Дорога на Стамбул. Первая часть

Дорога на Стамбул. Первая часть
Борис Александрович Алмазов

Исторический роман-хроника о русско-турецкой войне 1877-78 гг. Главный герой – донской казак Донского №23 казачьего полка. Все герои романа имеют конкретных исторических прототипов. Художественное повествование сопровождается подлинными документами. Первая часть.

Борис Алмазов

Дорога на Стамбул. Первая часть

„Всякий великий народ верит и должен верить, если только хочет быть долго жив, что в нем-то, и только в нем одном, и заключается спасение миpa, что живет он на то, чтоб стоять во главе народов, приобщать их всех к ce6е во едино в вести их, в согласном xopе к окончательной цели всем им предназначенной».

«Такая вера в себя не безнравственна и вовсе не пошлое самохвальство.….пусть есть народы благоразумные, честные и умеренные, спокойные, без всяких порывов торговцы и кораблестроители, живущие богато и с чрезвычайною опрятностью; ну, и Бог с ними, все же далеко они не пойдут; это непременно выйдет середина, которая ничего не сослужит человечеству, этой энергии в них нет, трех этих шевелящихся китов под ними нет, на которых стоят все великие народы. Вера в то, что хочешь и можешь сказать последнее слово миpy, что обновишь, наконец, его избытком живой силы своей, вера в святость своих идеалов, вера в силу своей любви и жажды служения человечеству – нет, такая вера есть залог самой высшей жизни наций и только ею они и принесут всю ту часть жизненной силы своей и органической идеи своей, которую предназначено им самой природой, для создания их, уделит в наследство грядущему человечеству. Только сильная такой верой нация и имеет право на высшую жизнь.» Ф.М. Достоевский «Дневник писателя за 1877 г.»

Глава первая. Слобода Жулановка. 14 сентября 1876 г.

1. Еще там, на станции, едва распростившись с попутчиками, нагрузив мелкий багаж на бричку, договорившись насчет доставки в слободу вагона с товаром, следовавшим малой скоростью, и угнездившись по-молодому верхом на беговых дрожках, Демьян Васильевич услышал шепоток старшего приказчика и ахнул:

– Кто? Кто напаскудил?!

И, наливаясь лютым бешенством, так погнал рысака, что притулившийся за спиной хозяина козлобородый и почтенный Никодим Маркелыч света белого не взвидел, возлетая на ухабах чуть ли не под небеса, едва не становясь на руки, намертво вцепившиеся в сиденье, и лязгая зубами.

– Не… Не… Известно-с…

– Ах вы, сукины дети!.. Аспиды! Язви вас в корень! В душу вашу богомерзкую! Убили! Изверги! Вся репутация псу под хвост! Ах вы, христопродавцы!.. Душегубы!.. – кричал он, наяривая ополоумевшего, готового понести коня кнутом.

– Я и так здесь как бельмо в глазу! Ни роду ни племени! Свои колют – шашку на аршин променял. А сквалыги слободские только и знают на меня клеветы возводить! Только и мостятся сковырнуть меня! Разорить! Я один, яко кедр ливанский среди долины ровныя! А вы гады низменные! Кобели похотливые! Ты куда смотрел?!

– Так ведь баба… – блеял старший приказчик. – Баба – известное дело, выйдет курочек покликать… и то…

– А уж не ты ли сам, козел тверской?! – оборотив на приказчика вывороченный, в кровавых прожилках ярости белок, рыкнул хозяин.

– Бог с вами! Демьян Васильич! – простонал приказчик. – Мы – старики-с… Уж и про стыдное дело не помним-с! Нам об Страшном Суде думать!

– Черт те разберет! – ожигая рысака по обозначившимся ребрам, грохотал хозяин. – Много ль ты меня старше?! Тпру… – И откинувшись всем корпусом, чуть не валя коня на спину: – Стый! Кто знает?

– Никто! – задыхаясь в облаке поднятой пыли, забормотал Никодим. – Никто, благодетель! Как дело явилось – мигом мальчишек в чулан, ворота на запор и собак… собак спустили! Ни одна живая душа! Домна Платонна сами-с прислугу допрашивают! Аграфену то есть!

– А торговля как же?

– Закрылись!.. Мол, хозяина ждем с наилучшим товаром!

– Ах… – застонал Демьян Васильевич. – Убытки! Убытки! А по станицам?

– Что ж по станицам? Мы с ними сношений не имели-с! И не ведает никто!

– Да как не ведает! Шила в мешке не утаишь… – стонал, подобно раненому льву, хозяин. – Дойдет до атамана – он меня вида лишит! И то все грозится: «Смотри, Демьян, верну тебя в первобытное состояние!»

– Демьян Васильич! – отдышавшись, сказал старший приказчик. – Да что вам атаман?! Плюнуть и позабыть! Вышли бы в гильдию!

