сделанной из картона, с большим трезубцем в руке важно восседал на троне и, грозно нахмурив наклеенные седые брови, смотрел на публику. У его ног, опершись рукой о трон, лежала русалка – красивая, полуобнажённая, в тоненькой голубой рубашечке девушка с длинными белокурыми волосами, распущенными по плечам.

Сцена освещалась разноцветными бенгальскими огнями, зажигаемыми в разных углах сцены одним из курсантов – любителем химии. Она произвела настоящий фурор, так как выглядела эффектно, особенно для неприхотливых зрителей, какими были в то время и слушатели курсов, и те из молодых жителей Шкотова, кто пришёл в клуб.

Кстати сказать, клуб этот в то время, когда в Шкотове стоял гарнизон какого-то Восточно-Сибирского полка, был полковой церковью и до 1923 года пустовал. С решением открыть в этом помещении курсы после небольшого ремонта, произведённого силами тех же курсантов и красноармейцев военкомата, оно было переименовано в клуб. В зале была сооружена даже небольшая сцена.

Главным действующим лицом этой картины был Борис Алёшкин. Корону, бороду и усы он мастерил себе сам. Между прочим, с бородой произошла довольно конфузная история.

По совету одного из красноармейцев, видимо, любившего подшутить, для изготовления бороды Борис отрезал часть хвоста у одной из военкоматских белых лошадей. Борода вышла отличная, но когда военком увидел у одной из лошадей вместо хвоста коротенький его остаток и узнал, кто обкорнал так хвост, то вначале здорово рассердился. После же концерта, на котором присутствовал и он, посмеявшись, предложил подстричь так же хвост и у другой лошади:

– Пусть уж будут обе, как в гвардейской кавалерии, где, как известно, у всех лошадей хвосты были всегда аккуратно подстрижены.

Вероятно, по-настоящему и больше всех были недовольны сами лошади, которым было очень неудобно отгонять оводов и слепней куцыми хвостами.

Конечно, никаких репетиций для исполнения живой картины не делалось, они не требовались. Сама картина длилась 2–3 минуты, а её действующие лица, заняв отведённые им места, должны были лишь в течение этих нескольких минут суметь сохранить неподвижность.

Так было и в этот раз. Во время показа картины, кроме освещения, о котором уже говорилось, её сопровождал оркестр, состоявший из нескольких балалаек, мандолины и гитары, которому помогал своим мычанием курсантский хор. Музыка была мелодичной и приятной, уже гораздо позднее Борис узнал, что это был вальс из оперетты «Весёлая вдова», тогда же ему просто понравился её мотив.

Когда Боря умостился на своём довольно-таки хлипком троне, то первые мгновения он думал лишь о том, чтобы удержаться на нём и не обращал никакого внимания на окружающих. Тем временем у его ног расположилась и русалка. Борис опустил глаза вниз и чуть не свалился со своего трона: более красивой, да ещё почти полуголой девушки он в жизни не видел! Он не помнил, как высидел положенные две минуты, не помнил, как выходил с этой девушкой, держа её за руку, раскланиваться после выступления. Он влюбился сразу же и, как говорят, по уши.

Девушка эта была сестрой одной из учительниц, живших в Шкотове, Карташовой. Она, со свойственной, наверно, всем девушкам проницательностью, сразу поняла состояние своего партнёра и, конечно, загордилась и обрадовалась. Какой же девушке не приятно вот так, с первого же взгляда, поразить парня, пускай даже и такого молодого, каким был Борис Алёшкин? От сестры она знала, с кем ей придётся выступать, чего не знал Боря.

Она была моложе Бориса на год, но в этих делах, очевидно, гораздо опытнее его, поэтому первые шаги к сближению сделала она. Сразу же после того, как они зашли за кулисы, и Боря сбросил с себя мантию, корону и отодрал довольно крепко приклеенные брови, усы и бороду, а девушка надела поверх своей рубашечки обыкновенное платьице, она подошла к партнёру и, протягивая руку, сказала:

– Ну, давайте теперь познакомимся – Наташа Карташова.

Алёшкин, пряча глаза, буркнул, пожав протянутую ручку:

– Борис.

– Уже поздно, я на танцы не останусь, проводите меня домой.

– Хорошо.

И они вышли из зала. Живая картина была последним номером программы, после неё начинались танцы.