– Ты кому говоришь! Ты кого наставляешь! – рявкнул Демьян. – Ты меня с кацапами вашими равнять вздумал? Чтобы я казачество на купецкую бляху сменял?

Но Никодим Маркелыч не испугался ни рыку, ни крику, разговор этот велся не впервые…

Высоко в небе журчал-заливался жаворонок, и словно от его песни рождался в жарком воздухе прохладный ласковый ветерок: веял в разгоряченное лицо, пьянил родным радостным запахом степных ароматов – донником, полынью… Утешал, успокаивал душу.

– А земля? – совсем уж другим голосом сказал хозяин. – Торговое дело – сам знаешь: сегодня с мошной, а завтра с сумой! А так у меня три пая… Разорился – зараз на баркас и в область Войска Донского… А с Дона выдачи нет! Поймай меня там!

– Потому вам от фабрикантов и кредитов настоящих нет, – съязвил старикан-приказчик.

– Что я перед ними в лампасах хожу?

– Демьян Васильич! Благодетель! Не льститесь мечтанием! Да они про всю вашу родню до седьмого колена, про родственников и свойственников давно справки навели! Да нешто сурьезный кредитор доверится сумнительному хозяину?

– А мне кредиторы не надобны, я завсегда в наличности.

– До великого часа! До великого! – сказал поднаторевший в делах и весьма осведомленный приказчик. – Нонече такие времена, что нужно все менять! Деды наши, прадеды в кубышку копили и тем капитал приращивали, а ноне, что не в обороте – как в песок уходит!

– Ну, положим, мой-то дед, прадед, кроме пики да шашки, никаких капиталов не имели! – ухмыльнулся торговый казак. – Вот их честное имя и есть мой первейший капитал. Ради них я на Дону первый!

– Пока, конечно, рынок есть! – согласился Никодим Маркелыч. – Однако начнись настоящая конкуренция – вам несдобровать! Разорят.

– Кто?!

– Да любой и каждый! Хоть с Малороссии, хоть из России!

– Да их на Дон ежели и пустят, так на полдня – семечками торговать!

– Не токмо пустят, а и в ноги поклонятся! Особливо как пойдет у них товар дешевше вашего!

– С чего это дешевше? Себе в убыток?! – прищурился казак.

– Спервоначалу! Они свое потом стократ вернут, когда все ваши пункты прикарманят…

Этот давний тяжелый разговор шевельнул больную струну в душе Демьяна Васильевича. Давно цепким своим умом понимал он, что недолго предстоит ему монопольно держать кожевенную торговлю на Верхнем Дону. Случись какому изменению – нахлынут купцы из России и тогда конец его процветанию.

Однако сейчас, пока гром не грянул, выгоднее ему числиться в казаках, не платить податей и налогов и торговать на правах своего! Была и еще одна страшная тяжесть, которая висела над головою каждого казака, готовая в каждую минуту сорваться и, как горный обвал, смести все – достаток, планы, мечтания… – служба.

Сам-то Калмыков отслужил давно, а вот сыновья! За сынов у Демьяна Васильевича болело сердце. Васятка еще мал, а Никите через год предстояло встать в строевое стремечко. Каково это ему, воспитанному в чистых купеческих покоях, на господский манер, окончившему коммерческое училище, будет ломать хребет на царевой службе? Ему, отроду не казаковавшему в седле, махать шашкой и колоть пикой на строевом плацу?

Как ни странно, а именно это обстоятельство заставляло Калмыкова держаться за свое войсковое сословие. После военной реформы, когда была объявлена всеобщая воинская повинность, согласно закону надлежало служить всем сословиям, в том числе и купцам, и дворянам, и всем подданным Российской империи, и Калмыков понимал, что в монолите губернского купечества ему – без году неделя принявшемуся торговать – щель, в которой можно было бы укрыть сыновнюю головушку, не найти. В казачестве же он нашел бы выход, где таской, где смазкой найдя способ вывести сына если не сразу на льготу, то на службу в местные команды. Это только считалось, что казаки служили все поголовно «покуда в силах», как было писано в старинном уложении. Однако, на деле только треть тянула четыре года лямку в очередных казачьих полках, остальные хотя и знали воинское дело досконально, но, бывало, что и ограничивались сборами, обучением в местной подготовительной команде. Сие, разумеется, стоило денег: кроме подписи атамана нужно было еще согласие станичного круга, где все были равны, однако, шанс не служить или служить легко – был!

– Мой капитал! – сказал приказчику Калмыков. – Честное имя!

И тут же вспомнил про скандал, причиной коему была Аграфена.

– Ох! – застонал он опять. – Убили! Зарезали! Погубила меня энта потаскуха. Что делать?

– А ничего! – спокойно сказал, снимая с белоснежной, расчесанной на прямой пробор раскольничьей головы картуз, приказчик.

– Как ничего?!